Серия «чаровница»

Нина, склонившись над ней, завершала последние приготовления. Её цель была чудовищна в своей простоте: ещё не рождённый младенец должен был стать сосудом, совершенным носителем для духа её бабки, древней демонессы Махаллат. Для тёмных сущностей, изгнанных в эфирные пределы, материальный мир — это пытка. Долгое пребывание в нём истощает, а зов Ада неумолимо тянет обратно в бездну.

Когда-то Нина, применив сложнейшее заклятье, заключила дух Махаллат в портрет. С тех пор она периодически вселяла его в новые оболочки — чаще всего в молодых и сильных мужчин и женщин. Каждое такое возвращение Повелительницы тёмных духов на землю отмечалось в истории человечества чёрной меткой: вспыхивали войны, прокатывались волны мора, сама земля стонала под пятой насланных ею катаклизмов.

Со временем ритуал приходилось совершать всё чаще: сила Махаллат постепенно иссякала, и носители «сгорали» быстрее. Возникал вопрос: зачем ей, чьё законное место в Аду рядом с супругом-Искусителем, среди интриг и противостояния с другой его женой — коварной Лилит, — так цепляться за мир живых? Ответ был прост и ужасен: её пожирала ненависть. Ненависть, выкованная за тысячелетия, обращённая на весь род человеческий без разбора. И пока хоть одна людская душа дышит на земле, её миссия мести не будет завершена.

— Иван, охрана! — властно бросила Нина, не отрывая взгляда от Лены.
Мужчина, словно марионетка, кивнул и вышел. Вскоре дом окружили деревенские парни — самые крепкие и сильные. Их сознание было затуманено чарами, воля подавлена. Они стояли молчаливым частоколом, готовые разорвать любого, кто посмеет приблизиться. Иван, чьё тело было уже почти высушено, получил обратно крохи энергии — ровно столько, чтобы дожить до конца ритуала. Когда всё закончится, она не станет больше церемониться. Она осушит до капли жизненные соки каждого обитателя этого богом забытого захолустья, превратив его в безжизненную пустыню. Но сейчас все её силы, всё её тёмное искусство были направлены на одно — ускорить рост ребёнка в утробе, заставить его развиться и выйти на свет в срок, отмеренный не природой, а её демонической волей.

В ту самую минуту, когда холод коснулся обнажённой спины Лены, Олега, находившегося на другом конце деревни, пронзила острая, физическая боль под сердцем. Он понял — с ней случилось что-то ужасное. И в этот миг осознал другое: она стала для него любимой. Та самая стрела, о которой пишут в книгах, не метафорически, а по-настоящему пронзила его сердце, и теперь его долг, его единственное желание — защитить её, даже ценою собственной жизни.

Позже он будет думать, что это было Божье провидение. Иначе как объяснить эту внезапную, всепоглощающую тягу? Он и не планировал приезжать к отцу в это лето. В столице его ждала куча дел, а ещё был забронированный отпуск — круиз по Средиземному морю на фешенебельном лайнере, о котором он давно мечтал.

Но однажды утром, проснувшись в своей холостяцкой квартире, он, сам не понимая зачем, набрал номер отца.
— Пап, я приеду, — сказал он, не дав тому и слова вымолвить. — Соскучился.
— Сынок! — обрадовался отец Сергий. — Да я как раз уже трубку взял, чтобы тебе звонить!

Олег тогда лишь удивился странному совпадению. Теперь же он видел в этом незримую руку, ведущую его к месту, где он был нужнее всего.

А накануне матушке Марии привиделся тревожный, пророческий сон.

Приснилось ей, будто деревня их объята адским пламенем, и на высоком холме, на фоне кровавого зарева, возвышается огромный крест, сколоченный из почерневшего дерева. К нему гвоздями прибита девица с кожей цвета молока. Храм лежал в руинах, разобранный самими же прихожанами, а по его обломкам, словно бесноватые тени, плясали обезумевшие люди.

Не было бы спасения гибнущим душам, если бы не их сын, Олег. Явился он с Божьим словом на устах и с пылающим мечом в руке. Рубил он головы нечестивцам, очищая землю от скверны, а после поднялся на холм и высвободил девицу из страшных пут.

Но едва он снял её с креста, как из-за спины подкралась к нему змея-нагайна. Обвила его стальным хвостом, сдавила горло и вонзила ядовитые клыки. Укус её смертелен, и лишь немногие могут устоять. На этом матушка Мария проснулась в холодном поту и, не медля, бросилась будить мужа, умоляя вызвать сына в отчий дом.

Олег стремительно шёл к дому Нины. За пазухой лежали молитвенник и флаконы со святой водой; за поясом был заткнут нож, а в кармане пальцы сжимали рукоять старого отцовского пистолета. На всякий случай он прихватил и гранаты — трофеи со Второй Чеченской, что отец хранил как память. В руках он сжимал тяжёлый посох, похожий на дубину, ощущая его шероховатую поверхность.

Подойдя к дому, он увидел, что двор заполнен до отказа. Плотная толпа зомбированных мужчин стояла стеной, окружая здание мёртвым кольцом. Они не кричали и не угрожали — они молча ждали, обратив на него пустые, невидящие взгляды.

Олег не стал медлить. У самого забора он начал читать молитвы, вкладывая в каждое слово всю силу своей веры. Сначала зазвучал «Отче наш», затем псалом «Живый в помощи Вышняго», а после — сильная молитва великомученику Киприану от нечистой силы.

Словно на невидимую команду, толпа пришла в движение. С нечеловеческими, хриплыми звуками люди один за другим стали бросаться на него. Олег, не желая убивать, ловко работал посохом, отражая удары и отбрасывая нападающих. Раздавались хруст костей, кто-то падал со сломанной ногой, другой затихал с разбитой челюстью, третий оставался лежать без сознания.

И тогда, ведомый какой-то высшей силой, Олег возвысил голос, и слова молитвы зазвучали с новой, пронзительной мощью:

— Спаси нас, Господи, от всякого зла, дьявольского наваждения, чародейства и злых людей! Яко воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Заклинаю и прогоняю вся лукавые духи и очи злых людей, дальних и ближних, силою Честного и Животворящего Креста Господня!

Молитва становилась не просто словами, а оружием, рассекавшим морок, опутавший души несчастных.

И оставшиеся люди отступили. Словно пелена спала с их глаз, они в ужасе разглядывали оружие в своих руках, а затем побросали его на землю. Один за другим они падали без чувств, истощённые борьбой и очищенные от тёмных чар. Олег, переведя дух, шагнул в дверь.

Пространство внутри дома было погружено в зыбкий полумрак, нарушаемый лишь трепетным светом бесчисленных свечей. В центре огромного зала, на массивном столе, лежала Лена. Её тело было искажено неестественно огромным, пульсирующим животом — казалось, роды должны были начаться с минуты на минуту.

Не успел Олег сделать и шага, как сзади к его горлу прижалось холодное лезвие.

— Стой. Не двигайся, — прохрипел знакомый, но до неузнаваемости чуждый голос Ивана.

— Одумайся, Ваня! — Олег старался говорить спокойно, чувствуя, как острая сталь впивается в кожу. — Это же твоя жена! Ей больно, она рожает! Ты что, не видишь?! Опомнись!

В ответ Иван лишь коротко усмехнулся. Его глаза на мгновение вспыхнули в темноте угольным блеском, и лезвие провелось по шее Олега, оставляя тонкую алую полоску.

— Достаточно, милый, — раздался сладкий, властный голос Нины. — Мы не должны его убивать. Пока что. Ребёнок на подходе, и ты уже ничего не сможешь изменить.

Как будто в подтверждение её слов, Лена внезапно пришла в себя и издала душераздирающий, животный крик. Её тело выгнулось в мучительной судороге — начались схватки.

Нина, приблизившись к алтарю, склонилась над извивающейся в агонии женщиной и зашептала древние, отвратительные на слух слова. Иван, Олег и родители Лены, замерли, увидев, как из старого портрета на стене выползла тонкая, маслянисто-чёрная нить. Она извивалась в воздухе, притягиваясь к животу Лены и сгущаясь в чёрную воронку. И в этой клубящейся тьме Олег начал различать кошмарные очертания: длинные, острые как бритва когти, чешуйчатый, извивающийся хвост и шевелящийся клубок ядовитых змей на месте волос.

Лена вопила в немой агонии, её тело выгибалось, а ноги судорожно дёргались, пытаясь отстраниться от чёрного духа, который уже вползал в неё через пупок, наполняя леденящим холодом и нечеловеческой болью. Олег отчаянно рвался вперёд, но мёртвая хватка троих одержимых, державших его, была железной.

Когда последняя частица тьмы скрылась внутри девушки, Нина возликовала, и её голос прозвучал как скрежет по стеклу:

— Во славу Великой Махаллат, одной из четырёх матерей демонов, владычицы легиона злых духов! Я, Нина, дочь Аграт бат-Махлат, рассылательницы болезней и Похоти, призываю тебя в этот мир и дарую душу младенца! Пусть этот ребёнок станет твоим сосудом и правит земными тварями в облике истинной демоницы, навлекая на них самые страшные беды и разрушения!

Лена чувствовала, как внутри неё бушует адский пожар. Сквозь пелену слёз она понимала: её нерождённое дитя уже потеряно. Его чистая душа была поглощена, а тело стало вратами для древнего зла, которое вот-вот явится на свет.

Для Олега следующие мгновения растянулись в вечность. Он повис на руках мучителей, и всё его существо обратилось в одну сплошную молитву. Он взывал к Богу так яростно и отчаянно, как никогда в жизни. В памяти всплыли картины детства: тихий полумрак отцовского храма, золото икон, тёплый воск от плавящихся свечей. И тогдашнее, почти забытое ощущение — лик Господа и Его тихий, беззвучный голос, который он в детстве принял за сон.

И сейчас этот Голос прозвучал вновь, наполняя его изнутри всесокрушающей силой: «Восстань, сын мой. Сокруши порочное зло праведным словом. Я с тобой».

И он восстал.

такой силы Олег не испытывал никогда. Казалось, само небо наполнило его жилы расплавленным светом. Одним мощным движением он отшвырнул от себя Ивана и родителей Лены.

Нина, полностью поглощённая ритуалом, не сразу обратила на это внимание. Схватив ребёнка, она бросилась прочь, на лету опрокидывая мебель и преграждая путь Олегу. Тот уже почти настиг её, схватив за край платья, как вдруг незримые бесовские путы сковали его ноги. А в следующее мгновение острая боль пронзила спину — Иван, поднявшись, успел воткнуть ему нож под лопатку.

Ранение, к счастью, оказалось неглубоким. Обернувшись, Олег встретился взглядом с помутневшими глазами мужа Лены.

— Хватит с меня твоих игр, — сквозь зубы проговорил Олег и, молниеносно выхватив из голенища пистолет, выстрелил Ивану в плечо.

Тот с стоном рухнул на пол.

— Отступи, — прошипела Нина. — Тебе не выжить в этой битве. Ты не первый праведник, чью душу я отправлю в ад.

Её тело начало стремительно меняться, обретая истинное, чудовищное обличье. С шипением она бросилась на Олега, но он был быстрее. Напротив древнего зла он выставил простую человеческую веру — отцовский нож, лезвие которого было омыто святой водой. Сталь вошла в демоническую плоть с глухим хрустом. Раздался оглушительный, предсмертный вопль, и тело Нины рухнуло на пол.

Не теряя ни секунды, Олег бросился к алтарю. Лена была ещё жива, но её пульс был нитевидным, а лицо — цвета мрамора. Ребёнок, тихо плача, лежал рядом. Осторожно подняв Лену на руки, а младенца устроив в случайно подвернувшейся корзине, он вынес их из проклятого дома.

Во дворе уже толпились пришедшие в себя, растерянные люди.

— Помогите! Она умирает! — крикнул Олег, и его голос, полный отчаяния, заставил оцепеневших мужчин броситься на помощь.

Последующие часы слились в сплошной хаос. Нашедшаяся машина, бешеная гонка в областную больницу. Все два часа пути Олег, не отпуская её руки, говорил с Леной, умоляя её держаться.

Лена провела в больнице трое суток между жизнью и смертью. Когда кризис миновал и её перевели в палату, стало ясно — самое страшное позади. Вернувшись в деревню, она застала непривычную тишину, наступившую после бури.

Тело Ивана нашли в сенях того самого дома. Перед смертью он смог доползти и упасть рядом с телом Нины, которая в свой смертный час вновь приняла облик той, кем когда-то явилась ему, — прекрасной и желанной незнакомки. Даже её гибель не развеяла чары, опутавшие его разум.

Олег и Лена рассказали родителям всё. Лариса Алексеевна, рыдая, целовала руки дочери, вымаливая прощение за те ужасные минуты, когда её воля не принадлежала ей. Прощать же было некого — все они стали жертвами.

И лишь один вопрос повисал в воздухе, тяжёлый и неразрешённый, омрачая обретённое спокойствие. Что делать с ребёнком? Как изгнать дух древней демонессы из маленького тельца и вернуть душу девочке, которую Лена в своём сердце уже назвала Верой? Их битва была выиграна, но война за душу ребёнка — только начиналась.

Погода стояла тёплая, и молодой человек работал без футболки, демонстрируя рельефный торс. Тёмные волосы слегка взмокли от пота, что лишь добавляло и без того симпатичному программисту мужественной притягательности. Стильная стрижка, короткие виски и затылок с плавным переходом, подчёркивали волевые черты лица. Занятия джиу-джитсу и вольной борьбой с детства воспитали в нём не только гибкость и выносливость, но и силу духа.

Несколько местных девушек, завидев его, специально замедлили шаг, чтобы понаблюдать за работающим мужчиной. А когда подошла Лена, у церковной ограды уже собралась небольшая толпа зевак.

Олег был так увлечён работой, что не замечал поклонниц. Лене пришлось окликнуть его дважды.
— Привет. Не отвлекаю? — начала она.
— Нет, я как раз заканчиваю. Что-то случилось? Ты какая-то встревоженная.

Лена рассказала ему о своём визите к Нине, о том, что Иван на грани гибели, и нужно срочно действовать. Помедлив, она, сбиваясь и краснея, добавила о чудовищном предложении ведьмы: обменять мужа на ещё не рождённого ребёнка.
— Такой расклад невозможен, — голос её дрогнул. — Единственный выход… это найти способ уничтожить Нину.

Олег, не ожидавший услышать о беременности, был ошеломлён. Эта хрупкая девушка успела стать ему невероятно дорога за те короткие мгновения, что они провели вместе; какая-то незримая сила тянула его к ней. Лена, будто угадав его мысли, поддавшись внезапному порыву, прикоснулась к его губам.

Стоя посреди церковного двора в лучах заходящего солнца, Олег нежно обхватил её за талию и ответил на смущённый, волнительный поцелуй. Вдалеке раздался приглушённый вздох — каждая из девушек мысленно оказалась на месте Лены.

Ночь они провели вместе, с головой погрузившись в изучение старинных преданий о нечистой силе. Олег попросил Лену как можно детальнее описать внешность Нины и обстановку в её доме.

— Понимаешь, там был портрет… очень старый, — вспоминала девушка. — И от него словно веяло холодом. Иван тоже несколько раз бормотал что-то о нём, о том, как его завораживает эта женщина в чёрном.

Под утро, Олег наконец нашел зацепку — крошечную, едва заметную в цифровых архивах статью-некролог. Её автором значился старый путешественник, опубликовавший эти заметки незадолго до своей загадочной смерти. Читалось это как предсмертная исповедь, полная отчаяния и мистического ужаса.

Он описывал свою последнюю экспедицию в Карпаты — древние горы, что издревле слывут средоточием тёмных сил и забытых богом мест. Сердцем его маршрута был Черногорский хребет, или Черногора, как называют его местные. Особое внимание в его записях уделялось озеру Неистовому, что раскинулось на склоне горы Туркул. На высоте около 1750 метров, под самым небом, его ледяные воды питали дожди, талые снега и холодные ключи, бьющие из самых недр. Гуцулы из окрестных селений шепотом называли его Озером Грешников и обходили стороной.

Легенда, которую он записал, гласила, что это озеро — не просто водоём, а гибельный портал, гигантская ловушка для душ. В его чёрных, бездонных водах обитают души самоубийц и закоренелых грешников, не нашедшие покоя. А по ночам, когда туман стелется по водной глади, на каменистые берега выходят их призрачные тени. Они водят хороводы, и их беззвучный танец так прекрасен и печален, что заставляет путника забыть обо всём. Подойдя слишком близко, неосторожный уже не сможет уйти — ледяные руки утянут его в пучину, пополняя коллекцию страдающих душ.

Путешественник писал, что этому краю приписывают все мыслимые и немыслимые ужасы. Говорили, что в здешних лесах когда-то разбойничал сам Влад Цепеш, чья жестокость породила легенду о Дракуле; что тени кровавой графини Эржбет Батори до сих пор блуждают в поисках юной крови. Местные старожилы клялись, что видели в тумане волков-оборотней, слышали сладкоголосое пение русалок-мавок, заманивающих путников в трясины, и встречали в горных теснинах бесов, принимающих облик путников. Ну, а ведьмы и колдуны, по слухам, чувствовали себя здесь как дома, черпая силу из самой древней, дикой и нетронутой энергии этих мест. Казалось, вся нечисть, когда-либо упомянутая в преданиях, хоть раз да побывала в этих мрачных, овеянных дурной славой горах.

Именно там, на берегу этого проклятого озера, старый путник и повстречал ту, что была тайной целью его путешествия, — Деву в черном. Его записи становились всё более обрывистыми, словно он боялся собственных воспоминаний. Он подробно описал древний запрет, который передавали ему местные жители шепотом, с суеверным ужасом: никогда не бросать камень в спокойную гладь озера. Ибо тот, кто посмеет возмутить его мёртвенный плес, разбудит не спящих в глубине грешников. Они, словно исполинские трупные рыбы, вынырнут из чёрной воды, и их безглазый, полный ненависти взор обратится к небесам. Их коллективный стон, хриплый вопль тысячелетней муки, призовёт на Закарпатье кару небесную — нескончаемые ливни, град величиной с кулак и ураганы, что будут бушевать многие месяцы, губя урожай и сметая с лица земли деревни, чьи жители осмелились потревожить покой этого места.

Но эти потерянные души, как выяснил путешественник, — не просто страдальцы. Ими, как орудием, помимо прочих духов, творящих зло на земле, безраздельно правила та самая Дева. Её истинное имя, выцарапанное в его дневнике дрожащей рукой, было Махаллат. Она —полукровка, рождённая от брака самого Сатаны со смертной колдуньей, унаследовавшая могущество отца и коварство матери.

Тот, кому довелось лицезреть её в человеческом обличье, описывал наваждение, которое она сеяла. Её обаяние было подобно тягучему, дурманящему вину. Ухмылка, играющая на её пухлых, алых губах, обещала нечто греховное, запредельное, совершенно недопустимое для чистой праведной души. А волнистые длинные волосы, чёрные как смоль, россыпью струились по её плечам и спине, гипнотизируя и сводя с ума любого, в ком течёт мужская кровь.

Но эта соблазнительная форма была лишь маской, личиной для смертных. В своём истинном, демоническом облике Махаллат преображалась в нагайну — существо из кошмаров. Верхняя половина её туловища сохраняла подобие человеческой, но кожа отливала мертвенной синевой, а пальцы венчали длинные, острые как бритва когти. От пояса вниз, тело её переходило в мощный, чешуйчатый змеиный хвост, невероятно гибкий и сильный, способный с лёгкостью сокрушить кости и задушить жертву в смертельных объятиях.

Она — демонесса, которая своими чарами опутывает волю мужчин, выискивая в их сердцах тайные пороки и несбывшиеся желания. Она не просто соблазняет — она разлагает, медленно и искусственно приобщая своих жертв к злодеяниям, затягивая в омут порока, из которого уже нет возврата.

Корень этой ядовитой ненависти уходит в глубокое прошлое. С самого детства, воспитанная в свите демонов-наставников, Махаллат слышала одну и ту же историю — сагу о предательстве и жестокости. Ей с малых лет вдалбливали, что её мать, смертная колдунья, отдавшая сердце повелителю тьмы, была обманута, предана и зверски убита другим смертным, чьё коварство не знало границ. Эта рана, нанесённая тысячелетия назад, так не зажила. Она превратилась в вечно тлеющий уголь ненависти ко всему роду человеческому, но в особенности — к мужчинам, потомкам того, кто отнял у неё мать.

Эту отравленную эстафету Махаллат передала своей дочери, Аграт бат-Махлат. Аграт, чьё имя навеки вписано в демонические скрижали как третья жена Сатаны и одна из ужасающих «матерей демонов». Она — покровительница проституции и всего, что связано с продажной чувственностью, развращающей душу. Как убийца младенцев, она наносит удар по самому корню жизни, по самой возможности продолжения рода. С холодной, методичной жестокостью она донесла её и до своих собственных дочерей, взрастив в них ту же лютую, неумолимую вражду к человечеству.

И одной из тех, что впитали эту ненависть с молоком матери, была Нина.

Сочетая в себе унаследованную демоническую мощь и навыки ведьмы-колдуньи, Нина стала существом поистине грозным и практически всемогущим в своих сферах влияния. По своей изначальной, инфернальной сути она — суккуб. Эти твари являются мужчинам не в плоти, а в самых сокровенных эротических видениях и снах, принимая облик желанной, прекрасной обольстительницы, созданной из грёз и потаённых фантазий жертвы. Но физическая близость — лишь оболочка, инструмент. Истинная цель суккуба — не плоть, а жизненная энергия. В момент мнимого наслаждения происходит чудовищный акт вампиризма: сущность демона высасывает из человека его силу, его волю, его жизненный тонус. Именно поэтому после контакта с суккубом мужчина испытывает не просто утомление, а тотальный упадок — изматывающую слабость и недомогание, будто переболел тяжёлой болезнью.

Именно это и происходило с Иваном: он был готов отдать жизнь за миг наслаждения, одурманенный её сексуальной энергией.

Олег до хруста в висках ломал голову над тем, как одолеть такую сущность. Обычные методы, судя по всему, были бесполезны. Фольклор и скупые строки найденного некролога сходились в одном: суккубы не ведают страха перед святынями и остаются нечувствительными к изгоняющим заклинаниям.

И всё же, в самом конце своих записок, старый путешественник, чудом вырвавшийся из лап демонессы, оставил ключ — горькое, отчаянное пророчество: «Увидеть её было страшнейшей моей ошибкой. Я принёс в дом нечто, что повелевает моими мыслями. Я лишился семьи. Пусть огонь очистит мой дух и тело, тогда я обрету свободу».

— Огонь… — Идея, страшная и единственно возможная, оформилась в чёткий план. — Мы замуруем её в доме и подожжём.

Он отдавал себе отчёт, насколько это отчаянная и ненадёжная затея. Сработает ли обычный огонь против демона-ведьмы?

Он переписал от руки на чистый лист молитвы — «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». В интернете наткнулся на душераздирающую историю девушки, преследуемой инкубом; та утверждала, что смогла отгородиться с помощью чеснока — его запах будто бы обжигал сущность, словно электрический ток. Олег, не особо веря в «закрытие чакр», тем не менее набил карманы дольками — на безрыбье и рак рыба. Затем он наломал лапника — веток ели и сосны. Согласно поверьям, хвойные породы, особенно сосна, ослабляли связь демонов с нашим миром, заглушая их зов и делая их уязвимее.

За себя он боялся меньше всего. Его щитом была не столько коллекция оберегов, сколько непоколебимая, глубокая вера, воспитанная с детства. Именно поэтому, глядя на спящую Лену, принял твёрдое решение: к Нине он пойдёт один.

Лена вернулась домой и с удивлением обнаружила там мужа. Иван, что было странно, пребывал в прекрасном настроении. Он не походил на зомби, а стоял на кухне и нарезал овощи для салата. Из духовки вкусно пахло мясом с картошкой — ничего подобного в их доме не было уже несколько месяцев. Все дурные мысли разом вылетели у Лены из головы, и она присела на краешек стула, наблюдая за мужем.

— О, привет! Я и не заметил, как ты пришла. Будешь есть? У меня как раз всё готово, — сказал Ваня.
— Да, конечно, я очень проголодалась, — ответила Лена. — Уже и забыла, когда нормально ела.

— На работе все вопросы уладил, ты не волнуйся. За то, что несколько дней… тьфу, недель, — он нервно рассмеялся, — пропустил, по головке, конечно, не погладят, но зарплаты не лишат. Начальник понимающий.

Он наложил ей на тарелку шкварчащих чесночных картофелин и большой кусок мяса.
— Салатик положи, милая, а то ты вон какая — кожа да кости. И куда только мать твоя смотрит? — усмехнулся он. — Налью тебе чаю? Я заварил, как ты любишь, и лимоны купил, и мёд.

— Я так давно не видела тебя таким… прежним, — пустила слезу Лена. — Таким родным.
— Я всегда был таким, что ты! — бодро парировал он.

И вдруг его тон резко изменился. Голос стал низким и шипящим.
— Только прошу тебя об одном… и этому своему хахалю передай… чтобы Нинку не трогал. А то ноги повырываю… Точнее, она сама кому хочешь, еще и сожрать заставит. Ясно тебе, милая? — Его глаза на секунду вспыхнули кровавым пламенем.

— И вот что ещё, — продолжил он, пока Лена застыла в оцепенении. — Ребёнка лучше отдай. Так будет вернее. А мы с тобой заживём снова тихо-мирно. Нина… она знает, как с малышом поступит. Детей у неё нет и не будет никогда.

— А вот и тесть с тёщей пожаловали. Как раз вовремя, — прохрипел Иван.

Когда Лена открыла дверь, на пороге стояли её мать и отец. Но глаза их были пусты и черны, а тела бились в мелкой, неконтролируемой судороге, хотя на улице было довольно тепло.

— Дочка… — произнесла мать металлическим, не своим голосом. — Отдай ребёнка.

Лена терпела. Она видела, что с мужем творится что-то неладное, что Нина его заворожила, но не могла ничего доказать. Она поделилась опасениями с матерью, но та лишь отмахнулась:
— Да полно тебе, Леночка! Какая-то девица залётная была, я уж и не вспомню ни имени её, ни внешности. Кажется, твой Иван разок проводил её до дома, ну и что? Не убивайся так. Ты о себе подумай! Вон как похудела, глаза впали, вся бледная — не захворала ли?

Лена пыталась поговорить и с Натальей Петровной, но та лишь отнекивалась, утверждая, что не сдаёт и никогда не сдавала свой дом — мол, стоит он заколоченный, а сама она живёт у сына на окраине.
От Ивана же и вовсе ничего нельзя было добиться. Лена стала его побаиваться — он ходил, словно зомби, с пустым и невидящим взглядом. Оставалось только молиться: за себя и за мужа.

Мэра Кольку она старалась всячески избегать, да он и не попадался на пути. Достройку больницы пришлось отложить. Его жена Марина с преждевременными родами отправилась в городскую клинику — ожидала двойню, — и Николай Александрович, как прилежный семьянин, находился при супруге.

Одним погожим вечером Лена, как обычно, устроилась на лавочке в деревянной часовне. К ней подошёл сын батюшки, Олег, приехавший к отцу в отпуск из столицы.
— Здравствуйте, — сказал молодой человек приятным баритоном. — Прошу прощения за назойливость, но отец просил не тревожить прихожан, пока они наедине с Господом. А вы уже не первый раз сюда приходите и всё время плачете. Вас кто-то обидел? Может, я смогу помочь.

— Нет, нет, никто, — тихо ответила Лена. И, сама того не осознавая, выложила незнакомцу всё: про холод и измены Ивана, про насилие Кольки, про колдовские чары Нины.

Олег слушал не перебивая, скрестив на груди руки. По натуре он был сдержанным, воспитанным в строгих моральных устоях, но при этом — в огромной любви. Родители никогда не настаивали, чтобы он пошёл по стопам отца, за что он был им безмерно благодарен. Олег увлекался программированием и восточными единоборствами, работал в крупной компании, обожал зарубежную литературу в оригинале, а для души писал фантастические рассказы — мифы, легенды, предания, — что крайне не нравилось отцу. Одним словом — мечта многих девушек. А он искал ту самую, единственную, в этом безумном мире.
И, кажется, нашёл.

Она сидела перед ним, обливаясь слезами и рассказывая истории, от которых его руки сжимались в кулаки. Ему страстно хотелось найти этого Ивана и Кольку и выбить из них всю дурь. Но, взяв себя в руки, он холодно и рассудительно изложил свою версию.
— На Николая мы напишем заявление в полицию. Поздно снимать побои, но доложить в органы обязаны. А что до твоей соседки… — он сделал паузу. — Она не человек и явно околдовала твоего мужа, и скоро полностью им завладеет. По манере она напоминает суккуба — демона, питающегося жизненной силой мужчин. Лена, испуганная его словами, сказала, что очень устала, и поспешила попрощаться, пообещав завтра снова прийти в часовню.

Домой она не пошла, а направилась к дому Нины с твёрдым намерением во что бы то ни стало вернуть мужа.

Найдя лаз в заборе, она подкралась к порогу и уже хотела постучать, как дверь сама бесшумно отворилась. Войдя внутрь, Лена застыла в ужасе: её муж возлежал на кровати с прикрытыми глазами, рубашка расстёгнута, обнажая упругий торс. Рядом, в алом пеньюаре, сидела Нина и неспеша потягивала что-то из бокала.

— Долго же ты шла, милая, мы заждались, — мурлыкнула она, поправляя густую чёлку. — Присаживайся, будь как дома. Может, чаю? Или стакан воды?

Девушка поднялась и направилась к Лене. Та замерла, по телу пробежал ледяной холод, а в животе болезненно скрутило. Длинными пальцами чаровница приподняла её подбородок и нежно поцеловала в заплаканные губы. Лена отпрянула.

— Оставь Ивана! Верни его мне прежним! — выдохнула она, собрав всю волю в кулак.

— Что предложишь взамен? — с насмешкой произнесла Нина.
— Возьми меня! Только отпусти его, пусть живёт! — крикнула Лена.
— Ба! Какая жертва! Ты ценнее, чем я думала. А младенец идёт бонусом?

— Какой младенец? О чём ты? — чуть слышно прошептала Лена.

— Тот, что ты носишь под сердцем, моя дорогая, — усмехнулась Нина, прикуривая мундштук. На кровати Иван сладно застонал.

Лену прошиб ледяной пот. Она и не подозревала о беременности — никаких симптомов не было. От мысли, что отцом может быть Николай, её затошнило.

— Давай сделаем так, — нарушила паузу Нина. — Я отпускаю твоего драгоценного Ивана, а ты отдаёшь мне ребёнка. Я всегда хотела кроху, буду растить как своего. А ты молодая, да и от нелюбимого залетела. Не каждая женщина сможет полюбить дитя насильника, а муж ничего не поймёт — я всё аккуратно обставлю. Соглашайся, вариант изумительный!

Лена бросила взгляд на бледное, измождённое лицо мужа. Она понимала, что медлить нельзя, что ещё немного — и ведьма высосет из него всё. Но отдать беззащитного младенца этой дьяволице… За что должен страдать ребёнок?
— Мне… мне надо подумать, — прохрипела она.
— Будь добра, не тронь его до завтра. Мне он нужен живым.
С этими словами Лена пулей выскочила из проклятого дома.

Нина ликовала. Она была уверена, что слабая и запуганная женщина согласится на сделку.
— Ну что, бабуля! — воскликнула она, подходя к портрету. — Ты вернёшься в этот мир быстрее, чем я думала!
Довольная, ведьма легла отдыхать.

Мысленно она перенеслась в прошлое. Как же было здорово в Париже с Марком, в Марокко с Эмилем… А последняя встреча с Августом под Берлином и вовсе оставила самые приятные впечатления. Все они были такими невинными, податливыми, готовыми на всё, лишь бы она была рядом. Жаль, что их силы так быстро угасали, и каждый раз приходилось искать что-то новое, что поддерживало бы её молодость и красоту. Нина припала к зеркалу. «Да, действительно, морщинки почти все сошли. Иван и правда творит чудеса!» Одевшись, девушка принялась за уборку.

Ленка проснулась среди ночи и поняла, что мужа до сих пор нет. Часы показывали три. Подойдя к окну, она вглядывалась в тёмные окна дома напротив, но ничего не могла разглядеть. Выйдя на крыльцо, она уже было собралась к соседке, но вовремя остановила себя. «Неприлично это, — подумала она. — Я же доверяю Ване. Бежать со скандалом — удел базарных баб. Может, он уже дома, спит в сарае или на веранде, просто не стал меня беспокоить». С этой мыслью она вернулась в постель.

Как пришёл Иван, Лена не слышала. Она встретила его на кухне взъерошенным, что-то бормочущим себе под нос.

— И как всё прошло, дорогой? Почему так поздно? Я уже забеспокоилась. Заплатила ли тебе… ведьма? — вырвалось у неё, и она сама испугалась своего слова. «Какая, прости Господи, ведьма? Обычная девушка, весьма симпатичная, конечно».

Иван молча достал из кармана смятые купюры и протянул жене.
— Обалдеть! Это же моя зарплата за месяц! Тридцать тысяч… за дрова и воду? — вскрикнула Ленка.

— Ты обед мне собрала? Я опаздываю, уже девять, голова раскалывается, спину ломит. Сейчас Артем Кузьмич будет орать, что задержался, — бросил он, хватая пакет, и вышел, даже не поцеловав жену, как это делал всегда.

Иван, конечно, не отличался бешеный страстью. Лена, что уж скрывать, прекрасно знала, что муж никогда её не любил — не так, как она его. Но ей и не нужно было: она любила за двоих. Он же её уважал, помогал, прислушивался к советам, тёще не перечил. Ей даже просить не приходилось: встречал с работы на машине — дорога до больницы была неблизкой, на автобусе два часа до района (совсем скоро их местная больница достроится, осталось только оборудование подвести, и Лена будет работать здесь); сумки из магазина донесёт, огород прополет, и колечко купит, на которое её глаз упадёт, — недорогое, правда, но всё же.

Эх, знала бы Елена, что это был первый звоночек на пути к краху их любви.

Весь рабочий день прошёл как в бреду. Иван не мог выбросить Нину из головы, судорожно пытаясь вспомнить вчерашнее. Вот он пьёт вино, терпкий вкус обжигает язык… Потом — провал. Потом они уже танцуют, комната кружится… Снова тьма. Далее — он срывает с неё одежду на кровати, и всё…

Домой ему не хотелось, и он остался пить пиво с мужиками, чтобы хоть как-то отвлечься.

— Что-то ты очень озабочен, Вано, али Ленка беременна? — подколол Толик.
— Да оставь ты человека, видишь — думу думает, — вступился Витек. — Может, случилось чего, братан? Ты обращайся, мы всегда поможем, слышишь? В себе не держи, друзья на то и нужны.

Изрядно захмелев, Иван побрёл домой, а очнулся уже у забора Нины.
— Ну чего мнёшься? Заходи, я уже минут десять за тобой наблюдаю, — сладко пропела девушка.
Иван хотел было уйти, но ноги предательски сами понесли его через порог.

В глазах забрезжил рассвет, соседские петухи давно отпели свои песни, когда Иван окончательно понял, где находится. На тумбочке у кровати стояла бутылка холодного пива и рюмка водки с долькой соленого огурца. С трудом уговорив себя позавтракать, парень оделся и направился прочь. Нины нигде не было видно, лишь на столе лежала записка с аккуратным почерком: «Спасибо. Всё было превосходно».

Лена не находила себе места. Муж не пришёл ночевать. Она сбегала на работу — его там не было, наведалась к его друзьям — те лишь разводили руками: «Пошёл домой, и всё». Она стучалась и к Нине — может, муж снова пошёл помогать? — но дверь ей не открыли. Не выспавшаяся и бледная, Лена отправилась на осмотр будущего места работы.

Мэр Колька (для всех — Николай Александрович) орал на бригаду рабочих, громко размахивая руками и дымя сигарой. Мужчина- лет сорока пяти, высокий и статный (про таких говорят — бывалый). Он успел и в тюрьме посидеть, и авторитет заработать. Сам был родом из этого городка и всегда мечтал отсюда сбежать, но, встретив жену Марину, понял, что готов осесть на родине. А когда Марина забеременела, а больницы толковой не было, Колька — мужик смекалистый — вспомнил старые связи. Кое-кому «наверху» он когда-то помог, а люди там добро не забывают и долги отдают. Вот и продвинули его в мэры. Теперь руководили им, как хотели, а Кольке было только в радость: он и рыбку ест, и сковородку за собой не моет!

Лена подошла к Николаю Александровичу, чтобы он рассмотрел её заявление о приёме в новую больницу, ведь он лично давал распоряжение отбирать персонал. «А она ничего, миловидная. И попка, и грудь — всё при ней», — оценивающе подумал Николай.
— Пройдёмте-ка в мой кабинет, обсудим подробнее все детали ваших документов.

Они прошли мимо бытовок рабочих к вагончику, где располагался «офис» застройщика. Все основные помощники разбрелись по стройке, и в помещении они остались одни. Колька предложил Лене чаю, и они потихоньку начали профессиональную беседу. С каждой минутой Николай ловил себя на мысли, что она нравится ему всё больше и больше. Марине вот-вот рожать, близких отношений у него давно не было, девочками по вызову он брезговал — только уж когда припрёт, то на безрыбье и рак рыба… А здесь… в общем…

Лена выползла из вагончика, когда уже стемнело. Ноги подкашивались, на губе запеклась кровь. Глаз заплыл, а ссадина на щеке ныла. Всё произошло так быстро, что она не успела даже сообразить, как его пальцы сжали её горло, а губы с трёхдневной щетиной на лице, впились в тело. Оттолкнуть крепкого мужчину Лена пыталась — кусалась, извивалась, кричала изо всех сил, но словно немая, лишь хватала ртом воздух. Николай повалил её, прижал лицо к подушке, сдавил бёдра… Выбраться было нереально. Обессиленная борьбой, девушка подчинилась насильнику.

Иван пил чай с пряником, поглядывая на часы в ожидании жены. «Небось злится на меня, вот и не торопится домой. Эх, что же это за наваждение? И стыдно, и… не стыдно». Единственное, что по-настоящему беспокоило, — жуткая слабость. Он и поспал, и поел, на работу не пошёл, сославшись на сердце, — а поясница всё ныла, и шрамы от ногтей «любимой» стали ещё ярче. Иван мазал их и йодом, и зелёнкой, и мазью Вишневского — всё без толку.

Лена домой к мужу не пошла. Сил хватило лишь добрести до дома матери. Слава богу, деревня маленькая, всё близко. Мать, увидев на пороге дочь в таком состоянии, чуть не упала в обморок прямо в сенях. Отца, к счастью, не было дома, и девушка, пройдя по стенке в свою старую комнату, рухнула на кровать.

Разговор с матерью и отцом предстоял тяжёлый. Они сидели за большим столом на веранде, опустив глаза, и ждали пробуждения дочери. Валентин Игнатьевич, шестидесяти лет, красивый, с проседью, прошедший войну, плакал, зажав кулаки у рта. Лариса Алексеевна, ещё красивая в свои пятьдесят пять, с длинной густой косой, безуспешно пыталась вязать — она так и пролежала всю ночь в предбаннике, пока Валя не нашёл её.

Лена вышла к ним через полчаса. Они ждали… Мать тихо спросила: «Ваня?»
Лена отрицательно покачала головой. «Он знает?» — хрипло спросил отец.
Снова отрицательный взмах головой. «КТО?» — уже крикнул отец, сжимая челюсти. Он поздно родил её, свою единственную кровиночку, такую ранимую, ночами не спал, оберегал.

— Это не нужно знать ни вам, ни Ване. А если ему или кому-то расскажете — я утоплюсь в речке, — безжизненно ответила Лена и, как тень, удалилась из комнаты.
Родители приняли решение молчать — и, казалось, постарели за минуту на десять лет.

Лена вернулась домой ближе к вечеру. В комнатах стоял полумрак. В холодильнике было пусто — обычно Иван никогда не забывал купить продуктов. На столе лежал клочок бумажки: «Ушёл к Виталику помочь с мотоциклом. Буду поздно. Не жди».

Рыдая, брошенная жена уткнулась в подушку. А в соседнем доме лилась приятная музыка. На белоснежном одеяле, почти призрачная, Нина, склонившись к шее Ивана, словно к коктейлю с трубочкой, тянула его алую, солоноватую кровь, тихо шепча древние заклинания.

Иван оделся, побрился, взял приготовленный женой Ленкой обед и зашагал на работу. Благо, идти было недалеко: на весь посёлок — два продуктовых магазина, школа, церковь. Больницу недавно приличную построил «бандит Колька» — местный мэр, так сказать. Строил-то он не для людей, а для себя, поскольку купил здесь землю за копейки и ворочал строительством загородного дома, а жена его была на сносях — вот больничка и пригодилась. Был в их городке даже завод, куда, собственно, Иван и направлялся вместе с остальными парнями округи.

а тема для разговоров у мужиков нынче была одна — чаровница Нина. Паренёк Виталик смог о ней кое-что разузнать и поведал всем во время обеденного перерыва. Оказалось, приехала она из города, снимает две комнаты у бабки Натальи Петровны. Детей и мужа нет — по крайней мере, фотографий в комнатах старушка не обнаружила. С виду — при деньгах: кольца, серьги золотые, одежда добротная. Вперёд наличными прилично заплатила, да и продукты покупала дорогие: сыры, разные колбасы, соки. Соки Наталье Петровне особенно полюбились, так что старушка новой жиличкой была довольна. Вечерами у той в комнатах стояла тишина — видать, книги читала, да из магнитофона или телефона (телефон у неё был большой, современный, не то что у половины деревни кнопочные, а у многих и вовсе никаких) доносилась музыка. Одним словом, попалась приличная городская.

Иван, отработав смену, не остался с мужиками, как обычно, пить пиво на лавочке, сославшись на домашние дела, и побрёл в сторону дома. Всю дорогу он думал о своём. «Вот была бы Ленка такая, как Нина… Прожили уже вместе семь лет, а детей пока нет. Да и не хотел Иван деток от нелюбимой. Ему всего лишь двадцать пять, он с Ленкой на одной лестничной клетке рос. Многие девки тут были распутные — пили, учиться не хотели, слухи о них по всем близлежащим посёлкам и деревням ходили. А про Ленку — никогда. Тихая, незаметная, на медика училась, ночами не гуляла. Да и мамки их дружили. Вот как исполнилось ему восемнадцать, так и свадьбу сыграли».

Квартира у них всегда была убрана, обед и ужин — на столе. Готовила Ленка хорошо, слова грубого от неё не услышишь. Пока он ел, садилась рядом, вышивала иконки или какую-нибудь птицу — уют, одним словом. А хотелось Ивану чего-то этакого, страстного. Даже миловались они ночью под одеялом, чтобы шторы были занавешены, да свет приглушён.

Ленка Ивана любила, это знали все. Высокий, рослый, глаза цвета моря, в делах не отказывал, за любую работу брался, и шутки шутил. Пил? Пил, как все, не много и не мало. С этими мыслями Иван не заметил, как оказался возле дома Нины. А она, глядь, сидит во дворе, журнальчик читает. Он уж надеялся, что за забором она его не увидит, даже пригнулся, но Нина взяла да и окликнула его:

— Что ж ты, Ваня, мимо проходишь? Боишься меня или просто игнорируешь? — проговорила она сладким томным голоском.

— Откуда знаешь, как меня зовут? — прохрипел Иван, словно не своим голосом. — Ничего я не игнорирую, задумался, вот и не заметил. Мало ли кто за забором прячется? Я не маньяк, чтобы в щели подглядывать.

— Тут у вас, я поняла, деревня маленькая, все друг друга знают. Я всё у бабки Натальи Петровны про всех узнала: кто как живёт, чем дышит, о чём думает, — улыбнулась Нина, закусив алые губки.

Иван сглотнул — и ком в горле встал.

— Заходи вечерком на чай, кино в 3D посмотрим, я много фильмов из города привезла! — залепетала Нина. — Ленке скажешь, что я тебя попросила воды натаскать да дров нарубить. Денег заплачу, не обижу. До ночи она тебя искать не станет, а мы спокойно пообщаемся, а то скучно мне одной здесь.

Иван согласился и не помнил, как домой прибежал. Пот по телу бежит, лицо красное, но сам — довольный. Давно он таких эмоций не испытывал. Ленке сказал, что идёт помогать соседке. Жена только похвалила: «Какой у меня муж хороший, добрый, работящий». Сказала, ждать не будет, ляжет спать без него, беспокоить не станет — знает, что он для дома старается, денег подрабатывает.

В шесть вечера Иван вышел из дома. Уже темнело. За десять шагов он оказался у дома Нины. Та уже ждала его на пороге. «Ещё краше стала», — подумал парень и вошёл внутрь. Комнаты были большие, везде мебель расставлена словно по гармонии (фэн-шуй Иван слышал, но никак не мог запомнить это слово). Кожаный диван, кровать с балдахином, стол из тёмного резного дуба, телевизор во всю стену, свечи в диковинных старинных подсвечниках. А портрет статной молодой девы в чёрном одеянии на стене особенно врезался в память молодому человеку — было в нём что-то завораживающе-пугающее, что привлекало и отталкивало одновременно.

«Когда она успела всё это привезти?» — подумал Иван.

— Садись за стол, голоден, небось, — нарушила тишину Нина. — Чай пить не будем, у меня шампанское есть, красное вино, могу виски предложить, лёд тоже имеется. В общем, всё, что захочешь, — даже самогон.

Осмотрев комнаты, Иван наконец смог сфокусировать взгляд на самой хозяйке. Девушка выглядела не старше тридцати. Белая, молочная кожа, длинные пальцы в золотых браслетах, будто продолжавшиеся чёрными острыми ногтями. Такую же чёрную, как и её густая причёска, кружевную кофточку лишь оттеняли упругие бёдра в обтягивающих легинсах.

Иван сел за стол. Перед ним на красивой фарфоровой тарелке лежал ароматный говяжий стейк с гарниром из сладкого перца, огурцов, томатов с луком и зеленью. Рядом дымился запечённый картофель с тимьяном. Большой фужер, до краёв наполненный красным вином, ждал, когда же его осушат, играя в свете свечей, аккуратно расставленных по бокам стола.

Его спутница на пару мгновений куда-то исчезла, и в комнате зазвучала лёгкая музыка, опьяняя и без того расслабленного Ивана. Затем столь же неожиданно она очутилась рядом с ним — уже в более комфортном халате, с бокалом такого же красного вина, — и они принялись ужинать.

Что было дальше, Иван помнил смутно. Домой он пришёл под утро. Когда открыл глаза, голова дико болела, во рту будто пожар, а всё тело ломило и кололо. На ватных ногах побрёл в ванную. Глядя в зеркало, Иван испугался: некогда синие глаза стали вдруг чёрными, как смоль, и что-то сильно щипало в районе поясницы. Повернувшись, он смог рассмотреть кровавые полосы — будто разъярённый зверь рвал его тело. В голове тоже стоял туман, лишь на секунду ему показалось, что в зеркале он увидел образ Нины.

«Боже, надеюсь, я ничего не натворил. Хоть бы Ленка не увидела шрамы — скандала не будет. Но лишний раз оправдываться за то, чего и сам не помню, не хотелось бы», — усмехнулся Иван и пошёл ставить чайник.