Э.Ф.Рассел. Мы с моей тенью
Тримбл опустил дрожащую ложку, мигая водянистыми виноватыми глазами.
- Ну, Марта, Марта! Не надо так.
Положив мясистую руку на свой конец столика, за которым они завтракали,
Марта, багровая и осипшая от злости, говорила медленно и ядовито:
- Пятнадцать лет я наставляла тебя, учила уму-разуму. Семьсот
восемьдесят недель - по семи дней каждая - я старалась исполнить свой долг
жены и сделать мужчину из тебя, тряпки, - она хлопнула широкой мозолистой
ладонью по столу так, что молоко в молочнике заплясало. - И чего я добилась?
- Марта, ну будет же!
- Ровнехонько ничего! - кричала она. - Ты все такой же: ползучий,
плюгавый, бесхребетный, трусливый заяц и слизняк!
- Нет, я все-таки не такой, - слабо запротестовал Тримбл.
- Докажи! - загремела она. - Докажи это! Пойди и сделай то, на что у
тебя все пятнадцать лет не хватало духу! Пойди и скажи этому своему
директору, что тебе полагается прибавка.
- Сказать ему? - Тримбл в ужасе заморгал. - Ты имеешь в виду -
попросить его?
- Нет, сказать! - В ее голосе прозвучал жгучий сарказм. Она по-прежнему
кричала.
- Он меня уволит.
- Так я и знала! - И ладонь снова хлопнула об стол. Молоко выпрыгнуло
из молочника и расплескалось по столу. - Пусть увольняет. Тем лучше. Скажи
ему, что ты этого пятнадцать лет ждал, и пни его в брюхо. Найдешь другое
место.
- А вдруг нет? - спросил он чуть ли не со слезами.
- Ну, мест повсюду полно! Десятки! - Марта встала, и при виде ее
могучей фигуры он ощутил обычный боязливый трепет, хотя, казалось бы, за
пятнадцать лет мог привыкнуть к ее внушительным пропорциям. - Но, к
несчастью, они для мужчин!
Тримбл поежился и взял шляпу.
- Ну, я посмотрю, - пробормотал он.
- Ты посмотришь! Ты уже год назад собирался посмотреть. И два года
назад...
Он вышел, но ее голос продолжал преследовать его и на улице.
- ... и три года назад, и четыре... Тьфу!
Он увидел свое отражение в витрине: низенький человечек с брюшком,
робко горбящийся. Пожалуй, все они правы: сморчок - и ничего больше.
Подошел автобус. Тримбл занес ногу на ступеньку, по его тут же втолкнул
внутрь подошедший сзади мускулистый детина, а когда он робко протянул шоферу
бумажку, детина оттолкнул его, чтобы пройти к свободному сиденью.
Тяжелый жесткий локоть нанес ему чувствительный удар по ребрам, но
Тримбл смолчал. Он уже давно свыкся с такими толчками.
Шофер презрительно ссыпал мелочь ему на ладонь, насупился и включил
скорость. Тримбл бросил пятицентовик в кассу и побрел по проходу. У окна
было свободное место, отгороженное плотной тушей сизощекого толстяка.
Толстяк смерил Тримбла пренебрежительным взглядом и не подумал подвинуться.
Привстав на цыпочки, Тримбл вдел пухлые пальцы в ременную петлю и повис
на ней, так ничего и не сказав. Через десять остановок он слез, перешел
улицу, привычно описав крутую петлю, чтобы пройти подальше от крупа
полицейского коня, затрусил по тротуару и благополучно добрался до конторы.
Уотсон уже сидел за своим столом и на "доброе утро" Тримбла проворчал
"хрр". Это повторялось каждый божий день - "доброе утро" и "хрр".
Потом начали подходить остальные. Кто-то буркнул Тримблу в ответ на его
"здравствуйте" что-то вроде "приветик", прочие же хмыкали, фыркали или
ехидно усмехались.
В десять прибыл директор. Он никогда не приезжал и не являлся, а только
прибывал. И на этот раз тоже. Директор прошествовал к себе в кабинет, точно
там ему предстояло заложить первый камень памятника, окрестить линейный
корабль или совершить еще какой-нибудь высокоторжественный ритуал. Никто не
смел с ним здороваться. Все старались придать себе чрезвычайно почтительный
и одновременно чрезвычайно занятый вид. Но Тримбл, как ни тщился, выглядел
только ухмыляющимся бездельником.
Подождав около часа, чтобы директор успел справиться с утренней почтой,
Тримбл судорожно сглотнул, постучался и вошел.
- Прошу прощения, сэр...
- Э? - Бычья голова вскинулась, свирепые глазки парализовали просителя.
- Что вам еще надо?
- Ничего, сэр, ничего, - робко заверил Тримбл, похолодев. - Какой-то
пустяк, и я уже забыл....
- Ну, так убирайтесь вон!
Тримбл убрался. В двенадцать он попробовал пробудить в себе стальную
решимость, но стали явно не хватило и он со вздохом вновь опустился на стул.
Без десяти час он рискнул сделать еще одну попытку: встал перед
директорской дверью, поднес к филенке согнутый указательный палец - и
передумал. Лучше попробовать после обеденного перерыва. На сытый желудок он
станет смелее.
По дороге в кафетерий ему предстояло пройти мимо бара. Он проходил мимо
этого бара тысячи раз, но внутри не бывал никогда. Однако теперь ему пришло
в голову, что глоток виски мог бы его подбодрить. Он настороженно огляделся.
Если Марта увидит его на пороге этого злачного места, ему придется плохо.
Однако Марты в окрестностях не наблюдалось, и, дивясь собственной храбрости,
Тримбл вошел в бар.
Клиенты, или завсегдатаи, или как они там называются, проводили его
откровенно подозрительными взглядами. Вдоль длинной стойки их сидело
шестеро, и все шестеро, несомненно, сразу распознали в нем любителя
минеральной воды. Он хотел ретироваться, но было уже поздно.
- Что угодно? - спросил бармен.
- Выпить.
Чей-то хриплый смешок подсказал Тримблу, что его ответ был излишне
общим. Требовалось назвать конкретный напиток. Но, кроме пива, он ничего
вспомнить не сумел. А пиво ему ничем помочь не могло.
- А что лучше? - находчиво спросил он.
- Смотря для чего.
- Это как же?
- Ну, с радости вы пьете, с горя или просто так.
- С горя! - пылко объявил Тримбл. - Только с горя!
- Один момент, - и, взмахнув салфеткой, бармен отвернулся. Несколько
секунд он жонглировал бутылками, а потом поставил перед Тримблом бокал с
мутноватой желтой жидкостью. - С вас сорок центов.
Тримбл заплатил и завороженно уставился на бокал. Бокал манил его. И
пугал. Он чаровал и внушал ужас, как вставшая на хвост кобра. Тримбл все еще
смотрел на желтую жидкость, когда пять минут спустя его сосед, широкоплечий
верзила, небрежно протянул волосатую лапу, взял бокал и одним махом осушил
его. Только Тримбл мог стать жертвой подобного нарушения кабацкой этики, -
Всегда рад услужить Другу, - сладким голосом сказал верзила, а глаза его
добавили: "Только пикни у меня!" Не возразив, не запротестовав, Тримбл
понуро вышел из бара. Презрительный взгляд бармена жег ему спину. Хриплый
хохот завсегдатаев огнем опалял его затылок и уши.
Благополучно выбравшись на улицу, он предался тоскливым размышлениям.
Почему, ну почему все пинки и тычки выпадают на его долю? Разве он виноват,
что не родился дюжим хулиганом? Он уж такой, какой есть. И главное, что ему
теперь делать?
Конечно, он мог бы обратиться к этим... к психологам. Но ведь они же -
доктора. А он смертельно боялся докторов, которые в его сознании
ассоциировались с больницами и операциями. К тому же они, наверное, просто
его высмеют. Над ним всегда смеялись с тех пор, как он себя помнил. Есть ли
хоть что-нибудь в мире, чего он не боялся бы? Хоть что-нибудь?
Рядом кто-то сказал:
- Только не пугайтесь. Я думаю, что смогу вам помочь.
Обернувшись, Тримбл увидел невысокого иссохшего старичка с белоснежными
волосами и пергаментным морщинистым лицом. Старик смотрел на него
удивительно ясными синими глазами. Одет он был старомодно и чудаковато, но
от этого казался только более ласковым и доброжелательным.
- Я видел, что произошло там, - старичок кивнул в сторону бара. - Я
вполне понимаю ваше состояние.
- Почему это я вас заинтересовал? - настороженно спросил Тримбл.
- Меня всегда интересуют люди. - Он дружески взял Тримбла под руку, и
они пошли по улице. - Люди ведь куда интереснее неодушевленных предметов. -
Синие глаза ласково посмеивались. - Существует непреложное правило, что у
каждого есть какой-то выдающийся недостаток, или, если вам угодно, какая-то
главная слабость. И чаще всего это - страх. Человек, не боящийся других
людей, может испытывать смертельный ужас перед раком. Многие люди страшатся
смерти, а другие, наоборот, пугаются жизни.
- Это верно, - согласился Тримбл, невольно оттаивая.
- Вы - раб собственных страхов, - продолжал старик. - Положение
усугубляется еще и тем, что вы отдаете себе в этом полный отчет. Вы слишком
ясно сознаете свою слабость.
- Еще как!
- Об этом я и говорю. Вы знаете о ней. Она постоянно присутствует в
вашем сознании. Вы неспособны забыть про нее хотя бы на минуту.
- Да, к сожалению, - сказал Тримбл. - Но, возможно, когда-нибудь я
сумею ее преодолеть. Может быть, я обрету смелость. Бог свидетель, я сотни
раз пробовал...
- Ну, разумеется, - морщинистое лицо расплылось в веселой улыбке. - И
вам недоставало только одного постоянной поддержки верного друга, который
никогда не покидал бы вас. Человек нуждается в ободрении, а иной раз и в
прямом содействии. И ведь у каждого человека есть такой друг.
- А мой где же? - мрачно осведомился Тримбл. - Сам себе я друг - хуже
некуда.
- Ну, Марта, Марта! Не надо так.
Положив мясистую руку на свой конец столика, за которым они завтракали,
Марта, багровая и осипшая от злости, говорила медленно и ядовито:
- Пятнадцать лет я наставляла тебя, учила уму-разуму. Семьсот
восемьдесят недель - по семи дней каждая - я старалась исполнить свой долг
жены и сделать мужчину из тебя, тряпки, - она хлопнула широкой мозолистой
ладонью по столу так, что молоко в молочнике заплясало. - И чего я добилась?
- Марта, ну будет же!
- Ровнехонько ничего! - кричала она. - Ты все такой же: ползучий,
плюгавый, бесхребетный, трусливый заяц и слизняк!
- Нет, я все-таки не такой, - слабо запротестовал Тримбл.
- Докажи! - загремела она. - Докажи это! Пойди и сделай то, на что у
тебя все пятнадцать лет не хватало духу! Пойди и скажи этому своему
директору, что тебе полагается прибавка.
- Сказать ему? - Тримбл в ужасе заморгал. - Ты имеешь в виду -
попросить его?
- Нет, сказать! - В ее голосе прозвучал жгучий сарказм. Она по-прежнему
кричала.
- Он меня уволит.
- Так я и знала! - И ладонь снова хлопнула об стол. Молоко выпрыгнуло
из молочника и расплескалось по столу. - Пусть увольняет. Тем лучше. Скажи
ему, что ты этого пятнадцать лет ждал, и пни его в брюхо. Найдешь другое
место.
- А вдруг нет? - спросил он чуть ли не со слезами.
- Ну, мест повсюду полно! Десятки! - Марта встала, и при виде ее
могучей фигуры он ощутил обычный боязливый трепет, хотя, казалось бы, за
пятнадцать лет мог привыкнуть к ее внушительным пропорциям. - Но, к
несчастью, они для мужчин!
Тримбл поежился и взял шляпу.
- Ну, я посмотрю, - пробормотал он.
- Ты посмотришь! Ты уже год назад собирался посмотреть. И два года
назад...
Он вышел, но ее голос продолжал преследовать его и на улице.
- ... и три года назад, и четыре... Тьфу!
Он увидел свое отражение в витрине: низенький человечек с брюшком,
робко горбящийся. Пожалуй, все они правы: сморчок - и ничего больше.
Подошел автобус. Тримбл занес ногу на ступеньку, по его тут же втолкнул
внутрь подошедший сзади мускулистый детина, а когда он робко протянул шоферу
бумажку, детина оттолкнул его, чтобы пройти к свободному сиденью.
Тяжелый жесткий локоть нанес ему чувствительный удар по ребрам, но
Тримбл смолчал. Он уже давно свыкся с такими толчками.
Шофер презрительно ссыпал мелочь ему на ладонь, насупился и включил
скорость. Тримбл бросил пятицентовик в кассу и побрел по проходу. У окна
было свободное место, отгороженное плотной тушей сизощекого толстяка.
Толстяк смерил Тримбла пренебрежительным взглядом и не подумал подвинуться.
Привстав на цыпочки, Тримбл вдел пухлые пальцы в ременную петлю и повис
на ней, так ничего и не сказав. Через десять остановок он слез, перешел
улицу, привычно описав крутую петлю, чтобы пройти подальше от крупа
полицейского коня, затрусил по тротуару и благополучно добрался до конторы.
Уотсон уже сидел за своим столом и на "доброе утро" Тримбла проворчал
"хрр". Это повторялось каждый божий день - "доброе утро" и "хрр".
Потом начали подходить остальные. Кто-то буркнул Тримблу в ответ на его
"здравствуйте" что-то вроде "приветик", прочие же хмыкали, фыркали или
ехидно усмехались.
В десять прибыл директор. Он никогда не приезжал и не являлся, а только
прибывал. И на этот раз тоже. Директор прошествовал к себе в кабинет, точно
там ему предстояло заложить первый камень памятника, окрестить линейный
корабль или совершить еще какой-нибудь высокоторжественный ритуал. Никто не
смел с ним здороваться. Все старались придать себе чрезвычайно почтительный
и одновременно чрезвычайно занятый вид. Но Тримбл, как ни тщился, выглядел
только ухмыляющимся бездельником.
Подождав около часа, чтобы директор успел справиться с утренней почтой,
Тримбл судорожно сглотнул, постучался и вошел.
- Прошу прощения, сэр...
- Э? - Бычья голова вскинулась, свирепые глазки парализовали просителя.
- Что вам еще надо?
- Ничего, сэр, ничего, - робко заверил Тримбл, похолодев. - Какой-то
пустяк, и я уже забыл....
- Ну, так убирайтесь вон!
Тримбл убрался. В двенадцать он попробовал пробудить в себе стальную
решимость, но стали явно не хватило и он со вздохом вновь опустился на стул.
Без десяти час он рискнул сделать еще одну попытку: встал перед
директорской дверью, поднес к филенке согнутый указательный палец - и
передумал. Лучше попробовать после обеденного перерыва. На сытый желудок он
станет смелее.
По дороге в кафетерий ему предстояло пройти мимо бара. Он проходил мимо
этого бара тысячи раз, но внутри не бывал никогда. Однако теперь ему пришло
в голову, что глоток виски мог бы его подбодрить. Он настороженно огляделся.
Если Марта увидит его на пороге этого злачного места, ему придется плохо.
Однако Марты в окрестностях не наблюдалось, и, дивясь собственной храбрости,
Тримбл вошел в бар.
Клиенты, или завсегдатаи, или как они там называются, проводили его
откровенно подозрительными взглядами. Вдоль длинной стойки их сидело
шестеро, и все шестеро, несомненно, сразу распознали в нем любителя
минеральной воды. Он хотел ретироваться, но было уже поздно.
- Что угодно? - спросил бармен.
- Выпить.
Чей-то хриплый смешок подсказал Тримблу, что его ответ был излишне
общим. Требовалось назвать конкретный напиток. Но, кроме пива, он ничего
вспомнить не сумел. А пиво ему ничем помочь не могло.
- А что лучше? - находчиво спросил он.
- Смотря для чего.
- Это как же?
- Ну, с радости вы пьете, с горя или просто так.
- С горя! - пылко объявил Тримбл. - Только с горя!
- Один момент, - и, взмахнув салфеткой, бармен отвернулся. Несколько
секунд он жонглировал бутылками, а потом поставил перед Тримблом бокал с
мутноватой желтой жидкостью. - С вас сорок центов.
Тримбл заплатил и завороженно уставился на бокал. Бокал манил его. И
пугал. Он чаровал и внушал ужас, как вставшая на хвост кобра. Тримбл все еще
смотрел на желтую жидкость, когда пять минут спустя его сосед, широкоплечий
верзила, небрежно протянул волосатую лапу, взял бокал и одним махом осушил
его. Только Тримбл мог стать жертвой подобного нарушения кабацкой этики, -
Всегда рад услужить Другу, - сладким голосом сказал верзила, а глаза его
добавили: "Только пикни у меня!" Не возразив, не запротестовав, Тримбл
понуро вышел из бара. Презрительный взгляд бармена жег ему спину. Хриплый
хохот завсегдатаев огнем опалял его затылок и уши.
Благополучно выбравшись на улицу, он предался тоскливым размышлениям.
Почему, ну почему все пинки и тычки выпадают на его долю? Разве он виноват,
что не родился дюжим хулиганом? Он уж такой, какой есть. И главное, что ему
теперь делать?
Конечно, он мог бы обратиться к этим... к психологам. Но ведь они же -
доктора. А он смертельно боялся докторов, которые в его сознании
ассоциировались с больницами и операциями. К тому же они, наверное, просто
его высмеют. Над ним всегда смеялись с тех пор, как он себя помнил. Есть ли
хоть что-нибудь в мире, чего он не боялся бы? Хоть что-нибудь?
Рядом кто-то сказал:
- Только не пугайтесь. Я думаю, что смогу вам помочь.
Обернувшись, Тримбл увидел невысокого иссохшего старичка с белоснежными
волосами и пергаментным морщинистым лицом. Старик смотрел на него
удивительно ясными синими глазами. Одет он был старомодно и чудаковато, но
от этого казался только более ласковым и доброжелательным.
- Я видел, что произошло там, - старичок кивнул в сторону бара. - Я
вполне понимаю ваше состояние.
- Почему это я вас заинтересовал? - настороженно спросил Тримбл.
- Меня всегда интересуют люди. - Он дружески взял Тримбла под руку, и
они пошли по улице. - Люди ведь куда интереснее неодушевленных предметов. -
Синие глаза ласково посмеивались. - Существует непреложное правило, что у
каждого есть какой-то выдающийся недостаток, или, если вам угодно, какая-то
главная слабость. И чаще всего это - страх. Человек, не боящийся других
людей, может испытывать смертельный ужас перед раком. Многие люди страшатся
смерти, а другие, наоборот, пугаются жизни.
- Это верно, - согласился Тримбл, невольно оттаивая.
- Вы - раб собственных страхов, - продолжал старик. - Положение
усугубляется еще и тем, что вы отдаете себе в этом полный отчет. Вы слишком
ясно сознаете свою слабость.
- Еще как!
- Об этом я и говорю. Вы знаете о ней. Она постоянно присутствует в
вашем сознании. Вы неспособны забыть про нее хотя бы на минуту.
- Да, к сожалению, - сказал Тримбл. - Но, возможно, когда-нибудь я
сумею ее преодолеть. Может быть, я обрету смелость. Бог свидетель, я сотни
раз пробовал...
- Ну, разумеется, - морщинистое лицо расплылось в веселой улыбке. - И
вам недоставало только одного постоянной поддержки верного друга, который
никогда не покидал бы вас. Человек нуждается в ободрении, а иной раз и в
прямом содействии. И ведь у каждого человека есть такой друг.
- А мой где же? - мрачно осведомился Тримбл. - Сам себе я друг - хуже
некуда.