Обиженные⁠⁠

Тишина в доме была густая. Ее нарушал только тикающий хронометр Алексея.

Он умер внезапно. Тромб оторвался, сказали коллеги его супруге. На работе, за своим рабочим местом, за рулём Трактора. Он всегда был там, дома — лишь место для короткой ночевки между работой. Он вкладывался в работу, как в единственное дело, которое у него получалось. Его хвалило начальство, его уважали коллеги, а жена и родители его тихо ругали. «Опять не приедет. Вечно его нет когда нужна помощь», — вздыхала мать, Людмила Петровна. «Мне бы хоть немного того внимания, что ты начальникам уделяешь», — горько упрекала жена, Светлана.

Мать Алексея и его жена были в давней соре и были бы рады смерти друг друга.

Но вот его не стало. Позже стали известны подробности - оторвался тромб в лёгочной артерии, задыхался 30 минут, могли спасти если кто его заметил.

И оказалось, что после человека, который «всегда в делах», не остается ничего. Ни денег, ни сбережений. Только ипотека, долги , старый автомобиль, и старые тряпки.

Похороны устраивали вскладчину, на последние деньги, занимая у таких же небогатых коллег. И на всем этом, как проклятие, висел немой укор: «Даже на собственные похороны не накопил».

Панихиду проводили в деревне, позвали знакомых, Мать и супруга Алексея стояли по разные стороны от гроба. Светлана заплаканная, в черном платье, купленном пять лет назад для свадьбы брата, и Людмила Петровна без тени эмоций на лице. Между ними, бегала нитка что их могла объяденить пятилетняя Кристина.

Она понимала что папа умер и чувствовала, что горе должно было бы их объединить.

Бабушка и мама не разговаривали друг с другом уже 7 лет, после передачи слов от Алексея «Мама сказала что мы мне мешаешь жить». Они общались только через него.

«Иди ко мне, Кристиночка, бабушке тяжело одной», — негромко, но властно сказала Людмила Петровна, протягивая руку.

Светлана, не глядя на свекровь, резко дернула дочь за локоть: «Она с мамой. Ей страшно. Не трогайте её!».

Кристина вздрогнула и заплакала. Ее маленькое тельце стало канатом который перетягивали перед гробом две женщины, пытаясь урвать себе кусочек единственного, что осталось от Алексея.

«Ты её на ноги поднять не сможешь! Ты нииищая! Отпусти!» — прокричала Людмила Петровна.

«А вы знали, что нужно вашему сыну? Чтобы вы его хоть раз спросили, не тяжело ли ему к вам кататься?» — парировала Светлана, и в ее холодных глазах плескалась не только скорбь, но и годы накопленной обиды.

Они тянули ее каждая на свою сторону, тихо, но яростно. Кристина больше не могла. Его детское сердце, разрываемое этой тягой, не выдержало. Она закричала.

«Ма-а-ам! Ба-а-бушка! Не надо! Перестаньте!» — кричала она, захлебываясь слезами.

На мгновение все замерли. Все взгляды устремились на них — на вдову, на мать и на рыдающую между ними девочку.

И в этой оглушительной тишине, разорванной детскими рыданиями, стало ясно как день. Алексей лежал в гробу, изможденный и спокойный, сбежав от вечных упреков и тягот. А они, живые, остались здесь, в его наследстве — в долгах, в обидах и в войне за любовь того, кто даже не понимал, за что ее разрывают.

Они так и не помирились. Они просто отпустили ее руки, и Кристина, всхлипывая, прижался лбом к холодной стенке гроба, к единственному, кто её по настоящему любил.