Кажется, ее звали Анна
Она проживала где-то в северной части Италии, на окраине Ломбардии, около хмурого в это время года озера Вересе, в небольшом, но аккуратном домике, что виднелся на самом конце улицы. Если бы Анна умела летать, то она бы увидела, как улица сильно похожа на змею: когда-то она извивалась в предсмертной агонии, чтобы затем застыть, издохнув, пытаясь напиться солоноватой воды озера.
Осень медленно заканчивала свои дни. На полях, которые простирались до самых холмов на горизонте, одиноко стояли редкие стожки сена. Земля в этом году не разродилась достаточной мерой пшеницы, и жители коммуны с тревогой думали о предстоящей зиме. Голод уже наступал в свои владения, и страшно было подумать о том времени, когда он полностью захватит желудки и умы итальянцев. Великая мировая война закончилась, Тройственный Союз пал, как обещало вскоре пасть и само государство Италии, охваченное голодом. Король Виктор Эммануил III был где-то далеко, в Риме, и голод в этой провинции были чем-то эфемерным и призрачным для него, но чем дальше лежал бы его путь от столицы, тем явнее проступала безобразно оскаленная улыбка голода. Он смеялся обнаженными высохшими зубами умерших; его ухмылка мелькала в протянутых руках, что были похожи на плети; он кричал во все горло черными ртами голодной толпы.
Когда хочешь есть, куда-то исчезают все моральные принципы. Нет больше тех, кому нужно помочь, есть только голодные рты, которые все время просят: дай, дай, дай! Пожалеешь иного, и сам останешься голодным. А завтра станешь одним из них – слабым и кричащим: дай, дай, дай! Оставайся сильным и ешь сам, а слабым оставь их участь – жить в ожидании, что смутное время когда-нибудь окончится, и они, беспомощные, снова смогут есть сколь им вздумается. Как, например, старая сеньора Анна.
Она сидела около пожелтевшего окна, занавешенного цвета мышиной шкурки ситцем. Она смотрела водянистыми глазами навыкате на пустую улицу, и ее лицо не выражало ровным счетом ничего. Казалось, она превратилась в иссушенную временем мумию, лишь слабо вздымающаяся грудь говорила о том, что она все еще жива. Сеньора исхудавшими руками придерживала на своих коленях потрепанную записную книжку с привязанным к корешку огрызком химического карандаша. Сеньора Анна о чем-то размышляла и настолько углубилась в свои меланхоличные мысли, что не заметила, как позади нее негромко скрипнула покосившаяся дверь: в дом вошла ее давняя знакомая – Лоретта.
- Доброе утро. – Голос Лоретты был похож на скрип двери, которую она открыла пару мгновений назад.
- Ааа, моя Лоретта. – Анна заметно оживилась. Она неопределенно взмахнула рукой, приглашая гостью присесть на стул рядом с собой. – Как ты, моя старая подруга?
- О, милая, – та поджала сухие губы, с трудом присаживаясь рядом с хозяйкой дома. – Ты же знаешь, что дела у нас не очень. У всех. И мне теперь невыносимо страшно находиться дома одной. И я хожу… Хожу по своим знакомым и друзьям, чтобы (нет, нет, не поужинать или попить чаю!) поболтать о том, о сем, чтобы развеяться. Я понимаю, что хозяева и сами порой не могут предложить гостю присоединиться к их ужину...
- Да. – Анна коротко кивнула, снова отвернувшись к окну. – И ведь, как назло, случился этот неурожай… Все голодны и считают каждую крошку, и теперь единственная радость у добрых людей – это скудные пайки, которые выдают в таком малом количестве, что, кажется, ими не накормить и младенца!
- Голод, голод… - Лоретта отчего-то протянула это слово, будто смакуя само произношение. – Ты, верно, слышала? Намедни кто-то отобрал пайку у нашего аптекаря. Его самого побили палкой и отобрали пайку, которую он взял для себя и для своей жены: прям выхватили насильно из-под полы его пальто! Сеньора аптекаря потом видели около своего дома - он лежал под своей дверью и все не переставал плакать, крепко сжимая руками края своей одежды, будто боялся, что они снова придут и отберут у него еще что-нибудь. Таким аптекаря и нашла его жена, возвращающаяся с работы. Она, конечно, затащила его домой, но от переживаний у него тотчас же поднялся жар, и теперь он совсем плох, и я готова поклясться Святым Франциском, что к утру он скончается…
- О, это плохие новости… - безучастно проговорила Анна. – Но, как говорится, нет худа без добра…
- Что же ты имеешь ввиду?
- А то, пойми меня правильно, что, если он умрет, - она повернулась к подруге и чинно перекрестилась. – Его пайку поделят между оставшимися, я надеюсь…
- Страсти какие-то говоришь, Анна. – Ее собеседница нахмурилась, и как будто немного отстраняясь.
- Так мертвому пайка ни к чему уже… – Хозяйка дома равнодушно пожала плечами.
Лоретта молча потеребила пустую продуктовую сумку в руках, пристально изучая выцветший рисунок на ней, а затем глубоко вздохнула.
- Знаешь, Анна, мне в последнее время страшно, очень страшно. Кажется, еще немного, и все мы набросимся друг друга и начнем грызть друг друга, не зубами, так хотя бы деснами. Все мы. А когда ты говоришь такие вещи… Мне становится еще страшнее! – Она выпалила последние слова, и поспешно встала со стула. Раздались торопливые шаги, и она вышла прочь, стараясь не споткнуться о порог в осеннюю слякоть.
- Лоретта! – Запоздало крикнула Анна, но та поспешно уходила прочь, сосредоточенно глядя под ноги, семеня и тихо, под нос, ругая погоду.
- Ах, дура моя старая. – Анна покачала головой. – Да если бы не голод, да не осень эта проклятая, да неурожай, разве я бы говорила подобные вещи? Ах, дура ты моя старая, Лоретта… - она поднялась со своего стула, намереваясь догнать свою слишком сентиментальную подругу.
На улице занялся мелкий дождь. Он мелкой водяной пылью бросил в лицо Анне, едва она вышла наружу, но она не обратила на него внимания и, приподняв подол юбки, принялась осторожно перескакивать лужицы желтой воды, стараясь нагнать Лоретту.
- Лоретта!..
Внезапно ее прервал отчаянный крик из соседнего дома. Дверь жилища аптекаря распахнулась, и молодая женщина, выбежавшая оттуда, столкнулась лицом к лицу со старой сеньорой. Рот женщины был открыт, но она не издавала ни звука, будто грудь ей сдавили обручем. Лишь спустя некоторое время она сдавленно выдохнула:
- Джованни, мой супруг, скончался… - Она безобразно скривилась и прижала обе ладони ко рту, будто боялась, что из нее вырвется еще один крик.
- Святая Мадонна! - Анна остановилась, в оцепенении глядя на вдову аптекаря. – Неужели сейчас?
- Умер. Мой Джованито… – Из-за всхлипов речи было почти не разобрать, но Анна не стала дослушивать, а сама, словно игрушечный солдатик, выпрямилась и, неуклюже развернувшись и испачкав обувь в грязи, побежала домой. Лишь захлопнув за собой дверь, она, тяжело дыша, опустилась на деревянный пол и несколько минут растерянно молчала.
- Аптекарь умер. – пробормотала она. Затем она достала свою потрепанную записную книжку и, как сомнамбула, вяло и нехотя открыла ее. Непослушными пальцами поймала огрызок карандаша и нарисовала плюсик на чуть смятых страницах.
- Бедный Джованни… Дай Бог, теперь пайка достанется кому-то нуждающемуся…
Лоретта все же вернулась. Утром, внеся за собой сырой запах земли, она вошла в домик Анны, и, не снимая калош, присела около выхода. Ее веки были опущены, а щеки чуть вздрагивали. В руках она теребила потрепанную холщовую сумку, которая была, судя по всему, все еще была пустой.
- Обычно подводы с провизией приходят рано утром. – Ровным голосом произнесла она. – Но сегодня опять они опаздывают. Как думаешь, Анна, король забыл про нас?
- Не говори глупостей, дорогая. – Ответила Анна. С самого утра она сидела около окна, на своем привычном месте, и все так же равнодушно, как и вчера, изучала мир по ту сторону стекла.
- А сегодня умер священник. – Продолжила Лоретта. – Он, оказывается, поделился своей едой с женой аптекаря, потому что она осталась теперь совсем без пищи. А сегодня и сам умер с голоду.
- Да, что ты говоришь? – Анна с интересом обернулась. – Святой человек!
- Да. И это очень печальная новость для нашей коммуны, моя милая. – Лоретта прикрыла покрасневшие глаза. – Я сама часто приходила к нему исповедаться, и теперь, когда он умер, мне вдвойне страшнее. Как мне страшно, Анна! Я боюсь заболеть, как аптекарь и однажды не проснуться. Или как наш священник – просто помереть с голоду.
Я жду, пока это все закончится, Анна, а конец все не наступает. Это беспросветное ожидание! Я всю жизнь ждала, когда я начну жить по-настоящему, но, вдруг, окажется, что я просто ждала? Когда меня похоронят, вдруг окажется, что смысл моего существования – это лишь ожидание?
- Да, все так. – Ответила Анна. – Но что прикажешь делать? Я не в силах прекратить твое ожидание…
- Это ужасно. – Поморщилась Лоретта. – Вот так и проходят все наши года: мы ждем, ждем… Но, однако ж, не будем терзать себя, Анна!
Лоретта напускно повеселела:
- Давай-ка лучше пройдемся по коммуне с тобой, а, милая Анна? Может уже подвезли пайки, и нам первыми выдадут причитающееся! Тем более стены давят на меня, а там, снаружи, мне легче. Как будто и нет войны и голода. Ооо, когда закончится голод, я наемся до отвала, помяни мое слово! – Лоретта вздохнула, отвернувшись к двери.
- Да уж. Я тоже не откажусь. И, думаю, что наш священник тоже бы не отказался. – Анна украдкой вытащила свой блокнотик и, поколебавшись, нацарапала в нем еще один плюсик. Еще одна трагическая смерть – еще одна лишняя пайка…
И две старые подруги, аккуратно притворив за собой дверь, вышли из дому.
Около дома аптекаря было тихо - его тело увезли еще засветло. Умерших увозили сразу, чтобы не вызвать эпидемию – верную спутницу голода. Люди постепенно привыкали к смертям, и никто особо не удивлялся, когда выяснялось, что какого-нибудь сеньора или сеньору не досчитывались.
- Смотри, Анна. – Прошептала Лоретта. – Со смертью аптекаря его дом будто просел; в доме священника открыты настежь окна, в доме бакалейщика уже пару дней никто не показывается. Кажется, еще немного и в нашем городке не останется ни единой живой души, кроме нас с тобой.
- Это ужасно… - Согласилась Анна. – Но что будет с теми пайками, которые полагались им при жизни?
- Анна… - Хотела было воскликнуть Лоретта, но та ее перебила:
- Смотри. Дом сеньора Делио… - Глаза Анны загорелись любопытством. – У них всегда в доме было весело и шумно, и не удивительно: сеньор Делио – отец семерых детей! Но сейчас тут тихо. Непривычная тишина! Давай-ка присядем тут рядом, на скамью, и может кто-то да появится из этого дома.
- Но тут мокро! – Слабо запротестовала Лоретта.
- Ничего.
И обе подруги сели на влажные доски скамьи, подстелив под себя свои сумки для пайков.
- Лоретта?
- Мм?
- Представляешь, мне каждую ночь снятся сны про званые ужины, что мы, бывало, закатывали в годы нашей юности, помнишь, Лоретта?
- Помню, как не помнить…
- Я так любила, когда приходили гости: наш аптекарь с женой, священник, да и сеньор Делио, бывало, захаживал. Даже не верится, что когда-то мы были очень близкими друзьями! И, вот, вчера мне снилось, что я несу на подносе большого осетра, а он такой сочный и мягкий на вид, но я ни кусочка не беру с подноса, пока несу. И запах! Лоретта, я в жизни не обращала внимания раньше, как чудесно пахнет вареный осетр! Этот мясистый аромат, и сквозь него пробивается этот тоненький шлейф аромата разрезанного лимона. Ты ела когда-нибудь осетра с лимоном, Лоретта? Ах, я бы сейчас продала свой домик, чтобы снова попробовать того осетра!
- В доме сеньора Делио, как будто, никого и нет…
- Давай еще подождем… А потом мы садимся за стол, и я накладываю гостям на тарелки эту великолепную рыбу, и они едят, и мы улыбаемся друг другу. И даже мой покойный муж сидит жив – здоровехонек и улыбается мне. И пальцами, знаешь, берет кусочек осетра и макает в соус и в рот себе так – гам! А я смеюсь: это невыносимо смешно выглядит со стороны… Я его, своего мужа, очень любила, потому что он всегда смешил меня. И я смеюсь, а потом замечаю, что осетра больше нет – съели! А я даже кусочка не попробовала…Я во сне и расплакалась… Я потом все думала, о чем я больше горевала: о съеденной ими рыбе или о том, что скучаю о погибшем муже? Ты меня слышишь, Лоретта?
Лоретта же, сидя на скамейке, казалось, заснула, опустив голову и приоткрыв рот, словно удивляясь чему-то. Анна недоверчиво тронула ее за плечо, и та, вдруг, неловко завалилась на Анну и упала на землю, испачкавшись в грязи.
- Лоретта, ты что это?! – Испуганно и торопливо вскрикнула Анна. Колени ее подогнулись от страха, и она сползла со скамейки, вслед за подругой. Дрожащими руками она потрогала синеватые с сосудистыми прожилками щеки Лоретты и в изумлении отдернула: пальцы ощутили остывающую плоть.
- Лоретта, старая моя дурочка, ты помереть вздумала? – Отчаянно зашептала Анна. – Не вздумай, старая кляча! – И она, не сдержавшись, разрыдалась, маленькими старческими кулаками, бессильно стуча по остывающей груди Лоретты.
Снова занялся мелкий дождь – тайный наблюдатель. Тонкие капли, словно швейные иглы, падали на старые крыши домов, на сеньора Делио, неуклюже бегущего к упавшим женщинам, и на плюсик, второпях нарисованный карандашом в записной книжке, который, впрочем, моментально расплылся и потускнел. И Анна, пошатываясь, вдруг встала и побрела домой, не оглядываясь и спотыкаясь. К худой груди она прижимала свой блокнотик с еще одной отметкой на изрядно помятых страницах…
Лишь наутро сеньор Делио с вдовой аптекаря, уладив дела с умершей Лореттой, зашел в маленький, но аккуратный домик на краю улицы, к сеньоре Анне.
На своем привычном месте, на стуле около окна, сидела мертвая сеньора Анна. Ее пепельное лицо склонилось к груди, будто она все еще смотрела на старый и потрепанный блокнотик, лежащий раскрытым на ее коленях. Его страницы были исписаны неуверенной старческой рукой, а на полу лежал огрызок карандаша с оборванным концом веревочки.
- Позвольте, сеньора… - Делио, кряхтя, осторожно поднял записную книжку с ее колен и поднес к своим глазам:
-Ты глянь. Кажись, перед смертью она много чего сделала. Вот и плюсики понаставила, чтобы отметить.
- Судя по всему, старушка занималась благими делами. Посмотрите, сеньор, у неё лицо так и светится добродетелью. Вот и отмечала, чтобы не забыть. – Из-за спины мужчины послышался голос вдовы аптекаря. - Она и мне вроде бы говорила слова утешения, когда скончался мой любимый муж… Хотя, я точно не помню, что именно…
- Да уж. – Сеньор Делио пошевелил своими усами. – Верно. Кажись, готовила себе пропуск в рай перед кончиной…
- Точно, сеньор. И, уж если она не попадет в рай, то нам и подавно туда путь заказан.
- Ага. Пойдемте-ка отсюда, не будем омрачать старой сеньоре этот путь…
И они вышли, качая головой и удивляясь светлой душе сеньоры Анны. Лишь ветер залетевший в приоткрытую дверь, весело потрепал пожелтевшие страницы записной книжки, испещренной плюсиками и улетел прочь.