Январь 2025: я старака, но все равно не справляюсь с работой. Чем больше стараюсь, тем больше зарываюсь. Меня вежливо просят по собственному. Удержаться не получается. Пишу.

Уходя с документами от начальства, падаю с лестницы. Лестница заводская, широкая, заводская, в ряд спокойно пройдут четверо. Несколько ступенек полета, чудом хватаюсь за перила, ничего не сломано, пронесло. И меня чуть не пронесло.

Во второй половине месяца бабушка (95 лет) экстренно попадает на операционный стол с желчным. Вся семья на ушах - операция в таком возрасте не шуточки. К счастью, проходит удачно. Но седых волос прибавляется у всех.

Февраль 2025: устроилась на стажировку в новое место. Работа интересная, сложная, но я же старака, я учту все проколы на старом месте, мне очень нужна работа, я готова носить начальству тапочки в зубах. Меня обучают.

Впервые хватает поясницу. Не впервые за жизнь, конечно, а впервые за этот год. Настолько, что от боли невозможно двигаться, стоять, дышать. Но я только устроилась. Я не беру больничный. Превозмогаю, работаю, учусь. Но от боли ошибки копятся, да и с коллективом общаться все труднее - боль и чувство юмора, которое помогало сглаживать углы, вещи несовместимые. Понимаю, что мое зрение не позволяет мне стопроцентно исполнять свои обязанности. Плюс спина не даёт сидеть по шесть часов согнувшись над рабочим столом. Иду к врачу, получаю лечение, мне не лучше. Не лучше, не лучше, ошибки копятся, меня вызывает начальство, которому я готова была тапочки в зубах носить за рабочее место. Ласково смотрит в глаза и протягивает листок А4 и ручку. Боль не даёт сил спорить и оправдываться. Пишу.

Март 2025. Мне уже больно сидеть. Я не могу найти положения, в котором мне комфортно. Делаю МРТ, на МРТ грыжа. Снова иду к неврологу. Получаю лечение. Долгое, болезненное, вся попа в шишках. Мне помогает ровно настолько, чтоб больше не мечтать выйти из окна.

Апрель 2025. Меня немного отпускает. Я могу ходить, сидеть, не рыдаю от боли по ночам. У меня нет работы. Диплом фельдшера СМП покрывается пылью в шкафчике: я не хочу обратно. Точнее, я уже и не могу обратно. Впервые понимаю, что дорога назад, которая казалась последним, нежеланным выходом, уже заказана: физически я больше не справлюсь с этой работой. Ищу работу.

Май 2025: я все ещё ищу работу. В попытках хоть как-то сгладить свое иждивенчество ставлю яндекс.смену и подрабатываю то тут, то там. Мою полы, полки в магазинах. Вяжу игрушки на заказ. Заказов почти нет.

Июнь 2025: я нахожу работу. В пищевке, кассиром в сушильную на фудкорте. Стажируюсь, учусь, рву задницу, чтоб получалось. У меня получается. Здесь не надо поднимать тяжести больше 5кг и можно раз в день попить вкусный кофе. Я почти в раю.

Начинает болеть нога. Нерв тянет от бедра до лодыжки, как натянутый провод. Мне больно сидеть, больно стоять. Я мечусь по рабочей кухне, как раненое животное, а сама улыбаюсь, как могу, чтоб опять не получилось, как на тех двух работах. Смотрите, я самое дружелюбное в мире привидение из Казахстана Вазастана.

Обезболивающее ем уже горстями.

Июль 2025. Продолжаю превозмогать. Попадаю к третьему неврологу. Делают паравертебральную блокаду - по четыре укола с каждой стороны позвоночника. Организм, охренев от такого надругательства, выдает временный синий экран смерти. Обморок с судорогами прямо под кушеткой, где делали блокаду. Пугаю врачей. К счастью, я уже знаю, что мой организм таким образом сбрасывает крайнюю степень стресса (было за жизнь трижды, после каждого полностью обследована, эпи не ставят), поэтому удается успокоить врачей. Мне выписывают рецептурные таблетки.

Блокады хватает на сутки. Рецептура не помогает вообще.

Продолжаю работать через не могу. Попадаю на прием к нейрохирургу местной больницы. Выставляют диагноз, мне грозит операция. Мне обещают, что дальше будет лучше. Я верю. Собираю документы. Уговариваю начальницу подождать меня месяц, я быстро оклемаюсь и вернусь, честное слово. Она обещает подождать.

Август 2025. Меня оперируют. На второй день я встаю, но снова складываюсь. Температура, невыносимые боли, невозможность двигаться. Выписывают лежачую со словами "мы сделали все правильно, голову лечите". Привозят домой на носилках. Я понимаю, что не дождется меня милая начальница. Я не успела оформиться официально. Теряю третью работу и надежду одновременно.

Сентябрь 2025: после невероятных мучений, унижений и лечений удается встать с ходунками. Мама плачет от счастья. Муж идиотничает, но он тоже рад. Доча виснет на моей ноге и радуется, что мама может уложить ее спать сама. Хожу плохо, с прогибом назад (червь из ЛВЧ.жпг). Не работает поясница, не могу нагибаться, больно сидеть дольше пяти минут, выносливости хватает на час подвигаться, весь день лежать пластом и орать. Прогресса нет, спасибо, хоть ноги держат вертикально. Попадаю на прием к московскому нейрохирургу. Ставят диагноз. Поможет только вторая операция, пластина и имплант в позвоночнике, другого выхода нет. Соглашаюсь.

Октябрь 2025. Собираю документы на операцию. Боли нарастают. Ноги все ещё ходят, но подводят в самый неожиданный момент, поэтому в поликлинику только с ходунками, они не дают упасть, если ноги складываются от боли. В один из походов совокупностью неудачных моментов меня так скручивает, что я три часа лежу на животе на жёсткой лавочке в коридоре у кабинета КТ и вою от боли. Меня невозможно трогать, иначе я отключусь. Персонал бегает вокруг, как настеганный. Организуют срочное КТ, обкалывают прямо на этой лавке чем можно и нельзя, вызывают ко мне Ляпкина-Тяпкина терапевта, хирурга, невролога, батюшку. Совокупностью усилий помогают встать на ноги. Выписывают Трамадол. Я могу уйти своими ногами, это счастье.

Готовлюсь к поездке в Москву. Квота готова. Заболеваю жёстким ОРВИ перед и самой госпитализацией и только исусьим чудом успеваю вылечиться.

Ноябрь 2025: Москва встречает дождем и приступом боли после поезда. Платная клиника (я целую ноги системе ОМС), двухместная палата, где я одна, но самое главное, я полностью уверена в хирурге, который придет к опер столу. Теперь я многое о нем слышала, многое читала, и это только хорошее, он грамотный, сильный, он берет таких, как я, калек на переделку (доктор Барченко Б.Ю., спасибо, я вам до конца жизни должна кланяться... Если конечно смогу). Долгожданная операция. Анестезиолог готовит маску. Мне страшно, говорю, доктор.

Просыпаюсь в реанимации. Меня обезболивают. Мне разрешают поспать ещё, "мы следим, не бойся, спи". Возвращают в палату, приносят вкусный ужин. Операция длилась три часа. Мне не хочется есть, но я пью, пью, пью, как лошадь (стакан воды за вечер, это очень много, как мне кажется тогда).

Наутро приходит ученик моего хирурга, который оперировал меня в составе бригады и вел потом, как лечащий. Помогает встать. Я понимаю, что стою ровно и боли исчезли. Не выдерживаю, висну на шее дорогого доктора и сильно в него реву.

Назначают лечение. 21 день капельниц дважды в день. Колоть есть кому, но мои вены не выдерживают критики: через два дня не остаётся ни одной целой, они рвутся прямо на игле. С черными руками уезжаю домой.

Через неделю после возвращения моя мама попадает на операционный стол со спаечной непроходимостью киш-ка. Долгая операция, заодно зашивают огромную грыжу на весь живот, оставшуюся после операции по онко десятилетней давности. Она в реанимации, без телефона. Дома сходит с ума бабушка. Я знаю, что должна беречь спину, но ещё я должна беречь маму. После капельниц таскаю ей в больницу необходимое: памперсы, воду, бульон. Понимаю, что не справлюсь сама, нанимаем сиделку. Капельницы доводят до слез и меня, и персонал частной дабы, куда я хожу. Колоть меня буквально некуда уже. Сдаю анализы. Хирург разрешает сократить курс до 14 дней.

Маму выписывают.

Через неделю, то есть сейчас, я где-то ловлю Коксаки и вот снова лежу кабачком.

Впереди декабрь. Думаю, я буду сидеть дома безвылазно. Чтоб не заболеть, не упасть на свежем снегу, не сдохнуть. С моим везением весь этот год я могу. Затаюсь, как мышенька, и буду сидеть тихо-тихо и пить витаминки. И зачеркивать дни в календаре. Почему-то хочется верить, что все закончится первого января. Левел апнется, хп восстановится, дебафы сбросятся, етс. Потому что я больше так не могу. Мы все уже больше так не можем. Я становлюсь параноиком и тревожником. Каждый сигнал нервов в районе операции анализируется, раскладывается, расписывается. Что это, мышцы, кости, нерв? Можно ли лежать так, как я лежу? Не очень долго ли я сижу, не делаю ли я себе хуже? Насколько тяжел чайник, можно ли мне его поднять? Уговариваю себя не брать во время выхода на улицу трость, но не убираю ее на балкон. Ребенок просто чихает - я снимаю с полки аптечку и начинаю проводить ревизию: скоро пригодится. Не дочери, мне.

Впереди декабрь и я боюсь. 25ый бьёт меня и мою семью лопатой по хребту с самого начала года. А впереди декабрь.

Что я попрошу у Дедушки Мороза на Новый год? Это очевидно.

Милосердия.