Чернила и Зеркала. Глава 33⁠⁠

Дверь в отделение Управления Правопорядка с привычным скрипом, словно нехотя, впустила меня в объятия затхлого воздуха. Здесь пахло старыми страхами и залежавшейся бумажной пылью. Ничего не изменилось. Всё тот же желтоватый свет люминесцентных ламп, от которого глаза слипались, всё те же горы папок, угрожающе нависающие над столами, и всё те же быстрые, скользящие взгляды коллег. Они не смотрели — сканировали, оценивая, не принёс ли я на подошвах новую порцию дерьма, в которую теперь всем предстоит вляпаться.

Капитан Корвер сидел в своём стеклянном аквариуме, уткнувшись в какой-то маленький металлический конструктор, отдалённо напоминавший скелет механического паука. Он что-то аккуратно подпиливал надфилем, и тонкий скрежещущий звук был едва слышен через стекло. Увидев меня, он не выразил ни удивления, ни радости. Просто отложил инструмент в сторону, встал и вышел ко мне навстречу.

— Арчер!

Голос капитана прозвучал с подчеркнутой, почти театральной бодростью. Подошел вплотную и сильно хлопнул меня по неподвижной руке. Удар получился тяжелый, влажный.

— Поздравляю с возвращением! Герой, чёрт возьми! Наследника Ла Бруньера спасли. Такого подвига не каждый день увидишь.

Горячая и липкая ладонь капитана всё ещё лежала на моём плече, будто прижигая ткань плаща.

— Спасибо, капитан, — мой голос прозвучал ровно и сухо. — Без помощи самого Харлана Ла Бруньера я бы не справился. Один там долго не продержался бы.

Корвер убрал руку, его глаза — маленькие и пронзительные, как буравчики, — на мгновение сузились, изучая моё лицо.
— Знаю. Слышал. Ну и как ты вообще? Пришёл поздороваться или решил, что уже пора седлать коней и на дело? У тебя, на минуточку, ещё неделя больничного впереди. Врачи, я слышал, были против.
— Сидеть дома — не моё, — пожал я плечами, стараясь, чтобы движение выглядело естественно, но не слишком свободно. Связки натянулись с тупой болью. — Стены давят. Решил вот Микки поискать. Дома его всё нет, на звонки не отвечает. Не похоже на него.

— Знаю, знаю, — капитан тяжело вздохнул, проходя к своему столу и доставая из ящика резную деревянную коробку с сигарами. Он бережно, кончиками пальцев, извлек одну, поднес к носу, втягивая аромат кедра и табака, затем обрезал кончик и зажёг. Дым, густой, сладковатый и удушливый, заполнил пространство между нами, создав дымовую завесу. Он протянул коробку мне. Я, после секундного замешательства, взял одну. Пламя зажигалки дрогнуло перед моим лицом, отразившись в его глазах.

— С тех пор как стал детективом, занят чем-то своим, — продолжил Корвер, выпуская кольцо дыма, которое поплыло к потолку, словно джинн из бутылки. — Никому не рассказывает, какое у него дело. Сказал мне однажды: личное, мол. Настоящее.

Я сделал медленную затяжку. Дым обожёг горло знакомым и почти забытым ядом.

— А сюда он заезжает хоть иногда? Может, в архиве копался?

— Пару недель назад был. Я ему дело выдал, пустяковое — разобраться с мелкими воришками на рынке. А потом он опять пропал. Как в воду канул. Ни звонка, ни отчёта.

— Понятно. Спасибо, капитан.

— Выздоравливай, Арчер. Не торопись. Мир не рухнет без твоих подвигов.

Я вышел, оставив его в клубах ароматного дыма, и направился к своей «Грани». Металл кузова был прохладным и шершавым под пальцами. «Пара недель назад». Значит, Микки вёл своё расследование уже после того, как получил от капитана официальное задание. И пропал именно в его рамках.

«Грань» заурчала, ныряя в знакомые лабиринты Сумерек. Этот буферный район всегда был лучшим местом для сбора слухов. Здесь стирались границы между Холмами и Трущобами, а информация становилась валютой.

Бар «Смятая покрышка» встретил меня волной густого воздуха, замешанного на перегаре, дешёвых сигаретах и жареном жире. Музыка почти не была слышна под гул голосов, звон стаканов и скрип старых стульев. За стойкой стоял улыбчивый детина с огненно-рыжей шевелюрой и не по-барменски румяными щеками. От него исходил запах пота и слабенького одеколона.

— Приветствую, друг! Что будете? — Его голос звучал так бодро, что казался неуместным в этом унылом месте.

— Виски. Без льда. Самый простой.

Я устроился на свободный стул у стойки, спиной к стене, чтобы видеть и вход, и основное пространство зала. Стакан поставил перед собой. Пить быстро было нельзя. Меня бы сразу заподозрили. Любой, способный поглощать такое количество алкоголя без видимых последствий, — либо нечеловек, либо детектив. А я сейчас был и тем, и другим, но показывать этого не хотел.

Так я и сидел, медленно растягивая свой виски, превращаясь в часть интерьера — ещё одну тень в углу. Часы текли, сливаясь в монотонный гул. Я отключил внутренний диалог, позволяя чужим разговорам течь сквозь меня. Обсуждали цены, делились слухами о новых наркотиках, ругали начальство. Ничего полезного.

Я уже прикончил свою первую бутылку, заказав вторую — для вида, когда мой слух выхватил из какофонии один-единственный, раздражённый, хриплый голос.

— …понабрали же кого попало! В самое-то управление! Даже гремлина какого-то взяли, а он теперь шляется, нос везде суёт, каких-то стариков выискивает…

Я медленно, с естественным видом подвыпившего человека, повернул голову на звук. За столиком в углу сидел мужчина лет пятидесяти, с одутловатым лицом и потрёпанной кепкой. Он обращался к своему молчаливому соседу, жестикулируя стаканом.

Я сделал удивлённое лицо и качнулся на стуле в их сторону.
— Простите, что перебиваю… Вы про какого гремлина? Детектива? Серьёзно? В наше-то Управление?

Мужчина с раздражением посмотрел на меня, но алкоголь и желание блеснуть новостью перевесили.

— Ага! Сам видел! Такой щёголь, в плащике, несёт какое-то старое дело в портфеле. Идёт по Тенистому переулку, носом шмыгает, будто след ищет. Я ему — эй, мол, детектив, чего ищешь? А он на меня так, исподлобья, взглянул и дальше пошёл. Наглец!

— И где это вы его видели-то? — спросил я, делая ещё один глоток из стакана. Жидкость обжигала губы.

— Да сегодня, перед тем как сюда зайти. Там, по дороге к Сумеречному рынку. Ну и дела… куда катится мир…

— Ну и дела, — мрачно проговорил я, допивая остатки виски. Острое тепло разлилось по желудку. — Спасибо на добром слове.

Я оставил на стойке несколько банкнот и вышел на прохладный, пропитанный гарью и влажным асфальтом воздух Сумерек.

Сев в «Грань», я на мгновение закрыл глаза, мысленно отметив на карте Тенистый переулок и Сумеречный рынок. Очаг расследования Микки был где-то здесь. Он искал стариков. Бывших копов? Свидетелей?

Теперь поищем и мы его.

Он явно не хотел, чтобы его нашли. По крайней мере, те, кто знали его в лицо. Объездив все Сумерки вдоль и поперёк, я не встретил ни одного зелёнокожего детектива в потёртом плаще. Ни в забегаловках, пахнущих пережаренным маслом и тоской, ни в подворотнях, где слышен был лишь шепот теней да шорох крыс. Гремлин, вынюхивавший старые дела, словно растворился в спертом, пропитанном отходами воздухе Ностра-Виктории.

Оставался последний, отчаянный и очевидный вариант — дождаться его дома. Я припарковал «Грань» в грязном дворе напротив его подъезда, в тени ржавого пожарного эвакуатора, чья кабина напоминала череп доисторического животного. Запасся термосом с горьким, как полынь, кофе, бутербродами, завёрнутыми в промасленный пергамент, и включил режим наблюдения. Стекло чуть запотевало от моего дыхания.

Ночь пролетела в томительном ожидании, растягиваясь, словно жвачка. В поле моего зрения проплывали подозрительные личности всех мастей — торговцы сомнительными зельями с пустыми глазами, проститутки, меняющие локации с видом уставших автоматов, и двое пьяных орков, устроивших нечто среднее между дракой и братанием, их рычание глухо доносилось сквозь стекло. Но среди них не было никого низкорослого и зеленокожего. Микки не появился ни к полуночи, когда фонари начали мигать, ни к рассвету, окрашивающему небо в цвет грязной стали.

Я прождал до самого обеда следующего дня. Солнце, бледное и безразличное, поднялось над горизонтом, осветив серость будней, не принеся тепла. Он будто кожей чувствовал засаду, предугадывал моё присутствие и умышленно, подобно призраку, избегал собственного логова.

Наконец, я сдался. Вырвав страницу из полевого дневника, крупно, размашисто, с нажимом написал:

«Микки. Свяжись любым способом. Позвони мне или миссис Молли. Не исчезай. Зейн».

Я прикрепил записку к его двери, всадив канцелярскую кнопку прямо в центр деревянной панели, чтобы её невозможно было не заметить, не содрать случайно. Бумага белела, словно предупредительный сигнал, саван над его прошлой жизнью. Надежда была призрачной, тонкой, как паутина, но другой не оставалось.

Остаток дня я посвятил сну и попыткам навести порядок в хаосе. Вернувшись домой, рухнул на кровать и погрузился в чёрную, бессонную пустоту на несколько часов. Проснулся с тяжёлой, словно свинцом налитой головой, но с более ясным, холодным умом.

В центре кабинета стояла моя «доска безумия» — большой пробковый щит, утыканный фотографиями, картами, сводками и нитями, связывающими их в причудливый паутинный узор. Я стоял перед ней, попивая гномий самогон из потертый металлической фляги. Острый, как бритва, вкус обжигал горло, прочищая мысли, выжигая остатки усталости.

Осталось всего две бутылки. Надо бы прикупить, но впереди — аренда, а кредиты на счёту не вечны. Придётся затянуть пояс.

Я водил пальцем от фотографии капитана Корвера к снимку здания управления, от служебной записки о «несанкционированной облаве», пожелтевшей от времени, к пустому месту, где должно было быть лицо Микки. Я не стал его сюда крепить. Мало ли кто заглянет. Некоторые дыры на карте красноречивее любых фотографий.

На следующее утро я был на ранчо у Джона. Чувствовал себя на удивление свежим и собранным, будто тело, наученное жестоким опытом, наконец начало входить в ритм, принимая эти экстремальные нагрузки и сверхбыстрое восстановление как новую норму.

Осеннее утро оказалось бессолнечным, серое небо нависло низко, словно придавливающее землю, обещая в лучшем случае морось, а в худшем — очередное испытание на прочность. Джон, как всегда, оправдал самые мрачные ожидания.

— Итак, боец, — он стоял передо мной, подпирая бородой воротник своей вечной клетчатой рубашки, пропахшей потом, землёй и дымом. — Сегодня твой счастливый день. Задача проста: преодолеть всю полосу менее чем за час. В конце — один выстрел из «Ворчуна». И всё это в обнимку с твоим бездыханным товарищем.

Он пнул ногой лежавший на земле мешок, набитый песком так туго, что тот издал глухой, угрожающий стон.

— Ну что, боец, готов окунуться в праздник? — Джон широко улыбнулся, принимая от меня конверт с деньгами за месяц тренировок и коробку дорогих шоколадных конфет, купленных в Верхнем Городе для его детей.

— Трепещу от нетерпения, — буркнул я, чувствуя, как привычное напряжение сковывает плечи.

— Вот и славно. Потому что мне показалось, ты у меня начал расслабляться. Так что я подготовил для тебя кое-что особенное. Пошли, проинспектируем новые аттракционы.

Мы обошли главное здание и вышли к дальнему краю трассы. Моё сердце провалилось куда-то в сапоги, затем в сырую землю. То, что я увидел, мог придумать только законченный садист или гений тренировочного дела. Джон, по всей видимости, был гибридом того и другого.

— Вон те колья, видишь? — он указал на ряд неровных, корявых столбов, вкопанных в землю на разной, предательской высоте. — Будешь по ним скакать, как горная коза, и желательно не шлёпаться в грязь. Закрепил я их вроде бы надёжно, но… знаешь, дерево — оно живое, непредсказуемое.

Он подмигнул, и в его глазах заплясали чёртики.
— А вон там… присмотрись к тому скользкому бревну над ручьём. По нему предстоит пробежать. Но не обольщайся: пока будешь по нему ползти, как ополоумевший таракан, с боков станут раскачиваться мешки с песком. Для остроты ощущений.

Я с тоской осмотрел эти новые орудия пыток, уже мысленно ощущая синяки и ссадины.
— Джон, тебе бы свадьбы вести, — выдавил я с убийственным сарказмом. — Отличный из тебя тамада. Конкурсы просто улётные. Гости с ума сойдут от восторга, прямо в реанимацию.

Он рассмеялся, довольный собой; его смех прокатился по полю, спугнув пару ворон.

— Знал, что ты оценишь! Но это ещё не всё, сынок. Потом, когда научишься проходить это с открытыми глазами и не падать… будешь бегать с завязанными.

— Ты совсем рехнулся! — сорвалось у меня раньше, чем я успел подумать. — Здесь с открытыми-то глазами кости пересчитать можно!

— Именно! — весело хлопнул он меня по спине так, что я едва устоял, и в груди что-то хрустнуло. — Но если выживешь, будешь бегать с закрытыми. А теперь… хватит болтать. Обмундировывайся, не забудь своего немого друга. — Он снова пнул мешок. — Сегодня у тебя и правда насыщенная программа.

Облачение в старые, пропитанные насквозь доспехи было похоже на возвращение в прежнюю, более слабую оболочку. Холодный металл утяжелителей охватил ноги и торс, разгрузочный жилет, набитый свинцовыми пластинами, привычно оттянул плечи. Каска, пахнущая старческим потом и пылью, вжалась в череп. Когда-то этот комплект выживал из меня последние силы, превращая каждый шаг в муку. Теперь… теперь он стал просто тяжёлым. Невыносимо тяжёлым для любого обычного человека, конечно. Но для меня — всего лишь осязаемым напоминанием о том, каким я был, и грубым камуфляжем того, кем становился.

Я вскинул на плечи мешок с песком. Он оседлал меня, словно каменный демон, впиваясь грубым брезентом в ключицы. Пальцы сомкнулись на прикладе «Ворчуна» — старой, исцарапанной винтовки Джона. Её вес, знакомый до грамма, остался единственным неизменным абсолютом в этом безумии, точкой отсчёта в рушащемся мире.

Вышел на старт, сапоги вязли в размокшей земле. Джон, сверившись с огромными, блестящими карманными часами, кивнул, его борода колыхнулась на ветру.
— Вперед! Беги! И постарайся не разбиться в лепёшку до финиша.

Я рванул с места, сдерживая внутреннюю пружину, заставляя мышцы работать вполсилы, имитируя старую, привычную одышку. Двигаться так, как двигался бы измождённый Зейн Арчер — упрямо, но без полёта, превозмогая, но не паря. Но Джон, чёрт бы его побрал, унюхал подмену.

— Эй, Арчер! — проревел он, стоя на возвышении, сложив руки рупором. — Мне мерещится, или ты сегодня порхаешь, как мотылёк на опиуме? Если у тебя ещё есть силы на эти пируэты, на обратном пути захвати пару булыжников своему другу!

Чёрт. Пришлось выжать из себя чуть побольше, иначе действительно выглядел бы, будто вышел на воскресную пробежку. Однако внутренне ощущал: прежняя тяжесть уже не сдавливает грудь. Мышцы, выточенные дьявольски быстрым метаболизмом, уплотнились, окрепли. Нет, я пока не гора мускулов, но постепенно перестаю быть иссохшим детективом и начинаю превращаться во что-то… иное.

Новые препятствия стали суровым испытанием. Колья. Я бежал по ним, чувствуя, как подошвы сапог, привыкшие к твердому асфальту, предательски скользят по неровной, сырой древесине. Падение вниз, в липкую, холодную жижу, отозвалось не только болью, но и унизительным хлюпаньем. Скользкое бревно. Тщетно пытаясь поймать равновесие, я чувствовал, как раскачивающиеся мешки с песком, неумолимые, словно маятники, сбивают меня с курса с завидным постоянством. Грязь, едкий пот, заливающий глаза, хриплое сбившееся дыхание.

К финишу я приполз, вернее — припал, спустя три часа. Бросил мешок, и тот с глухим стуком, словно падающее тело, ушёл в землю. Я рухнул рядом, грудью в прохладную, колючую траву, жадно хватая ртом воздух, который, казалось, не мог потушить пожар в лёгких.

— Подъём! — оглушительный рык Джона пробился сквозь гул в ушах. — Ты забыл, зачем всё это, болван? Сделай уже свой чёртов выстрел!

Я поднялся на дрожащих, будто в лихорадке, ногах. Каждый мускул взвизгивал от перегрузки. «Ворчун» лежал в грязи, словно обломок. Я поднял его. На сей раз винтовка была не столь грязна — я хотя бы научился не бросать её в первую попавшуюся лужу.

Затвор. Резкое, отработанное движение, вгоняющее патрон в патронник с металлическим щелчком. Поднимаю тяжеленную винтовку, целясь в давно изрешечённую банку из-под гномьего самогона, болтающуюся на ветке. Палец нащупывает холодную скобу спуска. Плавный выдох. И… сухой, бесплодный щелчок.

Пусто.

Я снова взвел затвор, выбросил нестреляный патрон, подал новый. Снова вжал приклад в плечо. Снова щелчок.

— Она у тебя вообще живая? — Мой голос сорвался на хрип, я с ненавистью уставился на Джона.

Тот невозмутимо жевал травинку, его глаза щурились от солнца.

— Стреляет, конечно. Просто ты обращаешься с ней, словно слон с фарфоровой вазой. Завтра начнём учиться чистить... и стрелять. С самого начала. С нуля.

Так и пролетела оставшаяся неделя. Дни слились в монотонный ад падений, щелканья затворами, хриплых команд Джона и ночей, когда я проваливался в сон, будто в чёрную яму, а моё тело за тёмные часы пожирало содержимое холодильника, затягивая синяки и сращивая микротрещины мышц.

И вот, неделя больничного истекла. Я снова переступил порог Управления — уже не как гость, а как его неотъемлемая часть. Запах старой бумаги, пыли и застарелого подвоха встретил меня, как старого собутыльника. Капитан Корвер, не отрываясь от монитора, швырнул мне через стол тонкую, невзрачную папку.

— Возвращаешься в строй, Арчер. Постарайся на этот раз не устроить апокалипсис. Держи. Скучнейшая кража драгоценностей в ювелирной лавке «Сияние аль-Разида» в Сумерках. Владелец, гном, мечется в истерике, местные копы головы сломали, но безрезультатно. Разберись. И, Арчер...

Он наконец поднял на меня усталые глаза.

— На этот раз давай обойдемся без взрывов, спасения аристократов и разгрома секретных лабораторий. Мысль уловил?

Я взял папку. Она оказалась на удивление лёгкой, почти невесомой. Просто кража. Рутина.

— Уловил, капитан, — ответил я, поворачиваясь к выходу и ощущая на спине его тяжёлый, оценивающий взгляд.

Обычное дело в необычном городе. Отличная ширма, чтобы продолжить собственные поиски.

Читать далее