Ezil⁠⁠

Когда я возвращаюсь домой, первое, что я вижу — это тиканье маятника. Я пытаюсь, честно стараюсь зажмурить глаза как можно плотнее — но они почему-то остаются открытыми. Мерный стук пляшет перед зрачками яркими металлическими вспышками и растворяется в сосудах на веках. Очень больно; я не могу рассмотреть больше ничего.

Ezil.

Я не могу сесть. Мой изящно вырезанный стул из чёрного дерева каждый день превращается в грубо сколоченную лавку из самой серой ольхи. Она ранит меня. Впивается своими острыми углами мне в бёдра и ноги. Я пытаюсь лечь — её волокна царапают мою не зажившую до конца спину.

Я не могу встать. Узорчатые половицы, набранные из ясеня и бука, каждую ночь становятся грудой досок, из щелей между которыми дует сквозняк. Они загоняют свои занозы мне в кожу стоп; я падаю обратно и стараюсь их выдернуть, но они уходят далеко в самую плоть. Я уже устала терпеть.

Ezil, a mo vaouenn…

Позавчера я обрила свою голову. Волосы отрастают на ней жёсткой щетиной и забавно колют пальцы. Я начинаю задорно смеяться — а потом вдруг умолкаю: мне кажется, что в мои смешки затесался настырный маятниковый звон. Саднит горло. Если я расцарапаю грудь, смех сможет выйти другим путём?

Моё копьё стоит у голой стены. Наверное, оно уже целиком заросло паутиной. Я не хочу смотреть на него; мне страшно взять его в руки — вдруг от касания моих пальцев оно вспыхнет смердящим огнём? Я боюсь. Очень боюсь. Мне очень страшно. Я не хочу так много света.

Ezil, a mo vaouenn!

На самом деле я не боюсь огня. Он тёплый и греет. Ласково растворяет пальцы. Ты помнишь, как твой отец когда-то давно брал его целыми пригоршнями и перебрасывал из ладони в ладонь? Ты помнишь, когда он ушёл в море? Вроде бы и совсем недавно, а вроде — ещё и до моего рождения.

Я сломала камин у нас в доме. Ночью холодно и сыро, но я терплю. Всё равно я не сплю. Я уже никогда не сплю. Мне слишком много лет, чтобы спать. Во сне можно потерять себя — я не хочу. Я боюсь терять. Мне больно, когда отнимают.

Эзиль!

Вчера я начала ходить к морю. Оно ласковое и пахнет водой. Такой чистой и светлой водой — а где-то внизу, в песке, плавают рыбки. Такие мелкие и потешные — но я уже почему-то не смеюсь. Просто улыбаюсь и вожу по волнам рукой.

Эзиль!

Ты знаешь, а я уже перестала кричать, проходя мимо того дома. Огонь с его почерневших брёвен перекидывается на мои брови каждый раз — но сейчас он стал совсем тусклым. Его скоро совсем разберут, а на его месте останется пустота. И лёгкий запах костной пыли.

Эзиль, моя дочь…

Я утром снова возьму копьё в руки. Пусть оно сгорит вместе со мной — тогда я освобожусь. Пусть оно намертво прикипит к мои ладоням. Пусть меня запомнят с оружием в руках.

Эзиль, моя дочь! Я обещаю тебе — завтра я наконец перестану плакать.