Сын.⁠⁠

Не знаю, как и начать… Начну с себя, пожалуй. Мне немного за 30, после окончания универа я попробовал несколько профессий, перебрал множество, от менеджера до риелтора. Года три назад решил попробовать себя на ниве веб-дизайна, и совершенно неожиданно для себя достиг на этом поприще некоторых успехов. Живу в Москве, в однушке, оставшейся от деда, и неплохо зарабатываю фрилансом. Семьёй, равно как и постоянной пассией, не обзавёлся, да и не собираюсь, в общем. Я не затворник, но и постоянные гулянки и шумные сборища мне претят, предпочитаю изредка приглашать к себе домой нескольких давних товарищей по институту или по школе, потчую их заказной пиццей, обсуждаем старые и новые книги, фильмы. Они говорят, что приходят ко мне только потому, что я варю вкусный кофе, врут наверное... Об одном из моих товарищей и пойдёт речь. Позвонил мне Вадим посреди рабочего дня, убитым голосом осведомился о моих планах, выслушал мои отмазки о «срочном заказе», «недовольном клиенте», «дедлайне вот уже вчера», и невпопад заявил, что «окей, я тогда к трём подойду, надо поговорить» и бросил трубку.

Я посмотрел на часы и решил сбегать в магазин, купить чего-нибудь к чаю, а так как Вадим не пьёт ни алкоголь, ни кофе, то направился я прямиком в кондитерский отдел. Когда я вернулся домой и поднялся по лестнице, Вадим был уже там, сидел на ступеньках под дверью квартиры.  Вид у него был потерянный и какой-то безжизненный, но при виде меня он немного подобрался, взгляд ожил, а на лице появился лёгкий намёк на улыбку. Мы прошли в квартиру, Вадим, не разуваясь, побрёл в комнату и там осел на диван, опять погрузившись в себя, а я отправился на кухню, заварить чай. Когда всё было готово и поднос с чаем стоял на столе, Вадим вынырнул из омута своих мыслей, поглядел на меня цепко и пронзительно, и задал неожиданный и какой-то нелепый вопрос: «Саш, а ты сына моего помнишь?». Я немного смешался, ведь жена Вадима, Оксана, и их дочка, трёхлетняя Виктория, не раз были у меня в гостях. Я их давно и прекрасно знал, и так же прекрасно я знал, что Виктория – это единственный ребёнок Вадима и Оксаны, поэтому шутливо поинтересовался: «Что, Вадим, ошибки бурной молодости?». Тут я наткнулся на печальный и укоризненный взгляд Вадима и смешался окончательно. Дело в том, что Оксана и Вадим начали встречаться ещё в школе, на втором курсе сыграли свадьбу, и более органичной и прочной пары было не найти. Чтобы не выдать очередную бестактность, я пододвинул Вадиму чашку чая и предложил выкладывать всё как есть.

И вот что он мне поведал: «Саша, ты только выслушай, ладно? Мне больше некуда и не к кому с этим идти, я уже везде был… Ты помнишь, этим летом мы всей семьёй ездили в Черногорию? А примерно через неделю после возвращения это и началось… Сон мне сначала снился, каждую ночь, один и тот же, тревожный, но не кошмарный, не знаю, как его описать. В этом сне я стою посередине одной улочки в старом городе Котора, всё залито солнцем, цвета все и подробности как наяву. Чуть впереди по этой улочке у левой стены стоит Виктория, справа Оксана, они одинаковым жестом придерживают волосы и улыбаются, глядя на меня. Там, в Которе, я фотографировал их на этой улочке. Ещё дальше, в тени от арки, силуэт маленького мальчика лет четырёх, может быть пяти. Солнце слепит глаза, мальчик стоит в тени и его лица я не вижу, только тёмный силуэт, но стоит он вполоборота и смотрит на меня через плечо, делая шаг в сторону арки. Всё беззвучно и статично, нет ни других людей, ни птиц, вообще ничего.

Потом картинка мигает, и в следующем застывшем кадре всё так же, только мальчик стоит ближе к арке. Потом картинка мигает опять, мальчик приближается к арке ещё на шаг. И с каждым таким миганием и шагом этого мальчика меня всё сильнее и сильнее охватывает жуткая тоска, чувство утраты, меня просто заливает горем… В предпоследнем «кадре» сна, когда от всеобъемлющей тоски и ощущения неотвратимой утраты я уже готов выть, мальчик стоит у противоположного конца арки лицом ко мне, ноги его чуть согнуты и руки протянуты вперёд. И, хоть лица его я по-прежнему не вижу, но откуда-то знаю, что он кричит. Кричит мне что то… А после следующей вспышки его нет. Всегда в этот момент я просыпался задыхающимся с лицом, мокрым от слёз и бешено бьющимся сердцем. Заснуть потом если и удавалось, то с трудом. Перестал высыпаться, стал раздражительным, начал срываться на жену и дочку… Жене рассказал всё, мы поговорили, она предложила пить снотворное. Пару ночей было ничего, сон не снился и я уже обрадовался… Потом стало только хуже, сон опять вернулся, но снотворное не давало мне проснуться и до утра я рвал глотку в беззвучном крике на этой пустой улочке под застывшими взглядами улыбающихся жены и дочки. Таблетки я бросил и собрался идти к психотерапевту. Не пошёл, потому что одним утром вспомнил. Всё-всё вспомнил. Сына своего вспомнил. Как Оксана забеременела, как на УЗИ ходили, как пол ребёнка узнали…

Андреем его зовут, сына моего. Ему сейчас четыре с половиной года. И знаю о нём только я. Жена считает меня психом, она не помнит, как рожала Андрея и как я сидел с ней тогда, держал её за руку. Она не помнит ничего. Виктория, дочка, не помнит брата. Вообще никто из родных его не помнит… А я помню, каждую секунду, каждое мгновение с ним помню, но его нет, понимаешь? Его не существует. Моей жены не было в том роддоме, паспортный стол не выдавал свидетельство о рождении, его не прописывали в нашу квартиру, мне не выдавали пособие, вообще ничего нет… Но я помню. И помню, что в Черногорию мы уезжали вчетвером, я, Оксана, Виктория и Андрей. А вернулись втроём. Я носом землю рыл, прошерстил почту, переписку с отелем, подтверждения бронирования всего и вся, билеты на самолёт, даже нашёл бумажки от прокатной машины… И там о нём ни слова. Я даже созванивался с хозяевами отеля, расспрашивал их, достал хозяина прокатной машины… Нет, они не помнят. Не думаю, что они врут, ведь если что то заставило забыть о сыне его родную мать, то что говорить о чужих и далёких людях. Жена не смогла или не захотела поверить, бросила меня и забрала дочку. И ты тоже не веришь мне, по глазам вижу, не можешь поверить. Да я и не прошу тебя верить, нельзя в такое поверить. Вот я бы не поверил. Спасибо, Саша, что выслушал, чаем напоил, пойду я потихоньку. Что? Что, говоришь, делать собираюсь? Да вот вещи соберу, а завтра у меня самолёт. Да, туда, в Черногорию. Не знаю, что там меня ждёт, но вернуться за сыном я должен. Пока, Саша…»

Больше Вадима я не видел. Сначала пробовал с ним связаться, с Оксаной, женой его встретился, да только она о нём ничего не знала и слышать не хотела и родители её были с ней солидарны. У Вадима оставалась только мать, но я её не застал, умерла она вскоре после отлёта Вадима. Заявления о его пропаже в полицию никто не подавал, да и некому было этого сделать. Не осталось никого, кому он был бы нужен. Я почему этого не сделал? А кто я ему? Не родственник, не коллега по работе, да и смысла в этом я не видел.

Вот так бы и закончилась эта история, потихоньку тускнея и выцветая в памяти, если бы не одно событие, произошедшее примерно через полгода… Тем утром я проснулся и по привычке, не вставая с постели, схватился за смартфон, посмотреть почту, проверить, не было ли пропущенных звонков, но на экране было только оповещение от инстаграма, в котором я непонятно зачем зарегистрировался в своё время. Оно гласило, что один из пользователей, на страницу которых я подписан, впервые за долгое время сделал публикацию. Спросонья я не сразу понял, кто это, положил телефон на тумбочку и стал одеваться. И тут дошло, дошло, что это страничка Вадима, и я трясущимися руками схватил смартфон, ткнул пальцем по значку оповещения… Приложение запустилось и открыло фото. Старая улочка, мощёная булыжником, совершенно пустая, стиснутая каменными домами, окна которых закрыты деревянными ставнями. Всё залито ярким и жарким солнцем. В конце этой улочки арка. И в тени этой арки, густой настолько, что не видно лиц, стоят, держась за руки высокий, худощавый и немного сутулый мужчина и мальчик лет пяти. Мальчик и мужчина смотрят друг на друга. Голова мужчины опущена, а голова мальчика со смешным хохолком на затылке задрана вверх. И, хоть лиц их не видно, откуда то сразу становится ясно, что они улыбаются.