Бывших работников «Скорой помощи» не бывает.
Я, даром что лет восемь назад перешла со «Скорой» в стационар (медсестрой), те времена вспоминаю с ностальгией. Если бы не нищенская зарплата вкупе с адским трудом и огромной неразделенной ответственностью, может быть, и до сих пор бы работала на СП. Но не в этом суть.
Истории, вклинившиеся в память чётче всего.
1. «Моя милиция меня бережёт».
Поступил вызов на «белочку». На усиление мне выдали целого одного милиционера (тогда еще полиция называлась милицией). Наш дуэт выглядел довольно комично: рослая упитанная деваха и маленький тощенький белёсый паренек, ощутимо клонившийся набок в сторону кобуры с пистолетом. Поднимаемся на этаж, звоним. Открывается дверь, на пороге стоит мужик с топориком. Надо сказать, он не предпринимал никаких активных действий, ему лишь стоило недобро зыркнуть… и мой защитник синей молнией метнулся вниз по лестнице. Я, видя такой расклад, ломанулась следом, прикрывая тылы чемоданом – благо, железный.
Вызвали наряд, мужика скрутили, доставили в больницу.
2. «Бешеному кобелю семь вёрст не крюк».
Косвенно перекликается с предыдущей – в том, что касается стражей порядка и их отношения к работе. Очередная «белочка», вызов в район, километров семь или восемь от города. Дежурили в тот раз с напарником, приехали, укололи, связали, погрузили в машину. Пациент категорически против, брыкается, нецензурно убеждает всех окружающих, что их присутствие тут нежелательно, а сам он в полном порядке. Милицейский наряд, сочтя свою работу по погрузке исполненной, залезает в свой «бобик». Мы с напарником дружно ох**ваем, переглядываемся и я озвучиваю нашу общую мысль:
- Товарищи милиционеры, а сопровождение?
- Да вон у вас санитар, он весит под центнер, пусть на него сядет, да так и доедете.
Не убедили мы их. Пришлось воспользоваться советом. Довезли кое-как до приёмника, сдали с рук на руки персоналу, поехали на очередной вызов. Занял он минут двадцать максимум, садимся в машину, отзваниваемся на подстанцию, диспетчер ржёт:
- Мужика-то из района до приёмника довезли?
- Отож, - отвечаем.
- Ну так езжайте за ним еще раз. Соседи только что звонили, он дома и буянит.
В ягодицах у мужика на тот момент сидело по два куба галоперидола, сибазона и аминазина – ну пришлось! И он под этим коктейлем как марафонец добрался домой. Кремень.
3. «Панацелин».
Налоксон – дивный препарат. Куда дивнее морфина, кетамина и иже с ними. Забравшись на какой-то чердак, обнаружив там бездыханное тело и кратко выяснив у товарища этого тела анамнез, достаю из оранжевой коробочки ампулу. К чёрту интубацию, к чёрту ИВЛ. Тело буквально на игле розовеет, делает первый вдох (для полноты картины ему бы еще разразиться гнусавым писком новорождённого младенца). Вместо этого оно открывает глаза и изрекает:
- Ты кто, *б твою мать?!
- Доктор я, - отвечаю устало (ощущение, будто роды приняла).
Тело в доли секунды анализирует обстановку, осознаёт последствия для себя и резвой ланью бежит на выход. Ей-богу, мне б такую прыть и скорость мышления.
4. «Нет ничего прочнее того, что замотано синей изолентой».
Прихожу на работу, принимаю чемодан. Коллега (к слову, тот же, что в истории выше) уверяет:
- Да не копошись ты, я только-только пополнил, все там есть.
На «Скорой» как-то привыкли мы доверять друг другу – я, хоть и не служила в армии, но некую аналогию коллеги-скорача с боевым товарищем усматриваю – без доверия в данной работе никак. И теперь понимаю, что не со зла он это сделал, а просто забыл. Просто забыл положить в чемодан сраный моток долбаного лейкопластыря. А тут еще диспетчер тревожным голосом сообщает:
- ДТП в пригороде, езжай давай.
Ну что делать, по-быстрому проверяю самое основное, за что и присесть можно – наркоту. И рысью в машину, где уже на ходу убеждаюсь в наличии инфузионной сумки и реанимационного набора, проверяю кислород в баллоне.
На месте ДТП, помимо прочего, ставлю периферический венозный катетер, вешаю бутылку с физраствором и понимаю, что закрепить этот катетер нечем. А везти пострадавшего, одной рукой придерживая на ухабах поломанные ноги, а другой поминутно надрачивая грушу тонометра – удовольствие ниже среднего. А третьей руки, чтобы в придачу удерживать в вене капельницу, не отрастила как-то. Роюсь в чемодане, матерюсь на чём свет стоит – парочка словесных конструктов заставила бы покраснеть сержанта Хартмана, – и тут водитель через окошко говорит:
- Солнце, не ругайся, у меня изолента есть, - и протягивает моток.
Дай бог ему здоровья.
5. «Узник».
А эта история уже из стационара. Работаю я в отделении сосудистой патологии (инсульты). Контингент соответствующий. Психозы через одного, даже если по анамнезу не алкоголик, а по жизни не мудак. Очнувшись, пациенты не верят рассказам о том, что творили в беспамятстве, а персонал с одного взгляда понимает – этот до утра спокойно пролежит, а этого – фиксировать.
Лежит мужчина, спелёнутый по рукам и ногам. Интеллигент, на все отделение не орет и матом не ругается, и оттого вместо раздражения вызывает даже подобие умиления. Я оформляю карты наблюдения и всякие журналы (писанины – воз, половина рабочего времени на это уходит). Мужчина вежливо просит:
- Сестричка, дай ножницы.
- Зачем?
- Верёвки перережу и домой пойду.
- Обязательно пойдешь, и даже своими ногами, если сейчас будешь лежать спокойно и давление себе не накручивать.
Пациент, отчаявшись:
- Сестричка?
- Что?
- Отпустииии меня на волю воооольную…
Буквы никогда не смогут передать той тоски по свободе, что звучала в его голосе.