Мост через Березину⁠⁠

Освободили Бобруйск от немцев в июне 1944. Из воспоминаний солдат и офицеров:

Рокоссовский К. К., «Солдатский долг».

«…На другой день я проезжал по железнодорожному мосту через Березину, приспособленному противником для автотранспорта, и был поражен увиденной картиной: все поле около моста усеяно телами гитлеровцев — не меньше трех тысяч. Здесь группа фашистов пыталась вырваться из окружения. Больше всего мертвых поблизости от моста, который прикрывали зенитчики майора Панченко. Противник много раз атаковал мост, но взять его не смог.

Я изменил маршрут двум дивизиям, которые шли на переправу севернее, я приказал им идти через этот мост. Я считал, что пройденные пехотинцами лишние пять километров сторицей окупятся моральным эффектом: пусть люди своими глазами увидят тысячи убитых врагов и сами оценят подвиг товарищей, дравшихся на этом направлении».

Горбатов А.В., «Годы и войны».

Резник А. И., командир 2-го батальона 409-го полка:

— Мы должны были начать в шесть утра, но ждать не было смысла, и наступление начали в четыре часа. Переправились спокойно, без огня. Батальон шел полосой метров 300-500, по двум-трем улицам, справа продвигался батальон Сирякова. Город сильно горел, везде стоял треск выстрелов. Первое сопротивление немцев встретили только у вокзала — немцы стреляли из пулеметов. Там был сержант Шамаев с автоматчиками, они и взяли вокзал…

Залепукин Ф. П., начальник штаба 1-го батальона 409-го полка:

— Платформа была пуста. От сгоревших вагонов остались одни остовы. Стены вокзала выщерблены пулями и осколками. На стене внутри вокзала — портрет Гитлера, изрешеченный автоматными очередями. Водокачка была настолько разбита, что удивительно, как она еще стояла. На нее забрался командир минометной роты Михаил Бондарев и оттуда корректировал огонь минометов, но фашисты огнем заставили его оттуда убраться…

На улицах Бобруйска

Уличные бои шли по всему городу. Сплошной треск выстрелов, разрывы гранат, крики «Ура!» и вопли ужаса, стоны умирающих…

Тысячи немцев большими группами пробивали себе дорогу любой ценой. Атаковали они отчаянно, не считаясь с потерями. На роту Кошкарова наступали несколько сот гитлеровцев. Пулеметчик Сабиров, подпустив немцев на 50 метров, дал такую длинную и точную очередь, что из первой цепи атакующих почти никто не поднялся. После нескольких таких же точных очередей немцы побежали. Рота поднялась в контратаку. Остатки совершенно деморализованных гитлеровцев сдались в плен. Перед позициями роты на небольшом поле насчитали до 250 трупов, около 150 фашистов встали с поднятыми руками.

Артиллерист старший сержант Галушка впоследствии описывал в дивизионной газете подобную картину: «…Казалось, они потеряли разум — бежали прямо на орудия в полный рост, с криками, воплями. Мы открыли огонь — только клочья летят, но лезут и лезут. С полсотни снарядов выпустил — не помогает, их все больше и больше. Пули по щитку так и хлещут. Решил взяться за картечь, было у меня с ней пятнадцать снарядов. Первый выстрел — буквально как косой. Перехожу на беглый огонь. Наконец, шарахнулись врассыпную в ужасе. Это был, пожалуй, самый удачный день в моей жизни».

Залепукин Ф. П., начальник штаба 1-го батальона 409-го полка:

— Стремительной атакой батальон ворвался на улицу Дзержинского. Что удалось увидеть и запомнить: как рядовой Садов связкой гранат подбил танк, выползший из-за станционных построек, а экипаж расстрелял из автомата. Группу бойцов во главе с сержантом Пальчиковым засек фашист-пулеметчик и открыл по ним огонь. Под прикрытием огня пулемета к ним поползли фашисты, но наши их вовремя заметили и всех троих уложили. Группа гитлеровцев подползла с правой стороны дороги. Пальчиков заметил их, достал гранату, но не успел занести ее для броска, как был смертельно ранен. Нужно было поистине нечеловеческое усилие, чтобы все-таки бросить внезапно отяжелевшую гранату. Как его все уважали в батальоне… Лейтенант Геннадий Афанасьев безошибочно определял в этом аду, где прячутся фашисты. В подвале одного из домов он обнаружил фашистов, но бросить гранату не успел, одного срезал из автомата, а со вторым пришлось изрядно повозиться в рукопашной. Как он мне потом рассказывал, уже чувствовал, что силы его покидают, фашист был сильней, но все же изловчился и ударом приклада в висок уложил его.

Батальон настойчиво продвигался по улице на запад. Кругом стояли брошенные автомашины, валялись ящики, каски, оружие и повсюду — трупы. Выскочили к большому горящему двухэтажному дому, у ворот его металась женщина: «Родненькие! Фашисты детей живьем жгут! Сынки, помогайте скорей!» Тут рухнула стена, столб огня и дыма, женщина упала, забилась судорогами в плаче. Подбежала вторая женщина, страшно худая, громко рыдает мне в гимнастерку. Не сразу понял, что она кричит, наконец, разобрал: «В подвале женщины и дети». Подбежали наши солдаты, и мы бросились в подвал. Спасли всех вовремя. …Как нас обнимали и целовали, плакали, что-то торопливо говорили, рассказывали, как немцы с факелами ходили по улицам и поджигали все дома подряд, а жителей расстреливали…

Лебедев Н. А., командир отделения разведроты дивизии, старшина:

— На какой-то улице мы наскочили на гитлеровца, который из зенитного пулемета стрелял зажигательными патронами по крышам домов. Полыхала вся улица. Нас такое зло взяло, что сшибли этого подлеца, раскачали и забросили в огонь ближайшего горевшего дома. Факельщиков мы в плен не брали…

Петрухин И. Н., пулеметчик 409-го полка, сержант:

— Я перебегал какую-то улицу и во дворе дома увидел старика лет шестидесяти с кинжалом в спине. Он еще тяжело вздыхал, умирая. Из дома раздавались крики женщины и немца. Я заскочил в дом, там были два немца, которые только что убили этого старика. Видимо, женщину, наверное, внучку этого старика, ждала такая же участь. Одного фрица я уложил сразу, а с другим пришлось сцепиться в рукопашную, но убил и его. Потом я еле разжал руки этой девушки со своей шеи, так она была рада спасению. Она готова была бежать вместе со мной, чтобы мстить фашистам…

«…Проходим через Бобруйск. Девушка-регулировщица направляет нас по боковой улице. Город горит, но пожары уже заканчиваются.

… Помню автобус, набитый медикаментами. Но немецкая тотальная мобилизация действовала вовсю, поэтому бинты были из бумаги, а лекарства с неизвестными нам названиями было приказано закопать. Всюду валялось много кусков мыла, но из глины, находили банки с медом, но из еловой смолы, словом, сплошные эрзацы. Однако пакетики с концентратами, вроде коричневого порошка «Jagersuppe», нам очень понравились. Еще было разбросано много игральных карт, хотя и не с такими мастями и фигурами, как у нас; бойцы их собирали охотно и в свободные минуты у костров, молодые и старые, садились играть в дураки и в очко, в последнее на гитлеровские деньги, также разбросанные повсюду… Всюду валялось много разных штабных документов, каких-то списков, приказов, карточек, возможно, иные из них представляли ценность для начальства или для будущих историков, но никто из нас не обращал внимания на эти бумажки. Видел я целую картотеку, на каждой карточке фамилия, имя и номер убитого немца, и кроки, где он похоронен, видимо, рассчитывали впоследствии перенести останки nach Vaterland. Было много разбросано книг, большею частью дешевых с веселыми и фривольными картинками и стишками, но дважды я находил и карманные издания «Mein Kampf».

Сергей Голицын, «Записки беспогонника».

Нет, это Пикабу, на оригинале всё в огне.