Зла немерено. Часть третья, финал⁠⁠

Читать предыдущую часть

***

Дыбов колесил по Туле до вечера, вглядываясь в людей на улицах в надежде встретить либо Марлен Демьяновну, либо Вискаса, но, как назло, те будто испарились. Он то и дело заезжал во дворы, прижимаясь к подъездам едва ли не вплотную, пугая жителей ревом двигателя и внимательным взглядом — не сидит ли на скамейке кривая ведьма с четырехногой клюкой? Чача и Келоид с бойцами прошерстили весь город, но не обнаружили никого даже похожего на гипнотизёра или бабку.

Впрочем, к позднему вечеру выяснилось, что беспокоилась секретарша Сайдуласа вовсе не зря. Его, скрюченного, обнаружили в очке рыночного туалета с финкой, застрявшей в глазнице. Дело, в целом, обычное — мало ли кому перешел дорогу новоявленный коммерсант, но способ — унизительный и жуткий, да еще и едва ли не в центре рынка — заставил всю Тулу гудеть как улей. Новость быстро долетела до Дыбы, приведя того в смятение: ведь если гипнотизёр мертв, значит, вода и в самом деле сработала… Но почему тогда в кабинете Вискаса и на иконе Марлен изображен один и тот же человек?

Этот вопрос заставил Олега всю ночь беспокойно ворочаться в постели, хоть жмуры уже и не стояли под окнами, а дыхание было ровным как метроном. Сон приснился дурацкий и муторный — будто ему снова восемь, и он сидит в столовой детдома. Не пойми откуда взявшаяся Марлен Демьяновна в белом халате нянечки зачерпывает половником из гигантской кастрюли жирную черную землю с червями и накладывает детям в тарелки. Вот шлепнулась порция и перед Дыбой, и красный червь, перевалившись через край, устремился на волю. А земля в кастрюле закончилась, и на дне Дыба увидел бледное как поганка тело своего приютского товарища — Мишки Оборина. Глаза его были старательно выкорчеваны.

Наутро Дыба, натянув шмотки поцивильней — какие-то брючки и пиджак в ёлочку, — спрятал ствол и кастет в сейф, а взамен вынул документы — свидетельство о собственности, договор купли-продажи, справку о выплате взноса. С этой стопкой Олег направился в приют.

Судили и рядили с городской администрацией едва ли не до вечера. Алевтина Михайловна приходила несколько раз, приносила сладкий чай и булочки с изюмом, которые Дыба обожал с детства. Чинуши явно пытались вымогать взятки, но дела приюта Олег вёл чище дембельского подворотничка. Наконец, когда дебелые тетки в бобровых шапках что-то понаотмечали в своих бланках и, цокая сапогами по асфальту, покинули территорию приюта, засобирался, наконец, и Дыба. Натянул пиджак, подошел к окну, завязывая длинный, лоховской шарф и… застыл –у забора он увидел скрюченную фигуру, что опиралась на четырехлапую клюку.

Выбежав на улицу не застегнувшись, Олег до последнего был уверен, что стоит ему приблизиться к воротам, как Марлен Демьяновна растворится, исчезнет в налетевшей вдруг вьюге, но она стояла там как обрубок дерева, срезанного молнией.

— Документы на приют с собой? — скрипнула она, не здороваясь, и, приняв молчание Олега за положительный ответ, кивнула. — Отлично. Вот приютом и расплатишься. Страсть как деток люблю.

Странное требование выбило Дыбу из колеи. Зачем ей эта богадельня? Дотаций нет, бюджет на ладан дышит; если бы Олег в свое время не выкупил здание — сироты бы уже по миру пошли вместе с педсоставом. После всего, что наговорила старуха на Всехсвятском, в любовь к детишкам верилось с трудом. Олег морщил лоб, пытаясь придумать, как соскочить с долга.

— Дурь по башке не гоняй, хуже будет! — заметив его замешательство, поторопила Марлен Демьяновна. — Заводи катафалку свою.

Ехать было неблизко. Старуха расположилась, в тени, на заднем сиденье, по-хозяйски приобняв портфель, в котором хранилось свидетельство на собственность на здание приюта. Изредка она тыкала скрюченным пальцем в повороты, указывая дорогу. Олег же вёл молча, сосредоточенно раздумывая, что делать теперь с этим опрометчиво данным обещанием.

Наконец, старуха скомандовала:

— Тпрру! Стоп, машина!

Олег заглушил двигатель. Жила бабка в десятке километров от Тулы в глухом месте под названием Рвы. Никаких рвов здесь, конечно же, не было, а были лишь заброшенные, утопающие в сухом борщевике коровники и облезлые домишки за покосившимися заборами. Около одного такого и затормозил Широкий. Старуха вылезла из машины без посторонней помощи — Олег почему-то теперь не желал прикасаться к ведьме. Та махнула рукой, приглашая следовать за собой, открыла калитку. У самого входа их встретила пустая конура с лежащей на земле ржавой цепью, на которую Марлен Демьяновна прикрикнула: «Фу! Свои! Не тронь!» Ни цепь, ни конура не отреагировали.

Вид у придомовой территории был заброшенный, неухоженный; весь участок усеивали ямы — создавалось впечатление, что здесь на постоянной основе проводятся археологические раскопки.

— Клад ищете? — пошутил Олег, пытаясь разогнать гнетущую тишину.

— Прячу, — уклончиво отрезала старуха.

Вошли в дом. Тот напоминал обычную старушачью хижину — какие-то банки, старая мебель, вязаная салфетка на телевизоре, желтые от времени тюлевые занавески. Но одновременно за всем этим виделся некий тайный смысл, загадка, словно всё это — лишь притвор, а храм, видимый только с определенной точки, находится в другом, параллельном пространстве. И если занять эту точку, то кружева салфеток превратятся в оккультные узоры, в банках можно будет разглядеть тошнотворное содержимое, что вырезают у свежих трупов, а под занавесом бревенчатых стен обнаружится голодная первобытная тьма.

— Садись! — скомандовала старуха, указывая на колченогий стул. — Я договор дарения принесу.

— Благодарствую, я постою! — ответил Олег. Бабка пожала плечами и ушла за договором. Дыба же принялся крутиться на месте, осматривая помещение. Дом как дом, вот плита газовая — небось, от баллона, вот холодильник — пузатый, уже пожелтевший «ЗиЛ». Телевизор, покрытый толстым слоем пыли. А вот…

Странный предмет, привлекший внимание Дыбы, никак не вписывался в бедную обстановку лачуги, и казался той самой дыркой в нарисованном очаге, ведущей за пределы объяснимой реальности. То, что выглядело как случайный набор журнальных вырезок и фотографий, явно имело в себе систему и несло страшный, неочевидный смысл.

С хаотичного коллажа под стеклянной рамкой на Дыбу глядели дети. Какие-то фото были сделаны профессионально, другие сняты едва ли не на бегу на «полароид», третьи и вовсе вырезаны из выпускных фотографий. Объединяло их одно — детские глаза были грубо, с силой проткнуты, до разрывов на плотной фотобумаге. Вместо зеркал души им оставили лишь пустоту с надорванными краями. Одна из общих фотографий заставила Олега затаить дыхание. На ней он узнал себя — маленького, в белой рубашке и черных шортиках. Его глаза были на месте. А вот его лучшего друга Мишку Оборина в тот год нашли в канаве мертвым, с пустыми глазницами, прямо как на фото. Смысл коллажа ускользал от Олега, терялся за своей собственной жуткой тяжестью, но одно он решил наверняка — приют старухе не достанется.

Прислушавшись — старуха ещё возилась где-то в доме — Дыба осторожно приподнял крышку плиты и принялся отвинчивать вентиль газового баллона. В нос ударил едва заметный запах тухлых яиц. Теперь главное — свалить до того, как рванет.

— Нашла! — проскрипело за спиной.

Марлен Дмитриевна помахала в воздухе красным и растрепанным, ещё советским паспортом.

— Я заполню. А ты пока вон — телевизор посмотри…

Олег не успел среагировать. Старуха ловко щелкнула кнопкой. Экран расцвел белым шумом, и Дыба облегченно выдохнул — концентрация газа пока слишком мала, искры оказалось недостаточно. А тем временем, белый шум расплывался в стороны, демонстрируя…

— Вискас! — ошарашенно выдохнул Дыба, глядя на чёрно-белое лицо гипнотизера. Над головой у того нависала кружевная салфетка, напоминая фату и придавая Сайдуласу сходство с очень уродливой невестой. Тот, впрочем, внимания на это не обращал. Глядя неожиданно тёмными в монохромной гамме старого «Рубина» глазами прямо на Дыбу, он громко и настойчиво прогнусавил:

— Даю установку — душа покидает тело…

В ту же секунду Дыба рухнул как подкошенный. Экран подернулся рябью, гипнотизёра заменил озабоченный покупкой ваучеров Леня Голубков.

— Спасибо тебе, Марлен, выручила! — раздалось с пола с легким литовским акцентом.

— Спасибо в рюмку не нальёшь, — не отрываясь от бумаг, ответила старуха. — Тушу в следующий раз попроще выбери. Мороки с этим бандюганом...

— Зато глянь, здоровый какой! — оглядывало себя тело Дыбы с интересом.

— Тебе-то что? Напустил галюнов, и свободен, а на мне весь ритуал отчуждения. Вставай уже!

Ведьма поманила Дыбу пальцем, и тот встал неловко, еще привыкая к телу, присел к столу. Глаза разъезжались в разные стороны, изо рта свесилась ниточка слюны. Рука Олега зашерудила под столом, полезла под бессчетные старушачьи юбки, ткнулась в мягкое.

— А что, Марушка, не согрешить ли нам? Опробуем новое тулово?

— Давай, подписывай, нам ещё к нотариусу ехать! — старуха с жеманным хихиканьем отпихнула руку. — Сиротки ждут. Надоело их по одному выцеплять…

Неловкие пальцы с непривычки скомкали договор с одного края.

— Сначала тушу разноси, а то тебе все грешить, олух криворукий! — досадовала ведьма.

— Темно у тебя… — неуклюжая рука потянулась к выключателю настольной лампы. — И воняет чем-то...

— Куплю жене сапоги! — доверительно сообщил Леня Голубков. Щёлкнула кнопка, искра из пыльной настольной лампы разрослась, распространилась на маленькую кухню, а потом всё превратилось в свет, огонь и звук.

***

Олег Дыбов падал куда-то в мельтешащую белым шумом бездну. По пути ему встречались Гагик и его волосатые ноздри. Юра Писка со своим храмом, безногий лжеветеран, поп из церкви Двенадцати Апостолов. Замелькали перед глазами выкидухи уличных бойцов, засвистели над головой кирпичи, один угодил Дыбе в лицо. Его крутануло, и он оказался в ущелье Микини — кругом пальба, песок, чахлые кустики и орущие из-за скал душманы. Фугасным снарядом его сдуло в сторону, понесло дальше в прошлое. Вот учебка, траншеи, мишени… Призыв, Тульский Железнодорожный, аттестат с тройками, драки в коридорах, приютская спальня на сорок человек, манная каша, котлеты по вторникам. Находят тело Мишки Оборина. Перекошенная бабка ошивается у забора… «Чёрт плечо отсидел», — шепчет нянечка. Мысли становятся проще, примитивнее. Искусанные деревянные кубики, кто-то поднимает его на руки, достаёт из колыбельки и укачивает, в лицо тычется разбухшая от молока грудь. Тьма накрывает, кругом влажно; слышится журчание и мерное сердцебиение, со всех сторон Олега уютно обнимает материнская утроба.

Из теплого мрака его вырвало чьё-то гнусавое «Даю установку...», и он упал с чудовищной высоты, плюхнулся в жгучую, резко пахнущую спиртом жидкость и под странные звуки «За фвое ждоровье!» отправился в неведомый красный зев.

Горло обожгло разбавленной водкой. Дыба тряхнул головой, но видение не прошло. Перед собой он видел самого же себя. Тот, другой Дыба тоже поставил рюмку на стол. Ради эксперимента Олег поднял одну руку и слегка ею помахал, но отражение не подчинилось.

— Хорошо пошла? — спросило отражение. Дыба не ответил. Он чувствовал себя странно: слишком угловатым, длинным и тощим. Во рту не хватало пары зубов, левый глаз ощущался опухшим. Не веря в происходящее, Дыба вновь помахал отражению, пытаясь призвать его к ответственности.

— Да, и ты тоже прощай! — ответило то, не желая подчиняться оригиналу. — Не поминай, как говорится, лихом!

И вышло! Отражение Дыбы просто встало и вышло из так хорошо знакомого ему офиса. Но если он всё ещё остается сидеть в кресле…

Отражение в немытом окне приемной оказалось куда послушнее. Осматривая чужое лицо с огромным бланшем под глазом, Дыба мысленно выругался: «Сраный Вискас!»

Выскочив из кабинета как был, в пиджаке, он промычал секретарше что-то невнятное — язык ворочался во рту как чужой — и кинулся прочь из офиса. Широкого давно и след простыл. Что делать дальше, Дыба категорически не знал. Паника захлёстывала его, и он рванул вглубь рынка, в толпу, просто надеясь, что среди людей будет не так страшно. На его счастье, у одного из рыбных прилавков Олег увидел знакомую лысину в опушке из седых волос.

«Юрий Валерьевич!» — хотел выкрикнуть Дыба, но выдавил лишь какое-то бульканье, дёрнулся навстречу, и тут же был остановлен мощной рукой одного из бычков. Произнёсенное «Это я, Дыба!» превратилось во что-то вроде «Главрыба!»

Юра Писка повернулся и удивленно оглядел тощего гипнотизера. Наконец, вымолвил:

— Извините, молодой человек, не подаю принципиально.

Вместо «Это я, Дыба, не узнаешь?» получилось нечто невразумительное. Олег инстинктивно бросился к старичку. Реакция того была молниеносной — поджав губы, он плюнул чем-то острым в лицо Дыбе, и левый глаз тут же заволокло болезненной красной пеленой. По щеке потекло горячее.

— Ах ты пидор старый! — хватаясь за лицо, машинально выругался Дыба. Как назло, эта реплика вышла предельно внятно. Хук в челюсть, тяжёлый как удар бампером, уронил Олега на деревянные палеты.

— А за эти слова, молодой человек, вам придётся серьёзно ответить…

Дальше его куда-то поволокли, скрипнула дверь, пахнуло дерьмом. Что-то блеснуло, второй глаз пронзило болью. Из разбитого зеркала души суть Олега истекла в очко общественного сортира, на самое дно безначального мрака, где уже поджидали жадно щёлкающие челюсти мёртвых богов.

***

Автор - Герман Шендеров

Доступ к эксклюзивам автора