Между светом и тьмой. Легенда о ловце душ⁠⁠

Глава 28. Свет в ночи

Совикус давно решил: Андрей и угроза, исходящая от него, должны исчезнуть. Его вера в Люминора и растущее влияние на короля могли настроить Всеволода против него и разрушить планы темных богов. В ночь возвращения короля он собрал Торина и двоих подручных — Рольфа, худого, с крысиным лицом и быстрыми, как у вора, руками, и Гуннара, громилу с бычьей шеей и глазами, пустыми, как колодец без воды, — в тайной комнате под замком. Каменные стены сочились влагой, капли падали на пол, как слезы, а факелы чадили, бросая тени на их лица, отчего те казались вырезанными из ночного мрака.

— Священник не должен жить, — прошипел Совикус, его пальцы сжали посох, багровый свет вспыхнул, осветив его горящие, как угли в ночи, глаза. — Его вера — заноза, она мешает нам, его слова — яд, убивающий наш план. Уберите его тихо — обвал в коридоре, падение с лестницы, отрава в вине. Никто не должен заподозрить.

Торин кивнул, но в глазах мелькнул страх:

— А если король узнает? Он не простит смерти своего соратника.

— Он не узнает, — отрезал Совикус, его голос стал холоднее. — Всеволод слаб, его разум в моей власти, а глаза слепы. Этот дурак поверит любому моему слову. Действуйте ночью, когда он спит, и будьте точны — второго шанса не будет.

Рано утром Андрей шел к молельне по коридору — узкому проходу с низким потолком, где камни были покрыты трещинами, а деревянные балки скрипели под собственной тяжестью. Рольф ждал в тени, его худое тело сливалось с мраком, а пальцы сжимали веревку, привязанную к одной из балок, та должна была рухнуть на священника. Он выждал, пока Андрей приблизился, его ряса шуршала, как листья на ветру, и дернул за веревку, вложив в рывок всю силу своих рук. Но веревка, старая и гнилая, зацепилась за выступ в камне, балка лишь дрогнула, осыпав пыль и щепки на пол, а звук эхом разнесся по коридору. Андрей остановился, его глаза сузились. Он обернулся, вглядываясь в тень, где прятался Рольф, но ничего не увидел — лишь ускорил шаг. Символ Люминора на нем сверкнул золотом как предупреждение. Рольф выругался сквозь зубы, его крысиное лицо исказилось от досады, и он юркнул в боковой проход, как мышь в нору, зная: Совикус не простит этого промаха.

Вторая попытка была днем, когда солнце поднялось над Вальдхеймом, бросая слабый свет через узкие окна замка. Гуннар подстерег Андрея у лестницы, ведущей к башне, — старой, с истертыми ступенями, где деревянные перила шатались от каждого порыва ветра, гуляющего по коридорам. Он ждал, пока священник поднимется, и шагнул вперед, его бычья туша закрыла проход, как валун. Гуннар толкнул его плечом, вложив всю свою силу и надеясь, что Андрей рухнет вниз и разобьется о камни, но священник, худой и ловкий, как молодой воин, успел схватиться за стену — его пальцы впились в трещину камня, ноги нашли опору на узкой ступени, и он устоял, его грудь тяжело вздымалась. Он повернулся к Гуннару, его глаза вспыхнули гневом, который он сдерживал, и сказал тихо, но твердо, будто произносил клятву:

— Следи за ногами, сын мой. Люминор видит всё.

Гуннар замер, в его пустых глазах мелькнул страх. Воин отступил, его шаги заглохли в коридоре. Вскоре он доложил Совикусу, что священник «слишком живуч», и получил удар посохом по плечу — багровый свет вспыхнул, кости затрещали, а Гуннар рухнул на колени, его рев эхом отозвался в подвале.

Третья попытка была ночью, когда замок погрузился в тишину, прерываемую лишь храпом стражников и шорохом ветра за стенами. Торин подсыпал яд в кружку с холодной водой, стоящую у постели Андрея, — бесцветный порошок должен был тихо оборвать его жизнь во сне. Андрей, чуя неладное, — то ли инстинкт, то ли свет Люминора вел его, — не прикоснулся к воде. Он проснулся в темноте, взял кружку, поднес ее к губам, но остановился — слабый сладкий запах резанул его ноздри. Он вылил ее в очаг, угли зашипели, поглощая отраву и поднимая вязкий дым. Андрей сел у огня, его руки сжали символ Люминора, и он шептал молитвы, отгоняющие тьму.

Совикус, узнав об очередном провале, в ярости разбил кубок о стену, вино брызнуло, как кровь, багровый свет посоха вспыхнул, осветив его лицо, искаженное кипящим внутри гневом. «Этот священник — проклятье Люминора», — прорычал он, его голос был как рык зверя, но он отступил, зная, что время для нового плана еще не пришло.

***

Пока Совикус плел свои сети, Всеволод не терял времени. Он видел, как советник смотрит на Андрея, — его холодные глаза следили за каждым движением священника, его ученики с ненавистью смотрели на него. Всеволод понимал: Андрей в опасности. Но при советнике король был слаб и не мог бросить ему вызов, его воли не хватало противостоять Совикусу. Рядом с ним он ничего не мог сделать.

Вечером второго дня Всеволод направился в покои Андрея — скромную комнату с голыми каменными стенами и слабым пламенем очага. Блики от него бросали тени на карту Альгарда, лежащую на столе, ее края были истерты от прикосновений. Король закрыл тяжелую дверь, задвинул засов и повернулся к священнику, его взгляд был тяжелым, как свинец.

— Андрей, — начал он низким голосом, — я не верю Совикусу. Его слова — ложь, его улыбка — маска, скрывающая предательство, но рядом с ним я ничего не могу сделать, будто моя воля подавлена. Помоги мне, Андрей. Совикус знает, где Диана, или знает, кто ее спрятал. Ты — единственный, кому я доверяю. Найди ее.

Андрей кивнул, его глаза сверкнули, и в них отразилась тревога, которую он не мог скрыть.

— Ваше Величество, здесь опасно. Совикус следит за мной — я чувствую его взгляд, его присутствие за каждым углом. Если я уйду, он… может вас уничтожить... Мне кажется, королевство погрузилось во тьму: после разрушения храма Люминора мы уязвимы. Давайте соберем ваших верных людей — только так у нас будет шанс остановить Совикуса.

Король молчал, постукивая пальцами по столу, как будто считывал ритм собственных сомнений. Наконец он прошелся по комнате, голос его стал холодным и обескураженно ровным.

— Я не могу пойти на это — сказал он. — Собрать людей и идти на Совикуса —значит развязать войну прямо в городе. Также мы не знаем, насколько он силен. Если я сейчас начну явно противостоять ему, это может вылиться в кровавую междоусобицу. И неизвестно, чем это все закончится, когда Хротгар стоит у наших границ. Андрей, еще… Я не уверен в своей силе. Чтобы действовать, нужны железные доказательства против него, а у меня их нет. Я дал ему слишком много власти, и он подавил мою волю. Со мной что-то не так. Возможно, это вовсе и не его дело — может быть, чей-то другой замысел, и кто-то использует его, чтобы прикрыться.

— Ваше Величество, люди уважают вас, и все пойдут за вами.

— Я не готов. Я не знаю, где Диана и что с ней, — оборвал его Всеволод, его рука обхватила рукоять меча, будто он готов был рубить врага здесь и сейчас. — Потому ты уйдешь тайно, ночью. Возьми лучшего коня из конюшни, еды на неделю из кладовой — хлеб, мясо, все что угодно. Иди по ее следам — она, скорее всего, бежала из города, но я не знаю куда. Найди ее, спрячь, вам нельзя возвращаться в Вальдхейм, пока я не решу все проблемы. Никому не говори — ни Валрику, ни Гримaру, никому. Это наш секрет, Андрей.

Священник склонил голову, его рука сжала символ Люминора, висевший на шее, его голос был полон решимости:

— Я найду ее, мой король. Клянусь! И пусть свет Люминора ведет меня. Ваша воля — мой путь. Но будьте осторожны — Совикус не остановится.

Всеволод кивнул, его лицо стало каменным, но в глазах мелькнула боль — боль отца, который потерял дочь, но не может искать ее сам.

— Иди, — сказал он тихо, его голос в моменте сорвался. — И пусть свет Люминора хранит тебя.

Андрей ушел не сразу — он знал: время на его стороне. Ночью он спустился в темницы — сырые подвалы под замком. Несколько преданных слуг помогли незаметно пробраться туда, видимо, добавили страже сонное зелье — когда священник проходил, стражники уже спали. Воздух в темнице был тяжел от запаха плесени и крови, а стены сочились влагой, как слезы самой земли. Его шаги были тихи, ряса шуршала по каменному полу, а свет факела, который он взял возле спящего стражника, бросал дрожащие тени на решетки. Он искал правду — что-то, что могло бы указать на Диану, — и нашел ее в лице умирающего мальчишки. Гаральд, юный конюх. Он не сразу узнал его, мальчишка лежал в углу камеры, его худое тело было покрыто синяками и ожогами, кровь запеклась на губах, а глаза, мутные от боли, едва открылись, когда свет коснулся его лица.

— Кто здесь? — прохрипел он, его голос был слаб.

— Друг, — ответил Андрей, опускаясь на колени рядом с ним, его руки мягко коснулись плеча мальчика. — Я служу Люминору, Гаральд…  — голос Андрея сорвался. — Скажи мне, ты видел Диану?

Гаральд кашлянул, изо рта брызнула кровь, но он собрал последние силы. Его глаза вспыхнули слабым светом надежды.

— Я… я узнал вас, — прохрипел он. Мальчишка снова закашлялся, алая капля скатилась по его подбородку. — Она… сбежала… той ночью… Совикус… пытал меня… но я не сказал… Дмитрий… он… помог ей… Они вывели ее из замка… но Совикус… казнил их…

Андрей сжал его руку, его голос стал мягче, как молитва:

— Ты храбр, мальчик. Люминор примет тебя в свой свет, — и тихо добавил: — Отдыхай.

Он положил ладонь на грудь Гаральда, и темница озарилась мягким, теплым светом. На миг стены, пропитанные мраком и болью, словно отступили перед сиянием благодати. Гаральд улыбнулся. Его глаза медленно закрылись, дыхание затихло — свеча его жизни догорела до конца.

Андрей поднялся, и на мгновение его лицо исказила боль. Он стоял молча, глядя на безжизненное тело мальчишки — того, кто до последнего держался, несмотря на страх и пытки. Тяжесть сдавила грудь, и священник едва удержался, чтобы не опуститься снова на колени.

— Прости, — прошептал он, — я пришел слишком поздно…

Лишь после этих слов он выпрямился; взгляд стал твердым и полным ненависти к Совикусу. Он ушел в ночь, стражники темницы все так же мирно посапывали.

После он добрался до конюшни, где взял серого жеребца, чья грива блестела в лунном свете, как серебро. Он накинул капюшон, подхватил мешок с хлебом, сушеной рыбой и куском сыра, — все, что взял из кладовой, — и выскользнул через задние ворота, ведущие к реке. Стражники Совикуса не заметили его — их глаза были заняты костром у лагеря, где они пили вино, играли в кости и развлекались с блудными девками, их смех заглушал шорох его шагов. Всеволод смотрел ему вслед из окна своих покоев, его сердце сжималось от тревоги, но это был единственный шанс найти дочь.

Утро третьего дня началось с тишины, висящей над Вальдхеймом, как саван. Всеволод стоял у карты, его пальцы водили по линиям рек и лесов, где могла быть Диана, его глаза были красны от бессонницы, а разум — полон теней, словно шепчущих ему из Моргенхейма. Дверь зала совета распахнулась с грохотом, разрывающим тишину, как удар молота о наковальню. Молодой гонец, чья кольчуга была покрыта пылью, рухнул на колени, его грудь тяжело вздымалась, а голос в волнении прерывался:

— Ваше Величество! Нападение! Эрденвальд ударил по Осенним Холмам и Каменному Ручью — деревни в огне, люди мертвы, их кровь течет реками! Хротгар идет с армией, его знамена перешли границу, его войско уже близко!

Всеволод замер, его рука сжала меч, глаза вспыхнули, как огонь в ночи, готовый пожрать все на своем пути. Весть о резне ударила его, как копье в грудь, — его королевство, его народ, его земли горели, пока он стоял здесь, в этом зале, окруженный сомнениями. Совикус вошел следом, его шаги были бесшумны, как у кошки, которая крадется за добычей, а лицо — непроницаемым; в глазах мелькнуло удовлетворение, но он скрыл его за легким поклоном.

— Война, мой король, — сказал он тихо, его голос был гладким, но в нем чувствовалась насмешка. — Что прикажете?

Всеволод повернулся к нему, его взгляд был тверд, как сталь, но в душе росла тьма — страх за дочь, гнев за народ, отчаяние за королевство. Король ощутил тот же ужас, что и на площади Моргенхейма, когда посланник Некроса звал его во мрак. Он не ответил сразу, его пальцы сжали рукоять меча сильнее, будто он мог разрубить эту тьму, но знал — битва началась, и она проверит его на прочность, как никогда прежде.

***

Отец Андрей не останавливался с той самой ночи, когда по велению Всеволода тайно покинул Вальдхейм.. Его серый жеребец шагал тихо, копыта мягко стучали по тропе, вьющейся вдоль реки, ее воды блестели в лунном свете, как серебряная лента. Ряса священника, серая от пыли, трепетала на ветру, а символ Люминора, висящий на шее, излучал слабый золотой свет — теплый, как маяк в ночи, указывающий ему путь. Он начал поиски Дианы, держа в голове слова Гаральда: «Она ускакала на Вороне на север, к лесам». Его первой целью был Туманный Бор — деревушка в трех часах пути от Вальдхейма, приютившаяся среди полей, где пшеница уже пожухла под осенним холодом. Дома из бревен и соломы теснились вокруг колодца, их крыши были покрыты мхом, а окна закрыты скрипящими на ветру ставнями.

Андрей подъехал к колодцу, где старуха в сером платке, чьи руки были сухи, как ветки, тянула ведро, ее спина сгорбилась под тяжестью воды. Он спешился, его голос был мягок, как молитва:

— Мир тебе, добрая женщина. Я ищу девушку — молодую, с голубыми глазами, на черном коне. Она могла пройти здесь несколько дней назад. Видели ли вы ее?

Старуха подняла взгляд, ее глаза, мутные от возраста, смотрели сквозь него, голос был хриплым:

— Никого такого не было, святой отец. Только ветер да тени бродят здесь. Уходи — не тревожь нас, мы и так боимся ночей.

Андрей кивнул, его сердце сжалось от тревоги, но он не сдался. Он поблагодарил ее, осенил знаком Люминора и двинулся дальше, к Камышовке — деревне у реки, где дома стояли на берегу, а рыбаки чинили сети, их пальцы были узловаты от работы. Он подъехал к берегу, где мужчина с седой, как иней, бородой, смолил лодку, в воздухе пахло смолой и рыбой.

— Мир тебе, добрый человек, — сказал Андрей, его голос был тепл, как свет очага. — Я ищу девушку с голубыми глазами и на черном коне. Она могла быть здесь недавно. Не видел ли ты ее?

Рыбак поднял голову, его взгляд был острым, как крючок, он покачал головой:

— Никто не проходил, отец. Только вода течет да птицы кричат. Спроси у мельника — он ближе к дороге, может, что видел.

Андрей поблагодарил его и направился к мельнице — низкому строению с покосившейся крышей, где скрипело колесо, крутясь от течения реки. Мельник, толстый, с красным лицом, носил мешки, его руки были белы от муки.

— Мир тебе, — начал Андрей, его голос стал чуть громче, чтобы перекрыть скрип колеса. — Я ищу девушку — молодую, на черном коне. Она могла ехать через ваши края. Не встречал ли ты ее?

Мельник вытер руки о фартук, его маленькие глазки прищурились, он буркнул:

— Была тут одна, вчера к вечеру. Черный конь, плащ темный, лицо закрыто. Не говорила ничего — дала монету за хлеб и ушла. Скакала на север, к лесам. Странная была — глаза были испуганные, будто кто-то гнался за ней.

Андрей сжал символ Люминора, его сердце забилось быстрее — это была она, он знал это. Он кивнул мельнику, его голос стал тверже:

— Спасибо, добрый человек. Пусть свет Люминора хранит тебя.

Он вернулся к коню, его мысли кружились, как листья на ветру — она была здесь, она жива, идет на север. Он решил двигаться к Кривому Логу, небольшому городу в сутках пути, откуда тропа вела к лесам. Его поиски только начинались, но каждый шаг приближал его к ней — он чувствовал это.