Фотография в кошельке⁠⁠

Часы пробили три. Время призраков и отчаявшихся. В ломбард вошла она. Красивая. Даже сейчас, с размазанной тушью и лицом, похожим на дорогую, но разбитую фарфоровую куклу. От неё пахло хорошими духами и плохим виски. Она оглядела пыльные полки с таким презрением, будто её занесло в морг для бедных.

— Это здесь стирают память? — её голос был низким и надтреснутым.

— Здесь не прачечная, мадам, — ответил я. — Здесь оценивают. Что у вас? Надеюсь, не воспоминание о сломанном ногте?

Она испепелила меня взглядом.

— Я хочу продать первый год моего брака. Весь.

Я отложил тряпку, которой протирал свои очки. Это интересно. Обычно приходят за одним конкретным моментом, за самым острым осколком. А она хотела вырезать целый пласт жизни.

— Это дорогой лот, — сказал я. — Но почему? Первый год обычно самый сладкий. Медовый месяц, все дела.

— Мёд скис, — отрезала она. — Он променял меня на секретаршу, у которой сиськи твёрдые, а мозги — жидкие. Каждое воспоминание о том, как он клялся мне в вечности, теперь — как раскалённая игла. Я хочу, чтобы этого не было. Никогда.

В её глазах была не грусть. Была ярость. Желание не забыть, а уничтожить. Отомстить прошлому.

— Цена будет высокой, — предупредил я. — Когда удаляешь такой большой массив, могут пострадать и соседние файлы. Можете забыть, как зовут вашу собаку или любимый сорт кофе.

— У меня нет собаки, — прошипела она. — А кофе я теперь пью только чёрный и горький. Как моя жизнь.

Она села в кресло с вызывающей грацией, закинув ногу на ногу. Я надел на неё шлем, коснувшись её шёлковых волос. Я включил машину на полную мощность, готовясь к погружению.

Щелчок тумблера.

И мир взорвался.

Не запахом. Не звуком. А светом. Солнечным светом.

Я — это она. Я стою в белом платье на берегу моря. Ветер треплет фату. Он стоит напротив, и в его глазах — вся Вселенная. Он говорит «да», и это «да» звучит громче, чем шум прибоя.

Вот мы в нашей первой съёмной квартире. Смеёмся, собирая мебель из Икеи. Едим пиццу прямо из коробки на полу. Его руки пахнут краской, а мои — счастьем.

Вот он приносит мне завтрак в постель. Неумело поджаренный тост, который он сжёг. Но это самый вкусный тост в моей жизни.

Вот мы лежим в темноте, и он шепчет мне на ухо глупости. Рассказывает о своих мечтах. И я — центр этих мечтаний. Я — его воздух, его маяк, его гавань. Каждое его прикосновение — не секс. Это обещание. Каждое «люблю» — не слово. Это фундамент, на котором я строю свой мир. Я верю. Я безоговорочно верю.

Поток воспоминаний был таким тёплым, таким настоящим, что я сам начал в нём тонуть. Я почувствовал укол зависти. У меня никогда такого не было.

Щелчок.

Я стою над креслом.

Женщина смотрит на меня. Взгляд холодный, ясный. Никакой боли. Ничего. Она стала похожа на бизнес-леди на переговорах.

— И всё? — спросила она.

— Весь год. Как будто его не было.

Она достала из сумочки платиновую карту.

— Сколько с меня?

Я назвал сумму. Заоблачную. Она даже не моргнула. Приложила карту к терминалу.

— Спасибо за услугу, — сказала она и, грациозно поднявшись, направилась к выходу.

У самой двери она остановилась. Обернулась.

— Скажите, а... кто этот мужчина на фотографии у меня в кошельке? Я не помню.

И вышла. Колокольчик деликатно звякнул ей вслед.

Я остался один. Внутри меня догорало чужое счастье. Я чувствовал фантомное тепло его рук, вкус подгоревшего тоста.

Это была самая сладкая и самая ядовитая доза.

Я открыл свою книгу учёта.

«Лот #3. Продана Любовь. Оплачено картой. Состояние: лёгкое б/у, имеются следы позднейшего разочарования».

И приписка для себя:

«Побочный эффект: она избавилась от боли. Но вместе с ней она избавилась и от умения верить. Она больше никогда никому не поверит. Она будет менять мужчин, как перчатки, но так и не поймёт, почему её сердце остаётся холодным. Она вырезала не воспоминание. Она вырезала часть своей души».

Я закрыл книгу.

Три часа ночи. Самое время для разбитых сердец.