Дед⁠⁠1

Вчера замерз дома и решил утеплиться. И надел старую рубашку. Теплую фланелевую рубашку. Рубашку деда. Бабушка отдала мне ее, когда деда не стало. Это было 22 года назад.

Помню, как не носил и не стирал ее несколько лет, потому что она пахла им. Пахла им, одеколоном, машинным маслом и мятой. Он очень любил чай с мятой. Помню, как доставал эту рубашку из шкафа и просто нюхал. Этот запах напоминал о нем и пытался обмануть мозг, давая ощущение, что дед все еще жив. Потом я убирал рубашку обратно, моля всех богов мира, чтобы запах не выветрился.

Тогда мне его очень не хватало.

У меня не было отца. Зато был дед. Нет, не так. Был Дед.

Самое яркое воспоминание о дедушке – это его руки. Кисти рук. Большие и почти бронзовые от въевшегося в кожу загара. Одна его ладонь – это две моих. Хотя, гигантом он не был.

Когда мне сообщили, что дед умер, первая картинка, которая появилась в моей голове – это дед, лежащий в поле среди цветов. Не знаю, как и почему она возникла перед глазами, но, когда я приехал на похороны, я узнал, что дед умер в поле, и нашли его лежащим среди полевых цветов.

Он умер, когда мне было 17. Он не увидел, как я закончил школу, как закончил институт, как пришел из армии, как женился и как стал отцом. Уверен, он бы очень радовался правнуку, точно так же, как радовался мне.

Он всегда улыбался, глядя на меня. Он видел во мне не внука, а сына, ведь своих сыновей у него не было, были только дочки. А он всегда хотел парня.

Помню, как он учил меня (как в фильме «Любовь и голуби») ползать по пластунски, как мы искали в переставшей моргать гирлянде перегоревшую лампочку, как чинили крыльцо, и как несли ночное дежурство на огороде, когда рядом с нашей деревней несколько дней стоял цыганский табор. Это были одни из лучших моментов детства.

Дед научил меня всему – починить кран, прибить полку, прочистить карбюратор. У него был заветный чемоданчик, в котором лежала волшебная синяя изолента, кусачки, молоток, мотки проволоки и еще куча всякого нужного и не очень инструмента. И когда мне разрешалось прикоснуться к этому ларцу сокровищ, я был на седьмом небе от счастья.

Помню, как мы ставили с ним забор в деревне. Мне было лет семь, и он дал задание укрепить уже приколоченные им жерди к столбам. Понятно, что укреплять их не было никакого смысла, но дед сказал, что моя помощь ему просто необходима, вручил мне молоток и гвозди, показал, как и куда нужно колотить.

Я обколотил гвоздями всё. И жерди, и столбы, и калитку. Наверно, такой бессмысленной траты гвоздей свет еще не видывал. Гвозди были абсолютно везде. Помню, бабушка ворчала, что я перевел столько гвоздей понапрасну, а дед только ухмылялся – пускай учится! А я был неимоверно горд собой, на сто процентов уверенный в том, что без меня забор при первом же ветре бы развалился.

Помню его трактор, огромный тракторище, на котором он работал.

Примерно вот такой.

Помню, малым, всегда ждал его приезда на обед, чтобы, пока он кушает, посидеть в таком красавце.

Одно из самых ярких воспоминаний – рассказ деда о том, как он в детстве грел ноги, когда пас коров. Обуви не было, и чтобы ноги не мерзли, он просто вставал босыми ногами в свежую коровью лепешку и стоял в ней, пока она не остывала. А когда она остывала, он искал другую, потеплее.

Наверное, поэтому, он всегда очень бережно относился к обуви. Он даже ходил так, что его обувь всегда оставалась чистой и в дождь и слякоть. Помню, как бабушка постоянно удивлялась тому, что идя вдвоем с ним по одной и той же дороге, он всегда оставался чистым, а ее обувь и ноги – забрызганными чуть не до колена.

А еще он никогда не матерился. Нет, может быть, на заводе он и отпускал крепкие словечки, но при родных и знакомых самое ругательное слово от него было слово «собака».

Не заводится запорожец – собака!

Ударился о косяк в бане – собака! (сколько помню – он всегда бился затылком об этот чертов косяк)

Сорока утащила яйцо из курятника – собака!!!

Ах, да – дед очень любил своих кур. Даже давал каждой имя. Из всей семьи только мне было разрешено тоже участвовать в раздавании имен. Помню, была одна курица, которая перестала нестись, пытаясь высидеть птенца. Как говорили у нас в деревне – запарИла (типа, сидеть на яйце – парить). Я, будучи еще мальцом, недолго думая предложил назвать эту курицу Парнушкой. Ну, она же запарила. Похихикав, взрослые отклонили мое предложение. А я еще долго дулся, не понимая почему.

А еще дед никогда меня не ругал. Нет, у него нельзя было забаловать – он был строг, но справедлив. Однажды я запер его в бане (случайно), и он просидел там несколько часов (не хотел ломать дверь), пока мы ходили с бабушкой в соседнюю деревню. И мне за это ничего не было, только укоризненный взгляд. А вот если бы я запер бабушку, то получил бы по жопе. Хотя, бабушка у меня тоже золотая. Про нее расскажу в другой раз.

А дед … Благодаря деду у меня был отец!

Всем добра!