О мифах, легендах, кошмарах
Я так устал бежать. Я выдохся, нутро моё дрожало от слабости и страха. И вывалив язык, я хрипло потянул холодный пряный от трав воздух. Я припадал к земле, когда подкашивались ноги и долго-долго позволял себе лежать. Смотреть наверх, на птиц, на облака, на белом небе их практически не видно. Я был один, не слышал голоса ни матери и не отца, ни братьев, ни сестер, со мной не говорила мать-земля, а надо мной молчало небо. Я видел горы, сизыми штрихами они казались мне неизведанным краем, хотя я был в горах, идти отсюда день иль два. Как только начинал спокойно и без боли я дышать, я подрывался с места и продолжал бежать, я внутренне рыдал, о, как болели ноги! Но цель моя была ясна, и я не мог так просто отречься от неё, не мог забыть, закрыть глаза и жить, как жил. Не мог! Подумать только, здесь! Средь бела дня! Не покрываясь ночью, не таясь, как говорили в сказках, как говорили мудрецы, всезнающие Уткучы, Карлык, Каракуш-кан. И я хотел не верить бы своим глазам, не верить в то, что видел. Но не мог. Бежал, чтобы предупредить, чтоб рассказать, чтоб вместе мы решили, что будем делать дальше. Как жить. Я вспоминал легенды, мифы, я вспоминал рассказы тех, кто мог когда-то видеть то, что видел я, но каждый образ, каждый облик был туманен, был неясен мне, я попросту не понимал. Не мог представить. Зато сейчас, как ни старался закрывать глаза, как ни старался выбросить из сердца тот страх, что возник при взгляде на него, я помнил каждую черту, я помнил каждую секунду, что я стоял напротив этого ожившего кошмара. Как уберечь теперь свою семью, свой род, свой дом? Как уберечь себя? От первозданной злобы, что исходила волнами от… существа. Я видел это, я чуял это, я понимал и до смерти боялся.
Я почти дома. Я знал, что мне придется много дней лежать, мне нужно отдыхать. Но не сейчас, чуть позже. Сначала – я скажу, сначала, донесу до всех знание грозящей нам опасности. И заходя под сень леса, я замедлил шаг. Я видел тех, кто выходил из тени дерева, я видел малых деток, огромными глазами они смотрели на меня и ждали вести. И как им рассказать? Я жадно пил подношенную воду. Они молчали, я молчал, в вечерней темноте звенели светлячки. Издалека донесся голос тигра, тревожный долгий рев. И неужели он? Он тоже встретил? Я закрывал глаза, прощаясь с Амбой. Я закрывал глаза, мне слышалось журчание ручья, возле которого я был не так давно, ручья, который осквернил своим касанием, осквернило… то существо. Мотаю головой, я прогоняю страх, я отираю губы от воды и поднимаю взгляд. Моя семья… Мне следует начать издалека, мне следует начать с того утра, когда я вышел, чтобы посмотреть, очнулась ли земля от долгой спячки. Проверить, проклюнулась ли трава, свили ли птицы гнёзда, проверить, тронулись ли на реках льды. И я заговорил, описывая всё, что видел, о птицах, о тех редких, но живых! – цветах, о хрустящем снеге, что лежит в долине. И все теряли интерес, все уходили от меня, решив, что этот мой рассказ будет не интереснее, чем многие из прошлых. Я прикрывал глаза, задерживал дыхание. И вновь заговорил:
– Я видел след.
Все обернулись, все посмотрели вглубь меня, в мои воспоминания, в мой страх, сквозь время и пространство. Туда, где этим утром, под белым небом я стоял, в излучине ручья, лакая теплым языком сырую воду. Туда, где ржавая трава так рьяно тянется к неласковому свету… большого солнца, весеннего бытия Ак-Эне. Я видел след, большой и гладкий, ещё, один, ещё, ещё, ещё. Я вскинул голову, осматриваясь. И чуть поодаль от меня, укутанного в десять тысяч шкур, огромными руками держа кытах, зачерпывал он воду. Я замер, глядя нечисти в глаза, не знал, а видит ли она меня? Но прежде чем узнал, прижал к покатой голове большие уши, я, поджимая хвост, помчался прочь, что было сил. Под лапами моими, мерзлая земля стонала, подгоняла страх мой, мой суеверный ужас пред тем, кого прежде считали только мифом, страшилками для малых деток, несуществующим тем злом, в которое никто не смел поверить. Взгляните! Посмотрите! Задумайтесь, родня!
– Я-видел-человека!
И в тот же миг, из всех расщелин, изнутри камней, из-под земли, из листьев, на отчаянный мой зов, принимая осязаемую форму четырехглазых птиц и шестилапых лис, выходит вся семья. Отец и мать, братья, сестры.
Я почти дома. Я знал, что мне придется много дней лежать, мне нужно отдыхать. Но не сейчас, чуть позже. Сначала – я скажу, сначала, донесу до всех знание грозящей нам опасности. И заходя под сень леса, я замедлил шаг. Я видел тех, кто выходил из тени дерева, я видел малых деток, огромными глазами они смотрели на меня и ждали вести. И как им рассказать? Я жадно пил подношенную воду. Они молчали, я молчал, в вечерней темноте звенели светлячки. Издалека донесся голос тигра, тревожный долгий рев. И неужели он? Он тоже встретил? Я закрывал глаза, прощаясь с Амбой. Я закрывал глаза, мне слышалось журчание ручья, возле которого я был не так давно, ручья, который осквернил своим касанием, осквернило… то существо. Мотаю головой, я прогоняю страх, я отираю губы от воды и поднимаю взгляд. Моя семья… Мне следует начать издалека, мне следует начать с того утра, когда я вышел, чтобы посмотреть, очнулась ли земля от долгой спячки. Проверить, проклюнулась ли трава, свили ли птицы гнёзда, проверить, тронулись ли на реках льды. И я заговорил, описывая всё, что видел, о птицах, о тех редких, но живых! – цветах, о хрустящем снеге, что лежит в долине. И все теряли интерес, все уходили от меня, решив, что этот мой рассказ будет не интереснее, чем многие из прошлых. Я прикрывал глаза, задерживал дыхание. И вновь заговорил:
– Я видел след.
Все обернулись, все посмотрели вглубь меня, в мои воспоминания, в мой страх, сквозь время и пространство. Туда, где этим утром, под белым небом я стоял, в излучине ручья, лакая теплым языком сырую воду. Туда, где ржавая трава так рьяно тянется к неласковому свету… большого солнца, весеннего бытия Ак-Эне. Я видел след, большой и гладкий, ещё, один, ещё, ещё, ещё. Я вскинул голову, осматриваясь. И чуть поодаль от меня, укутанного в десять тысяч шкур, огромными руками держа кытах, зачерпывал он воду. Я замер, глядя нечисти в глаза, не знал, а видит ли она меня? Но прежде чем узнал, прижал к покатой голове большие уши, я, поджимая хвост, помчался прочь, что было сил. Под лапами моими, мерзлая земля стонала, подгоняла страх мой, мой суеверный ужас пред тем, кого прежде считали только мифом, страшилками для малых деток, несуществующим тем злом, в которое никто не смел поверить. Взгляните! Посмотрите! Задумайтесь, родня!
– Я-видел-человека!
И в тот же миг, из всех расщелин, изнутри камней, из-под земли, из листьев, на отчаянный мой зов, принимая осязаемую форму четырехглазых птиц и шестилапых лис, выходит вся семья. Отец и мать, братья, сестры.