Передай другому⁠⁠

Раньше он думал — в парках лучше. В тех из них, где дорожки из гравия плавно перетекают в детские площадки. Не потому, что качели и пластмассовые горки окружены деревьями и никто не увидел бы его с балконов ближайших домов.

Правдивая история — вот что его интересовало.

Когда сидишь на лавочке, а вокруг бегают дети, нужно быть уверенным, что ничего подозрительного в тебе нет. Что ты просто гулял по осеннему парку, любуясь листвой и поздними цветами, устав под конец и присев на скамейку. И так уж вышло — она как раз пустела на детской площадке. А ведь в остальной части парка лавочек совсем немного. Знаете, у фонтана парочка вечно занятых. У пруда. И только здесь нашлась свободная. Понимаете?

Нужно быть уверенным, что так подумают остальные.

Но это было раньше. Много лет назад, когда он только начал постигать искусство охоты.

Гений-самоучка.

Тогда, ему казалось — это в самом деле охота, как та, на которую он ходил однажды с отцом. Когда добыча, перепуганный лось или осторожный кабан, убегает от тебя, чуть заслышав треск веток под суетливыми ногами. И ты гонишься, сжимая в руках приговор — двуствольное ружье, заряженное накануне.

Ты бежишь, чтобы убить.

Однако позже он понял — рыбалка, вот что ему ближе. Вот где не требуется усилий. Нужно только подобрать приманку, и маленькие рыбки приплывут к тебе сами.

Заглотят крючок.

***

Два дня прошло с тех пор, как я побрился. Щетина отросла на три миллиметра и за исключением пары вросших волос выглядела вполне прилично. Чего нельзя было сказать о моем напарнике.

— Ты совсем отрастить решил? — я кивнул на его бороду.

Если раньше она едва закрывала второй подбородок, то теперь за спутанными волосами не было видно и кадыка.

— Да плевать, — махнул рукой Костя, продолжая прикручивать крышку домофона на место.

К нам в контору он пришел работать не так давно, месяца полтора назад, поэтому подружиться с ним мы как следует не успели. Тем более, на разговоры Костя особо не был настроен. Вечно угрюм, молчалив. Хорошо хоть, на вопросы мои он отвечал.

— Ну смотри. Если что, знаю одну парикмахерскую, где могут неплохо подравнять.

— Запомню, — сказал Костя, добавив из вежливости: — Спасибо.

Я тоже не горел желанием стать лучшими друзьями, но раз уж нам предстояло работать вместе еще долгие месяцы, мне хотелось общаться не только о погоде или типах домофонов.

— Готово, — Костя приложил магнитный ключ к потертому замку и открыл дверь.

В этот раз была простая поломка. Простая, так как справились мы довольно быстро. Всегда бы так.

— До следующего заказа, вроде, есть время, — я посмотрел на экран своего сотового.

Со светом полуденного солнца подсветка новенькой Нокиа совсем не справлялась. И мне пришлось накрыть экран ладонью, чтобы увидеть цифры в углу.

— Да, есть. Только 13:35, — я убрал телефон в карман брюк. — Ну что, обед?

— Обед, — кивнул Костя.

Мы расположились во дворе дома, на детской площадке. Дом этот — старая хрущевка — недавно был отремонтирован. Покрашены стены и подъезды внутри, но на детскую площадку сил у управляющей компании, видимо, не хватило. Лавочка, на которой мы сидели, рассыпа́лась слоями краски разных оттенков. По периметру торчали унылые шины. И качели тоже скрипели, нагоняя ностальгию.

Какой-то мальчик качался на них, размахивая ногами. Рядом с ним валялся рюкзак — на вид школьный. Больше на площадке не было никого.

— Кость, а дети у тебя есть? — я развернул бутерброды.

Хлеб с колбасой — вершину моего кулинарного творчества.

— Нет.

За две недели, пока мы с ним работали, я привык к его сухому, как наждачная бумага, голосу. Но сейчас он звучал особенно скрипуче. Под стать качелям.

— У меня тоже, — я набил рот едой и теперь отодвигал языком кусочки пережеванного хлеба, чтобы не чавкать. — Не встретил еще, знаешь, ту самую.

В ответ Костя промолчал, и я продолжил:

— Лет десять назад у меня была девушка. Нам тогда было по двадцать пять, не больше. И она, знаешь, залетела!

Я сделал паузу, отхлебывая чай из термоса.

— И что? — спросил Костя, повернувшись ко мне. — Не стала рожать?

Он чуть прищурил веки, смотря в мои глаза с интересом.

— Не, — усмехнулся я с грустью. — Сделали аборт, да и разошлись.

— Ясно, — отвернулся напарник.

Он вновь насупился, опустил взгляд себе на колени и продолжил рассматривать ни разу не укушенную сосиску в тесте.

— Я это к тому, что, знаешь, иногда я думаю, что у меня мог бы быть сейчас ребенок. Может, даже сын.

Я указал пальцем на все еще сидящего на качелях мальчика. И Костя посмотрел — сначала на мою руку, а после туда, куда она показывала.

— Может, стоило тогда не торопиться. Подумать подольше.

— Может, — сказал он, не отводя взгляда.

За бородой я не видел его рта, но не думаю, что он улыбался. С такими стеклянными глазами, какие возникли на лице у Кости, улыбка редко уживается рядом. А когда звук качелей начал становится все тише, в итоге полностью исчезнув, я услышал другой скрип. Скрип зубов.

— Но ничего уже не исправишь, — добавил я, и мне показалось — он стал громче.

Я тоже посмотрел на мальчика, который уже слез с качелей и подобрал ярко-желтый рюкзак. И сожаление закололо под сердцем. Я не стал говорить, что это решение было моей большой ошибкой. Но я подумал об этом. О своей жизни, родись у меня сын.

— Надо идти, — отвлек меня Костя.

Он резко поднялся с места и, развернувшись спиной к идущему на нас мальчику, затолкал нетронутую еду обратно в рабочую сумку. В бегунок на молнии попал краешек целлофанового пакета, и Костя, нервно оглядываясь, тянул и тряс его в беспричинной спешке.

— Зачем? Вроде есть еще время, — я развел руками. — Тем более, я еще не доел.

Но напарник, перекинув через плечо сумку, шагнул в сторону припаркованной неподалеку девятки. Его автомобиля, на котором мы ездили по заказам.

— Я поем в машине, — сказал он и удалился быстрым шагом.

И я остался один. Ненадолго. Мальчик, о котором я подумал как о своем не родившемся сыне, подбежал к лавочке, размахивая рюкзаком. На меня он даже не посмотрел. Присел рядом на корточки и начал шарить глазами по земле.

Я же продолжил молча жевать свой обед. Костя, хоть и был человеком сложным, в целом мне нравился. Мы были с ним во многом похожи. Неделю назад я спрашивал его про жену, и он так же ответил — нет. Волк-одиночка, прямо как я.

— А вы здесь не видели? — позвал меня мальчик. — Вы не видели здесь детальку от лего?

— Не видел. А что за деталь?

Он завел руку за голову и почесал затылок с задумчивым видом:

— Желтая такая, в виде колеса. Это от марсохода.

— Что же ты так? — сказал я с укором. — Потерял.

На что мальчик всплеснул руками и выпалил обиженно:

— Да это не я! Это один мужчина. А я помочь хочу просто!

— Это хорошо. Молодец, — закивал я, поджимая подбородок к нижней губе. — Обещание нужно сдержать.

К этому времени от бутерброда осталась лишь коричневая корка, и я начал собираться. Выбросил остатки в переполненную урну, вернул термос на место. Мальчик же продолжал обыскивать свежую весеннюю траву, откидывая в сторону оранжевые бычки.

— Ну пока, — я махнул рукой на прощанье, но он этого даже не заметил.

Слишком уж был занят.

Костю, как и ожидалось, я нашел в машине. Он сидел на водительском сидении, положив ладони на руль и сжимая его тугими пальцами. Я видел это по тому, какими бледными казались его костяшки.

— Едем? — спросил я, плюхнувшись на кресло рядом.

— Едем, — сказал Костя и переложил правую руку на ключи зажигания.

Место, где еще секунду назад находились его пальцы, заблестело под моим углом обзора. То был пот, оставленный на черном дермантине.

Мне нравился Костя, я считал нас похожими. Но, в отличие от него, я не сидел в тюрьме.

Никогда.

***

На рыбалке не сто́ит гоняться за каждой рыбой подряд. Не нужно этого делать. Совсем. Наоборот, задача состоит в ловле самых любопытных. Тех из них, которые приплывают по доброй воле.

Он сидел на лавочке, положив ногу на ногу, и выглядел расслабленным. То же самое он ощущал и внутри. Спокойствие, как гладь воды, лишенная ряби.

Время между часом дня и пятью вечера было самым рыбным. Время, когда родители все еще на работе, а дети уже не в школе. Конечно, многие разойдутся по домам — смотреть мультики и делать уроки. Но некоторые из школьников останутся на улице. Те, кто потерял ключи, или кого поманит теплая весенняя погода.

Как и этого мальца, в одиночестве сидящего на качелях. Ноги едва достают до земли, только в самой нижней точке. Он отталкивается носками от оставленных во влажной земле бороздок и отклоняется назад. Затем вперед, и так снова и снова.

Время наживки. Из сумки рыбак достает модель — совсем новый лего-марсоход. В их городе такой не достать, и двумя месяцами ранее он заказал его из Москвы по почте. Модель эта — шестиколесный краб с дополнительной лапкой спереди для сбора проб. Чудесная вещица. И главное — заметная.

Он крутит ее в руках, поднимает над головой. Заглядывает под основание, прищуривая взгляд. Иногда он опускает модель на колени и отцепляет детальки, чтобы рассмотреть их отдельно. Все с больши́м интересом, со стороны — неподдельным.

Когда сбоку, где стоят качели, он замечает приближающуюся фигуру, его сердце подпрыгивает. Это не страх и не паника — всего лишь предвкушение от появившихся на поверхности воды кругов.

— А что это? — спрашивает мальчишка.

Он волочит желтый рюкзак по земле, переминаясь с ноги на ногу. Он улыбается.

— Марсоход, — отвечает рыбак.

Его голос лишен интереса. Он продолжает разглядывать приманку, держит ее в руках. Поворачивает со всех сторон.

— А где колесо? — мальчик подходит ближе.

Приседает на корточки, так что его глаза оказываются на уровне мужских коленей. Становится видна каштанового цвета макушка — круговорот из волос, завернутый по часовой стрелке.

— Колесо? — переспрашивает рыбак.

Он осматривает марсоход еще раз и шумно вздыхает:

— Потерял, — говорит он с досадой. — Только вот было здесь.

Рыбак наклоняется глубоко вперед, заглядывает под лавочку. Борода, прижатая к шее, щекочет кожу.

— А какое оно? — интересуется ребенок.

Он гуськом подползает к лавочке и тоже начинает искать.

— Желтое такое. Круглое, — отвечает мужчина, глядя на остальные пять. Точно таких же.

Про себя и под бородой он незаметно усмехается:

«Глупый, глупый малыш.»

Вслух же говорит:

— Надо идти.

Встает, осторожно передвигая ногами, чтобы не задеть мальчика.

— А как же колесо? — удивляется тот.

В его глазах обеспокоенность. Он то опускает их обратно на землю, спешно прохаживаясь взглядом по уже обшаренным местам, то поднимает вверх, на мужчину.

— Не могу. Пора идти.

Еще раз вздыхая, рыбак добавляет:

— Очень, очень жаль.

— А давайте я его вам найду! — вскакивает мальчик.

Он снова улыбается, будто уже отыскал пропажу. Глаза сверкают от предстоящего задания.

— Не знаю, — мужчина вешает сумку на плечо и складывает на груди руки.

Он думает. Делает вид, что думает.

— Я ведь живу далеко отсюда. А здесь я маму навещал. Но она старенькая, она в этот двор не придет.

— А где она живет? — спрашивает мальчик веселым голосом.

Внутри мужчина тоже радуется. Сердце так и бьется в счастливом танце.

— Недалеко. Вот этот дом, видишь?

Он показывает пальцем на возвышающуюся за пятиэтажкой высотку.

— Первый подъезд. Девятый этаж. Квартира 67.

— Ага, — кивает мальчик. — Я ей отнесу!

— Только она старенькая совсем. После трех к ней нельзя. И в выходные тоже.

— Понял, — подпрыгивает он. — Первый подъезд. Девятый этаж. Квартира 67. Я найду! Обещаю!

— Спасибо, — мужчина не сдерживает улыбку.

И сердце. Оно бьется, что становится трудно дышать. Желудок наполняется жаром, как от алкоголя. А на лбу проступает испарина.

— Скажу ей. Она будет очень ждать.

Но теперь можно. Теперь, ведь рыбка на крючке.

***

Слухи о его судимости распространились быстро. Но подробностей мы не знали. Иван Петрович, наш начальник, на запрос о деталях сего дела стукнул по столу и сказал:

— Вы что, бабы?!

Потом уже, за чаем, наш секретарь Ирина добавила, что тоже особо ничего не знает, но Костя, как она слышала, дальний родственник Ивана Петровича.

— А то как бы его взяли, — шепнула она, обернувшись на дверь.

Да, слухи распространились быстро. Быстрее, чем мне подумалось, что Костя странный. Какое-то время я пытался понять — так ли это на самом деле, или же я просто рисую образ.

— Так что, едем?

Но образ создавал себя сам.

— Кость? — мне пришлось толкнуть его локтем в бок, когда спустя секунд тридцать он все еще продолжал сжимать пальцами ключ зажигания. — Але?

Я думал, он обернется. Посмотрит на меня, наконец очнувшись, но Костя будто взглядом примерз к приборной панели.

— Я слышу, — отрезал он, почти не шевеля губами.

— Ну хорошо, — произнес я с безобидной усмешкой.

Хотел разрядить обстановку.

— Едем тогда?

Не получилось.

— Я сказал, — ответил Костя сквозь зубы, — я слышу.

— Да что с тобой?

Я тоже замер. Мне нравился Костя, этот волк-одиночка, но за что точно он сидел в тюрьме, мне было неизвестно.

— Все нормально, — напарник убрал руку с ключей, так и не повернув их ни разу.

— Случилось чего?

А отец говорил мне, что тюрьма меняет людей. Давно говорил, еще в детстве.

— Нет.

Теперь обе руки лежали на руле. Также, как когда я только сел в машину.

— Да ты говори, если что-то не так, — я вновь смягчил голос.

Но Костя молчал. Стекло с его стороны было приспущено, и в салон залетали звуки шуршащей листвы и скрип качелей. Высокий и нарастающий.

— Слушай, — вдруг сказал напарник, — мне нужно сейчас в одно место. Мы можем следующий заказ на завтра перенести? Может, окно есть какое-нибудь?

— Завтра? — я достал из кармана мобильник.

Посмотрел на время. Едва ли было два часа.

— Мне на пару часов нужно отъехать, — продолжал Костя. — Можем сдвинуть, например? Или переставить? А что останется, то на завтра.

— Завтра у нас есть окно. Как раз в это же время, между часом и тремя, но я его специально освободил. У меня завтра…

— А может… — Костя заерзал задницей по сидению. — Давай, я тебя докину до следующего заказа, а сам…

— Не, — я замотал головой. — Следующий полный фарш, там вдвоем бы управиться. А куда тебе? Домой приспичило?

— Нет, — ответил напарник.

До этого его глаза бегали по салону, выглядывали в окно, но теперь они остановились на мне.

— Мне на кладбище, — тихо добавил Костя.

— В смысле? — удивился я.

Слово это оказалось внезапным, как если бы на капот вдруг заскочила кошка. Мне захотелось усмехнуться сконфуженно, но я удержался. Состроил лицо — серьезное и внимательное.

А Костя, наоборот, будто обмяк.

— Ты говорил, — продолжил он, — что жалеешь о детях. Что не родил, не воспитал. Я тоже жалею.

— О чем? — переспросил я. — Тоже отказался?

— Нет, — Костя наклонил вперед голову и затряс бородой. — Я жалею, что…

Он громко сглотнул.

— Я жалею, что убил.

***

Он поднимается по лестнице, она безлюдна. Лишь консервные банки с пеплом встречаются ему на пути. На шестом этаже дыхание сбивается. Не только от недостатка спорта в последние годы.

Предвкушение! Его вновь захватывает предвкушение.

На девятом этаже он останавливается. Проходит к лифту, проходит в коридор на четыре квартиры. Номер 67. Просунув ладонь в тугой карман, он нащупывает ключ. Тот плоский, как монетка. Без брелока или хотя бы колечка, на которое обычно крепят пушистые безделушки.

Ему это ни к чему. Ему все равно.

Раз, и ключ проваливается в замочную скважину. Два — он поворачивается, и становится слышно, как дверь слегка бьется о деревянный проем. Три — она открывается.

В квартире темно, хоть до вечера еще далеко. Причина — задвинутые на окнах шторы. Везде — на кухне, в спальне. А больше комнат здесь нет.

Он проходит к дивану, где простынь смята, подушка забилась в угол возле батареи, одеяло валяется на полу. Нужно прибраться, ведь скоро гости. Он расправляет ткань, выравнивает уголки и возвращает одеяло на место, расстелив его поверх простыни. Подушка ложится в изголовье по центру.

Почти все готово.

Он раздвигает шторы, и в квартиру падает свет. Много света, его так долго не было здесь. Полки переливаются пылью, отпечатками жирных пальцев. Бутылки на столе тоже ловят ласковые лучи. Все, куда падает свет, пропитано сожалением. Виной и горем.

Сегодня они умрут.

Из окна он видит город. Город жив, просто люди прячутся на работе. В своих домах, в квартирах. В автомобилях, едущих по нарисованным асфальтом дорогам.

И качели тоже живы, хоть и пусты. Наверное, думает он, если присмотреться, если сильно постараться, можно увидеть, что они еле-еле, но двигаются. Кто-то катался на них, грея оранжевое железо теплыми ладошками. Кто-то, кто наконец нашел подкинутое десятью минутами ранее колесо.

Кто-то, кто…

Он оборачивается. Резко, но спокойствие на лице, возникшее от тихих видов за окном, успевает смениться радостью. Диким счастьем, от которого брови готовы улететь на Луну.

Кто-то, кто… звонит сейчас в дверь.

***

Часть 2