Я продолжал думать, что был выбран для поездки не по причине нежелания шкафа спускаться вниз самостоятельно, поэтому нёс его вниз с чувством превосходства над деревянным ничтожеством. Там, оказывается, до меня всё продумали, померили, и шкаф должен был войти в Вольву через заднюю дверь как родной. Как выяснилось уже позже — без всяких тестов ДНК — не родственники Вольво эта со шкафом. Даже если совершенно издевательски, максимально придвинуть сидения, чтобы колени упирались в бардачок — двери всё равно мешали.

Там соседи все из дома повыглядывали. Очевидно же, что половина из них — большие специалисты по шведскому автопрому, вторые — мебельщики-задушевники со стажем. Ах да, забыл сказать, что на улице была зима, и в этот день она была на редкость сурова. Меня аж задело, помню, это беспокойство их, что, мол, как четверть шкафа будет ехать не в салоне?! Замёрзнет, дескать.
А то, что мы будем ехать всю дорогу в Ригу в эту холодину с открытой задней дверью — вообще никого не печалило. Ну, почти никого. Я так лично приуныл немного. А обратку уже не врубишь — там в столице ждут. По счастливому стечению обстоятельств — тоже на пятом этаже. Тоже без лифта.

Как оказалось, наличия в машине прекрасного человека и шкафа моему коллеге было недостаточно, и ему нужно было доставить месячную выручку одной фирмы в головной офис там же, в столице. С каждой минутой моё присутствие в машине дешевело на глазах. Когда я узнал, сколько денег мы искусно и бессмысленно прячем в машине, мои котировки рухнули настолько, что шкаф по значимости в машине сильно меня опередил.

В те времена за 10 долларов убивали, а мы везли наличных на приличное кладбище — с коваными оградками, искусственными цветами и грабельками с ведёрком в кустах. Ну, традиция такая. Православная, скорее всего — я не разбираюсь. Это сейчас, спустя два десятилетия, я допёр, что шкаф был отвлекающим манёвром. Ну откуда у замёрзших людей, с открытой задней дверью и шкафом внутри, деньги могут быть?! Смешно.

Ну, это сейчас смешно, а тогда было страшно. Умирать не хотелось совершенно, а всё шло к тому. А что? Мы уже, в принципе, были холодные, что сильно удешевляло процедуру.

Выехали. Музыка в машине играет весёлая, лица у нас трагические, шкаф сзади торчит — в общем, не палимся абсолютно. А мы же ещё друг друга не видим нифига. Двери сняли, и они влезли аккурат промеж передних сидений и упёрлись в магнитофон. Ширма, можно было подумать со стороны. Ну, мол, видеть друг друга не могут, а ехать надо.

Добротной шведской печки хватало только на то, чтобы в лобовом стекле было два круглых окошка, похожих на иллюминаторы. Сзади всё стояло колом, и лёд на стёклах был как с внешней стороны, так и с внутренней. Я не знаю, с какой мы ехали скоростью, но то, что с ветерком — это даже обсуждению не подлежало. Ветерок подленько поддувал сзади и придавал окнам весёлой узорчатости. Оставалось только свечи на окна поставить, хаотично разбросать вату — и рождественский дом на колёсах готов.

В принципе, и так ситуация малоправдоподобная, но это ещё было не всё. «Всё» началось уже ближе к Риге.

Первый раз в жизни у меня ноги и затекли, и замёрзли одновременно, плюс сильно болели колени, упёртые в бардачок. И тут, на какой-то из песен группы Руки Вверх, мы резко скидываем скорость, и коллега мой, там за дверью, начинает орать:
— Бычок, сука!

Я на всякий случай перекрестился — благо хоть руки были свободны. Знаете, как коты из кухни выглядывают, когда им стрёмно? Вот и я так — из-за двери. Всё лицо не влезало, потому я заглянул туда только глазами. А непонятно ничего — Руки Вверх орут громче. Опять-таки, откуда быки в январе месяце на дороге?! Я имею в виду животных. Обычные-то могли быть.
А что это ещё за уменьшительно-ласкательные суффиксы, когда в голосе столько трагедии?!

Остановились. Курили мы по договорённости по очереди, ибо и так сифонило — мама не горюй. Я точно не курил в этот момент, потому что окно было закрыто. Короче говоря, вот так захочешь — ни за что не получится...

Он ехал и курил, выдыхая дым губами трубочкой, направленной в щель окна. Докурил, главное, выкинул окурок — и закрыл окно. Дальше уже по его рассказам:

— Чувствую, — говорит, — спина чешется сильно. Где-то между лопаток. Сначала, главное, терпимо было, но когда оттуда пошёл дым — прям щипать начало вдруг, и с каждой секундой всё сильнее. Проводка загорелась — была первая мысль. А почему она где-то в спине решила загореться?!

А когда смешно — то не холодно же. Там в пуховике с внутренней стороны вся вата поплавилась, и в майке тоже дыра — но элегантная, с палец. Что думали проезжающие люди, я сказать затрудняюсь. На обочине стоит машина с куском шкафа сзади, а рядом: один стоит, ржёт, второй — стоит по пояс голый, с горелым пуховиком в одной руке и майкой в другой. Всё потушили — верняк. Даже не дымилось.

На обратном пути, когда мы сгрузили с себя всю ответственность в виде шкафа и денег в виде пропуска на кладбище, мы тренировались попасть бычком себе за шиворот. Ну, не совсем дурные-то — уголёк затушивали. Даже близких попаданий ни разу не было. Всю дорогу переживали, что случай не смогли зафиксировать официальные представители Книги рекордов Гиннесса.
Только их ещё нам не хватало в машине, подумалось мне — и мы как раз приехали на родину.

P.S. Если честно, я потом ещё несколько раз за свои 25 лет за рулём пробовал так выкинуть окурок, чтоб он за шиворот залетел. Бесполезняк — как говорили тогда.

2019