вот лично я служил на БАЛТИКЕ
(правда на берегу, но Балтика есть Балтика...)

короче, до армии ещё (в одна тышша девятьсот восемьдесят девятом году) этот анекдот в райкоме комсомола слыхал - там заканчивалось:
- Тока НИКОМУ ни звука!!! А то в ГОРКОМ заберут...

а на закуску вот вам байка от капитана второго ранга Белова, честно стырено с сайта биглер.ру


День рождения, странный праздник...

1993 год. 12 февраля. Пятница. Гренландское море. Глубина 150 метров. 56 сутки боевой службы. Сегодня мне стукнуло 30 лет. Десять лет назад я еще не был капитан-лейтенантом, пребывал в звании старшины первой статьи, был первокурсником и, откровенно говоря, совершенно не помню, как отмечал завершение своего второго десятка жизни. Но тридцатилетие дата круглая, и о ее праздновании я задумался еще на берегу. Боевая служба мероприятие, конечно, серьезное, но юбилей никто не отменял, и добавить чуть-чуть своего к выдаваемому в профилактических целях сухому вину, где-то под одеялом, было вполне реально. Да и как не пытайся делать строгое и негодующее лицо при упоминании алкоголя в рассказах о службе на подводных лодках, все равно это окажется фальшивой ноткой в песне о героических буднях, тяготах и лишениях воинской службы. Мой сосед по каюте, первый управленец, Андрей Белашев, сосчитав количество бань, которое приходилось на боевую службу, притащил на корабль двадцать бутылок «Балтики N 9» и каждую субботу, насидевшись в парилке, тихонько в каюте под воблу вливал в себя две бутылки предварительно охлажденного в корме пива. В каюте рядом замполит, на выходные запершись и чуть дыша, доставал бутылку коньяка из запрятанного в рундук портфеля и, отпарив чресла в сауне, употреблял пару рюмок под заботливо припасенный лимончик, даже не задумываясь над тем, что ароматы «Арарата», разносит по всему отсеку вплоть до матросских кают. А уж о минере, старпоме и механике, у которых простым флотским шилом согласно служебным обязанностям были заполнены штатные емкости в каютах, и говорить нечего. Да и не надо.
И вот настал этот день. Обычный стандартный день в море. Отстояли свою третью смену. Сменились. Пообедали и разбежались по боевым постам на отработки. Потом какие-то занятия по специальности и под занавес стандартная малая приборка. А под ее завершение, часов в шесть вечера, механик строгим голосом вызвал меня в центральный пост.
- Ну, Павел Борисович...- командир поднялся из своего кресла, включил громкую связь на все отсеки и начал вещать.
- Сегодня у капитан-лейтенанта Белова день рождения. Мы все его прекрасно знаем, ценим его профессионализм и прочие достоинства! Офицер разменял свой четвертый десяток, и... давайте пожелаем ему успехов в службе, здоровья и... Собственно, чего еще говорить?! Все уже давно сказано! По нашей старой традиции я ему вручаю наш переходящий... хе-хе... подарок к дню рождения... цыпленка-табака!
Шутка про переходящий приз была стандартной и общего смеха уже не вызывала. Выждав пару мгновений реакции вахты и не дождавшись бурных аплодисментов, командир многозначительно откашлялся. Откуда-то из-за спины командира, чуть ли не из штурманской вынырнул кок-инструктор с подносом в руке, на котором примостилось блюдо с пернатым и две банки с вишневым компотом. Вся дежурная смена центрального поста захлопала в ладоши, а командир, наклонившись ко мне протянул руку и пожимая ее, вполголоса добавил:
- Специально ловить не буду, но узнаю, что накатили... яйца оторву. На долгую память...
В каюту я шел в обнимку с подносом, размышляя над словами командира. Нагло и откровенно в море не квасил никто. Хотя отдельные прецеденты бывали. Даже среди командного состава. И как правило, для любителей заложить за воротник заканчивались плачевно. Но мы-то надираться не собирались. Что такое две бутылки водки для шести здоровых мужских организмов? Но сомнения меня не покидали. Ко всему прочему, на эту боевую службу мы пошли на чужом корабле и каюты управленцев были не в 5-Бис отсеке, а в ракетном 4 отсеке, и не двухместные, а четырехместные, и ко всему прочему, наша каюта располагалась как раз напротив каюты старпома. А старпом на этой боевой службе решил бросить курить. И соответственно, взял с собой минимальное количество сигарет. Они закончились суток через десять, еще суток двадцать старпом, скрипя зубами, заедал двойными порциями страстное желание покурить, прибавил килограммов десять веса, психанул и снова потянулся к табаку. Но свой закончился, и старпом взял за привычку два-три раза в день заглянуть в каюту напротив, то есть к нам, и стрельнуть сигаретку. Старпом был суров, но справедлив, и клянчил курево у нас не более трех раз в день, в остальное время обирая центральный пост и все прилежащие к нему выгородки, где неслась вахта. Сейчас он отдыхал в каюте и мог элементарно заглянуть на огонек.
В каюте меня же ждали приглашенные боевые товарищи, заботливо протиравшие стаканы. Трое сокамерников и комдив раз. Я водрузил на крышку секретера цыпленка с компотом. Сомнения все еще меня не покидали.
- Мужики, а может, завтра? Командарм предупредил...
Комдив раз, Шура Нахимов, ловко вскрывая ножом банки с компотом, быстро и убедительно парировал мои сомнения.
- Борисыч, через час ужин. А на нем всем нам нальют вина. После этого доказать, что мы выпили водочки, будет затруднительно. Резонно?
Довод был железным. И когда обе банки были открыты, стаканы расставлены, нашинковано уцелевшее еще с базы домашнее сало и даже хлеб был по-праздничному разложен в тарелке, дверь в каюту распахнулась и в ее проеме нарисовалось заспанное лицо старпома.
- Ребята... Сигареткой не угостите? Ооо... Белов, с днем рождения... Вижу, гульнуть решили?
Нахимов, изобразив самое разочарованное лицо, какое только смог, разочарованно парировал.
- Ага, Николай Викторович... Цыпленка под компотик... И чайку с салом. Может сальца хотите?
Старпом, на животе которого РБ было уже в обтяжку, кинул грустный взгляд на сало.
- Неа... не хочу! Сигарету дадите?
Получив сигарету, старпом молча закрыл дверь и удалился. А я полез в тайничок за обшивку, где были запрятаны мои экспортные бутылки. Пили практически молча, быстро, чокаясь зажатыми в кулаках гранеными стаканами, чтобы не звенели, так же молча закусывая. В таком подпольном варианте, была выпита первая бутылка. После чего всех потянуло в курилку. И забыв об осторожности, мы пошли дымить. В свое время опытные и бывалые старшие товарищи рассказывали, что в море, в походе, когда береговой воздух давно сменился на искусственно выработанный, алкоголя организму много не надо. Так и оказалось. К удивлению, очереди в курилку не было, и мы вползли туда впятером и присосались к сигаретам. Эффект оказался впечатляющим. После нескольких затяжек я почувствовал, что пьян как поросенок, и это после каких-то ста грамм. Остальные, судя по всему испытали, что-то подобное, отчего все как-то одновременно затушили сигареты и со всеми предосторожностями, стараясь держаться ровнее, успешно эвакуировались обратно в каюту.
- Вторую будем?
Нахимов сурово поглядел на часы.
- У нас есть полчаса. И половина курицы.
В прохладном четвертом отсеке после духоты 5-го Бис, нам сразу полегчало, и сомнения группу нарушителей воинской дисциплины покинули незаметно и быстро. А вдобавок ко всему, в каюту заскочил опоздавший к началу банкета начхим, которому щедро плеснули «штрафную», которую он проглотил, как голодный удав кролика, одновременно незаметным жестом ополовинив наш запас сала на тарелке. Оставшуюся «огненную воду» добили за один раз, дожевывая курицу и беззлобно посмеиваясь над искренней и беззаветной любовью начхима к салу. Удивительно, но опьянение, резко наступившее, так же резко и исчезло, что все участники дискуссии единодушно списали на особенности поведения человеческого организма в замкнутой искусственной среде.
В семь часов, третья смена села ужинать. Все присутствующие на ужине собутыльники лихо опрокинули свое вино и неспешно принялись за еду. Старпом, сидевший на своем месте, вкушал молча суп без хлеба, стараясь на хлебницу даже не смотреть. А потом в кают-компанию внесся командир, вихрем запрыгнул на свое место, и оглядев присутствующих, остановил свой взгляд на мне.
- Что-то ты порозовел, Белов... Помнишь, что я тебе сказал?
И тут старпом, отложив ложку в сторону, тоже посмотрел на наш стол.
- Заходил я к ним на огонек, Александр Иванович. Они там курицу с салом... компотом запивали... с постными и грустными лицами... Они же напротив меня обитают. А у меня не забалуешь...
И больше обо мне и моем дне рождения на ужине не вспоминали. А на следующий день утром перед завтраком старпом, возвращаясь из кают-компании, отловил меня около каюты, стрельнул очередную сигарету и пальцем предложив наклониться к нему, негромко и доверительно почти прошелестел мне в ухо.
- Мы в свое время сразу отпивали по полбанки компота и доливали банку водкой, или что у вас там было? Компот же может забродить... Теоретически? Дилетанты, вашу мать...
И довольно хохотнув, направился в курилку...
А на вечерней вахте третьей смены как всегда собрался почти весь первый дивизион попить чайку, поточить лясы, поговорить и посмеяться, где я и сам скоро забыл, что сегодня праздновал. Так и закончился мой тридцатилетний день рождения, обыденно пролетевший в глубинах какого-то неведомого района холодного Гренландского моря...

Молчаливые приятели торопливо сели на теплую землю, образовав маленький кружок, начали блестящими глазами смотреть на то, как Ванечка Юдин осторожными, бережными движениями достает из глубокого кармана лыжных штанов бутылку водки. Он, Ванечка Юдин, вообще весь был спортивный: лыжные брюки, лыжная куртка, футбольные бутсы, а под курткой майка с надписью «Урожай».– Вот она, родимая, вот она, хорошая!Ванечка поставил бутылку в центр круга, потерев рука об руку, кивком головы дал команду вынимать из карманов закуску, и четверо приятелей стали доставать и класть возле бутылки всякую еду. Витька Малых положил большую луковицу и два бутерброда с толстыми кусками сала, сам Ванечка вынул кусок тощей колбасы и две шанежки, Устин Шемяка достал три смятых яйца, тряпочку с солью и стрельчатый лук, свернутый в три раза, чтобы не высовывался из кармана. Семен Баландин из карманов ничего доставать не стал.– Не торопись, не торопись, народ! – сладострастно приговаривал Ванечка Юдин, вытирая травой граненый стакан и ежесекундно разглядывая на свет зеленое стекло. – Устинушка, ты бы не валил яйца-то на хлеб! …А ты, Витюх, сальцо-то порежь. Семен, ты себя не беспокой, заботу себе не давай, в сознанье себя держи… Да куда ты, Витюх, хлеб-то тычешь? Сюды, сюды давай…Слышно было, как поплескивает у берегов вода, кричат в небе чайки, что-то свистит в горле у Семена Баландина, который опять обморочно дремал. На щеках Устина Шемяки костром разгорался яркий румянец, шрам-снежинка на подбородке, наоборот, бледнел, мускулы под рубахой ходили ходуном, а Витька Малых, даже сидя умудрялся приплясывать, пританцовывать и, щелкая тонкими пальцами, пел: «…как проснусь, то сразу море у меня в ушах шумит…»– Устин, открывай! – наконец скомандовал Ванечка Юдин. – Давай, давай, душа горит…Схватив бутылку лапищей, Устин Шемяка сорвал зубами пробку, выплюнув ее на землю, бережно передал бутылку Ванечке:– Наливай, зараза!Ванечка на секунду благоговейно замер… Он всегда разливал водку, среди пьющих мужиков славился тем, что умел разливать на глаз любое количество спиртного с такой точностью, что промеры спичкой показывали абсолютную равность, и пьющие уважительно шептали: «Глаз-алмаз». Был случай, когда Ванечка разлил три бутылки «Столичной» в одиннадцать стаканов так, что в последней бутылке не осталось ни капельки, а стаканы содержали ровно по сто тридцать шесть граммов.– Зачинаю!Ванечка начал священнодействовать. Он ногтем прочертил на бутылке только ему видимую черту, зачем-то встряхнув и взболтав водку, обвел приятелей значительным, важным, надменным взглядом. Он уже было наклонил бутылку к стакану, чтобы наливать, но Витька Малых задержал его руку.– Ты ровно не разливай, Ванюшк! – сказал он. – Ты мне чуть плесни, а Семену поболе набухай…– Хрена ему! – злобно закричал Устин Шемяка и погрозил Витьке волосатым кулаком. – Я на свои кровные кажного поить не хочу… Хрена ему, пьянюге несчастному!Семен Баландин этого вопля не услышал: привалившись к плечу Витьки спиной, закрыв глаза и свистя горлом, он находился в полуобмороке, в полузабытьи; пористое, вздутое водянистой подушкой лицо Семена с прозрачными мешками под глазами, с чернотой обуглившихся губ и дрожащей кожей было таким страшным, что Витька, махнув рукой, потупился.– Ты бы не кричал, Устин! – после небольшой паузы рассудительно сказал Ванечка Юдин. – Ты бы не орал, ежели в этом деле ни бельмеса не понимаешь… – Он поставил бутылку на землю, покачал головой. – Семен могет запросто помереть, если ему дозы не дать…Виль Липатов. "Серая мышь".