Нам было тогда где-то по 25-26 лет, только Михаил был кадровый офицер и настоящий «технарь» в области радиолокации и электронной связи, а я призванный после вуза, как тогда говорили, «пиджак», но с хорошим знанием английского и направленный в АРЕ отбывать повинную «двухгодичную службу»… Словом, что ни на есть настоящий «гуманитарий», но между мной и Михаилом никогда не было никаких разногласий, и мы прекрасно ладили между собой, ведь каждый был специалистом в своей области, и так нас тогда воспитывала Великая Советская страна....
Крохин
Июль 1972-го перевалил на вторую половину. После возвращения из очередной поездки на Красное море у меня была "фантазея", это арабское слово означает "отгулы", и я находился в Каире. День был обыкновенный рабочий и, как обычно, утром наши уехали на службу.
Не успели они разложить на столах карты и документы и просмотреть последние планшеты "воздушной обстановки", как из канцелярии нашего посла - советского посла в Каире Виноградова - раздался звонок:"Всем оставаться на рабочих местах, но к работе не приступать".
Звонок был "интересный", но тревоги или какого-то беспокойства не вызвал. Народ затянулся сигаретками, заядлые шахматисты достали свои доски ... . Но внезапно прозвучал новый звонок-приказ :"По решению египетской стороны, миссия советских военных специалистов прекращается ... . Собрать все документы, бумаги, имущество . К концу дня подготовить списки эвакуируемых и т.д. ..."
Что тут началось! ... . Больше всего запомнился рассказ коллеги Виктора, который заведовал "секретной комнатой". В самом конце дня к нему забежал взмыленный генерал. С одобрением кивнув в сторону уже опустошенных сейфов, он повернулся, чтобы бежать по коридору дальше, но вдруг резко развернулся, и глаза у него округлились. Виктор проследил за его взглядом, который остановился на портрете Л.И. Брежнева, висевшего там "со времен незапамятных".
- Почему портрет до сих пор не снят? - раздраженно зарычал генерал, нервы которого в конце дня были, видимо, на пределе.
- Так указаний же не было, товарищ генерал, ...", - удачно нашелся Виктор.
- Какие тебе, так и растак, нужны еще указания?? Ты что, не понимаешь, что они надругаться могут! Чтоб через пять минут его здесь не было! Смотри, я лично проверю ..."
И генерал затопал по коридору дальше. Вздохнув, Виктор достал гвоздодер, ножик и полез на подставленный к стене стул.
На тот момент это был действительно последний рабочий день для наших "мусташаров" и "хабиров" в АРЕ (так по-арабски назывались наши советники и специалисты). Через день-два стали прибывать наши суда и самолеты, чтобы везти военнослужащих на родину (как позднее мне рассказывали арабы, при виде наших "Антеев" у них фуражки "падали с затылков", когда они задирали головы, чтобы разглядеть на какой высоте у них винты или пилотская кабина).
Колония наших специалистов в "мадинат Наср", где мы тогда жили - а каирцы знают, где это место - стала заметно пустеть. На работу ходить уже было не нужно, деньги продолжали платить, и в принципе настроение было неплохим. Правда, чего уж там скрывать, начались некоторые проблемы, связанные с вынужденным бездельем и все с теми же напитками. Чтобы занять людей, командование распорядилось крутить фильмы каждый вечер, а не 2-3 раза в неделю, как раньше. "Хитом" считался х/ф "Офицеры", который вообще-то был новинкой 72-го года. Показывали также "Начальника Чукотки", "Служили два товарища", "Щит и меч" (чувствуете направленность?).
Но особенно всем нравился "Освобождение", это был действительно зрелищный батальный фильм, причем он не требовал особого перевода, и даже арабы из окрестных домов приходили посмотреть на широком экране, как майор Цветаев с товарищами гнали фашистскую нечисть за пределы нашей Отчизны.
Больше всего нашим отъездом были огорчены владельцы многочисленных продуктовых и ширпотребных лавок, расположенных в "мадинат Наср". Они сразу теряли серьезный бизнес, связанный в первую очередь с продажей продуктов питания. Ведь наши мусташары, отсидев "на Канале" по 15-20 дней на солдатском пайке, прибывая на фантазею в Каир, на продуктах и напитках не экономили. Самый удачливый из этих коммерсантов, по имени Льюис, неплохо освоивший наш язык, впрямую заявлял своим русскоязычным покупателям: "Садат совершает большую ошибку, что отправляет советских домой ..."
Был ли он египетским диссидентом той поры, осмеливающимся открыто критиковать своего президента, или "агентом ЦРУ, приставленным для слежки за нашими специалистами" (как утверждали некоторые) и который специально провоцировал наших людей на «неподобающие разговоры», чтобы узнать их реакцию на эти события, так и осталось нам неизвестным.
Так прошло дней десять. Неожиданно у нас в квартире появился наш старшой, майор … (ладно, утаю его фамилию), которого за демократизм мы звали между собой просто, как Юра. Начал он не "впрямую": "Как настроение?" - "Да все нормально, товарищ майор". "Домой не собираетесь?". "Так команды не было, товарищ майор. Да и вообще здесь неплохо".
"Ну хорошо, я вижу, настроение бодрое, и "дембельских настроений" не наблюдается. Так вот, ребята, нашу группу пока не высылают. Да тут еще арабы обратились помочь им. В общем решили пока отправить вас по командировкам, а так как в том месяце вы с Михаилом были на Красном море, то сейчас поедете в Александрийский полк". "В Александрию?! С удовольствием". "Ну вот и езжайте".
На следующий день, получив в арабском штабе необходимые дорожные документы, мы на "алюминиевом поезде" покатили в Искандерию (арабское название этого города).
"Алюминиевым" мы его называли из-за внешней обшивки каким-то блестящим, светоотражающим металлом. "Эр-кондишен" внутри, самолетные кресла, наверное, даже сейчас этот поезд смотрелся бы неплохо, а по тем временам в России мы таких поездов вообще не видели.
Не успели расположиться в креслах, как появился опрятный официант, который подкатил свою тележечку и предложил нам напитки, орешки, сладости и тому подобное. Взяв по бутылочке своего любимого охлажденного пива "Stella", мы почувствовали себя вполне комфортно.
С Александрийского вокзала проехали сразу в гостиницу "Гайд Парк", где всегда останавливались во время визитов в этот город. Там поднялись лифтом на седьмой этаж, который обычно резервировался за нами. Войдя в небольшой холл, мы с Михаилом сразу переглянулись : на стене неизменно, как и прежде, висел большой портрет В.И. Ленина.
Под ним с газетой в руках сидел знакомый нам администратор. Это был крепкий накачанный парень, которому бы самое место быть "на фронте", но место работы ему было определено здесь. Оторвавшись от газеты и увидев нас, он не мог скрыть своего изумления. Заговорив по-русски и по-английски, он стал интересоваться, как собственно мы здесь очутились. "На работу приехали" таков был ответ. "Так русские же уезжают", - "Ну, а мы приехали..." Получив номера, мы стали размещаться, а тем временем из холла слышался возбужденный голос администратора, который по телефону явно сигнализировал о нашем приезде "куда следует".
Забрав плавки и полотенца, мы направились на пляж. Но по пути зашли в еще одно знакомое нам место. В цокольном этаже гостиницы располагалось несколько продуктовых лавок, вот в одну из них мы и зашли. Увидев и узнав нас, хозяин лавки что-то радостно затараторил по-арабски. Попутно он стал интересоваться, как долго мы предполагаем остаться здесь. Решив, что это вообще-то военная тайна (хотя бы на ротно-батальонном уровне), мы ответили ему коротко "This is a secret", а после этого поинтересовались по-русски "А "хамасташар" есть?", "Есть, есть ... . Пожалюста, товарич!" (Немножко терпения, чуть позже вы поймете, почему я рассказываю про этот хамасташар). Так вот, само это слово означает всего лишь числительное "пятнадцать". Этот хамасташар, как правило, возникал там, где размещались наши хабиры. После этого владелец соседней лавки быстро "ориентировался" и затем за пятнадцать пиастров, то есть одну шестую часть тогдашнего египетского фунта, готов был предложить любому из наших стаканчик местного бренди. Этот напиток был приемлем нам по вкусу и градусам, но от него наверное, вывернуло бы наизнанку любого правоверного мусульманина. Иными словами, хамасташар являлся своеобразным "ноу-хау", и неофициальным паролем, и местом встречи для всех наших хабиров.
Когда уже поздно вечером мы вернулись с пляжа, администратор на седьмом этаже был необычайно предупредителен, и уже настала наша очередь удивиться - он обратился к каждому из нас не как к "мистер" (обычная форма обращения египтянина к иностранному гостю), и даже не более дружелюбным "садык" (друг - арабск.), а другим словом - "ядоффа". Этот термин весьма специфический и, как нам сказали, означает не что иное, как "однополчанин".
После этого он поинтересовался у нас:
- Как море, пляж?
- Нормально.
- А как хамасташар?
- Тоже нормально.
Ясно было одно, торговец снизу уже сообщил нашему "куратору" о визите к нему, и это в глазах администрации окончательно удостоверило наши личности - кто, кроме русских, мог заявиться на эту "явку" с паролем "15"? Все сказанное, в принципе, повторилось на следующий день, когда мы добрались до штаба полка. Диалог с дежурным офицером выглядел все так же:
- Так русские уезжают ...
- Ну, а мы приехали.
Этому должностному лицу мы предъявили и свои "командировочные предписания", полученные нами в Каире и написанные затейливой арабской вязью. Он тщательно прочитал их с первой до последней буквы, затем сверил арабское написание наших фамилий в удостоверениях личности.
- Ладно, подождите пока здесь", сказал он и крикнул вестовому: "Итнин шай" (Два чая).
Пока мы пили чай, из соседней комнаты был слышен его голос : "Централь! Иддини Кахира, бисурра ..." (Коммутатор! Дайте Каир, срочно). Вернулся офицер заметно повеселевшим и на этот раз заказал "Талята шай" (Три чая). Было очевидно, что собеседники на другом конце провода все-таки убедили его, что перед ним не парочка израильских шпионов, а всего лишь два советских хабира, направленных на работу. Поговорив по внутренней связи, он сказал, что через десять минут нас примет командир полка.
Полковник был любезен и деловит. Никак не комметируя недавнее решение своего верховного руководства выслать всех советских в Союз, он заявил, что рад вновь видеть советских специалистов у себя в части и уверен, что наш опыт и компетенция помогут решить все возникшие проблемы с поддержанием его техники в боеготовом состоянии. (От себя добавлю, имевшаяся в его распоряжении техника была на все 100 процентов советского происхождения, кого же нужно было приглашать для ее обслуживания, - не канадцев же из блока НАТО?).
Со следующего утра арабы исправно присылали за нами раздолбанный "козлик" модели ГАЗ-69, и мы ехали в часть. Там исправно проводили весь рабочий день и к вечеру возвращались обратно. Наша вечерняя культурная программа, в принципе, была не очень разнообразна. "Крестный отец" - блокбастер 72-го года был отснят, но еще только монтировался в Америке и до Александрии не дошел. Зато мы посмотрели "I killed Rasputin" (Я убил Распутина) псевдоисторическую поделку из Голливуда про деяния князя Юсупова, "Аэропорт" по роману Артура Хейли, а из "пустячков" франко-итальянский "Sin, Sun and Sex" (Грех, солнце и секс). Так что александрийский кинозритель той поры был в этих вопросах гораздо более продвинут, чем современный ему советский.
Но гораздо более интересным был визит на проводившуюся тогда в городе национальную выставку Малайзии. Она давала представление о развитии и потенциале этой страны - одного из будущих "молодых тигров" или "драконов" Юго-Востоячной Азии.
Посетителей было немного, и два молодых человека явно неарабской внешности привлекли внимание ее менеджера – малайца (китайца?) средних лет, в костюме-тройке и бабочке, несмотря на жару. Приблизившись, он затеял с нами разговор на своем прекрасном английском, затем даже пригласил в свой офис, где стал угощать "пепси-колой".
Вопросы его от общего: Как понравилась выставка? - приобрели более специфический характер, - Что нас привело в Александрию, и кто мы есть? Отвечать ему не хотелось и не потому, что мы были такие "засекреченные", просто потребовалось бы слишком много ненужных для нас объяснений. Мы сказали просто, что "выставка нам понравилась, в Александрию мы прибыли по делам, а сами мы бизнесмены, представляем строительную фирму, скажем так: "... из Польши". "А-а, разумие польска ...", - неожиданно ответил малаец и бойко затараторил на этом языке, из чего мы поняли, что он работал и в этой стране. Поддержать диалог по-польски мы, конечно, не смогли и поэтому, сказав что у нас неотложные дела, и мы ждем срочный телекс из Варшавы (а факсов тогда не существовало), мы поспешили ретироваться.
Но еще более запомнилось наше посещение "Первого международного фестиваля песни" (организованного в рамках празднования юбилея Июльской революции 1952 года в Египте).
Уже несколько дней афишками об этом приближающемся событии были обклеены все фонарные столбы в Алексе (как они называют свой город). Дата и время проведения нам были понятны, но где находится этот теннисный клуб место проведения - мы не знали. Пришлось обратиться все к тому же администратору. Слова "International Song Festival" были ему почему-то непонятны, тогда мы предъявили ему афишку, сорванную с улицы. " А, хафля оганейа!"- тут же воскликнул наш "однополчанин" и добавил: "Если увидите Умм Каль-Сумм, передайте ей привет". Тут нужно пояснить следующее: слово "хафля" мы знали и раньше, оно означает "праздник", причем самый разноообразный от рождения ребенка до официального банкета. Оганейа - это песня.
Так и получилась "хафля оганейа" = "song festival". Что касается Умм Каль-Сумм, то в те годы это была ведущая певица арабского мира, которая имела почетное звание пусть и неофициальное - "Голос Аравии". Когда на телеэкране появлялась эта осанистая матрона в арабском национальном одеянии, то ее звенящий многооктавный голос заставлял замолкать все пустые разговоры в многочисленных кофейнях, посетители которых начинали подпевать в самых патетических моментах ее патриотических песен. Есть данные, что ее уникальный голос сыграл свою роль в мобилизации арабских сил еще в 1948 году.
До теннисного корта мы легко добрались на трамвае. Без проблем купили входные билеты и программу в виде буклета, которая у меня сохранилась и поныне. Из нее мы узнали, что упомянутая певица выступать не будет - видимо это был не ее уровень и не ее аудитория, - зато были заявлены исполнители из Греции, Сирии, Ливана, Палестины, Турции, Румынии, конечно же, Египта, и даже страны, записанной, как USRR. Там значилась песня "Never again" (Никогда снова), которую должен был исполнять некий А.Осман , музыка Г. Михайлова, на слова Б. Хенейна. Отдать должное - организация "хафли оганейа" была безукоризненной. Ясно, что Оргкомитет под руководством Абдель Кадера Махмуда приложил много сил и стараний. Прибыли почетные гости из Каира, жюри было международным, оркестр под руководством Хасана Наги весь в черных фраках и манишках, радиотелепередачу обеспечивали тогдашние телезвезды Ахмед Фавзи и Нагва Ибрагим - это как наши Игорь Кириллов и Ангелина Вовк, лет пятнадцать спустя.
После обязательных церемоний открытия конкурс начался, но мы с Михаилом были несколько разочарованы: все выступления конкурсантов были в каком-то едином усредненном стиле - во всяком случае, не поп, не рок и не диско. Правда публика - а молодежью были заполнены все зрительские места - воспринимала происходящее вполне благодушно. Только в одном случае, когда был объявлен выход представителя Ливана, и он действительно появился (если судить по программке, то это должен быть В. Фросина), окружавшая нас публика вдруг разразилась протестующими воплями и истошными криками "Айзин Лебнани! Айзин Лебнани!". Оркестр начал было играть, но толпа бесновалась и продолжала скандировать "Хотим ливанца! Хотим ливанца!", в конце концов появившийся было артист исчез и был объявлен следующий номер.
Мы этот инцидент поняли так, - вместо настоящего ливанца на сцену вышел какой-то самозванец из "дворовой самодеятельности", и толпа своими криками сорвала его выступление. В этом случае оргкомитет конкурса явно заработал себе большой минус, а подлинные любители современной песни из Александрии не позволили себя "провести за нос".
Был объявлен перерыв, и мы им решили воспользоваться для следующего: в ходе первого отделения наше внимание привлекла оживленная речь НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ (!), доносившаяся до нас с мест, расположенных чуть выше, причем звучала она явно из женских уст (!). Такой факт, да еще в условиях "прифронтовой" Александрии лета 72-го года, российские молодые люди никак не могли оставить без внимания. Поднявшись со своих мест, мы пошли по ступенькам вверх и сразу обнаружили трех женщин, безошибочной российской внешности. Появление молодых людей, куртуазно обратившихся к ним НА РУССКОМ, вызвало среди них легкое смятение.
- А вы кто?,- естественно был первый встречный вопрос с их стороны.
Темнить тут было бесполезно и мы сказали все, как есть, в свою очередь поинтересовавшись:
- А вы?
- А мы - арабские жены, - ответила одна из них.
Тут же были и их мужья - интеллигентного вида арабы, естественно выпускники наших вузов, по виду инженеры или адвокаты. Затеялся какой-то общий малозначимый разговор и вдруг по виду старший из них, рано располневший мужчина, задал совсем неожиданный вопрос: "А как вы оцениваете боеготовность египетской армии?". Такой вопрос, да еще заданный в обстановке "праздника песни", захватил нас совсем врасплох. Но что оставалось делать? Не желая ввязываться в ненужную для нас дискуссию, мы начали на нейтральной дипломатической ноте, "что боеготовность египетской армии хорошая и с каждым днем становится все выше и выше" и т.д.
Наш собеседник усмехнулся, и дальше он заявил такое, что даже сейчас, сорок лет спустя, мне не хочется это повторять.
- Вы ошибаетесь, эффенди (господин),- только и нашлись мы сказать.
- В таком случае, Вы говорите неправду, - отпарировал он.
Продолжать беседу в таком ключе было бессмысленно. Кивнув на прощание русским женам и их арабским мужьям, мы вернулись на свои места.....