Бэздэз⁠⁠

Глава 3.1

17 апреля 911 года. Устье Дунавы.

Для Скрипки этот день обещал быть удачным, и он испытывал приятную взвинченность. Первая по-настоящему летняя жара, только середина апреля, а пахнет крепким маем, и солнце печёт по-июльски. Лютовик помог с пропуском для репортажной съемки на линкор “Богиня Рея”, но пара кадров в газету — это не главное, на что Скрипка сегодня рассчитывал. С утра он заехал на Яврос и выпросил у Лютовика ещё и его фотокамеру фирмы “Очи” — это был первоклассный, очень редкий и дорогой аппарат. Лютовик использовал его в своих опытах, пытаясь запечатлеть, как тонкие настройки Машины Цветка влияют на контур Церреррских островов, — чудак.

Скрипка уже чувствовал кисловатый запах будущих снимков, представлял, как в красном мраке ванной в емкости с проявителем будут проступать отличные кадры, снятые с высочайшей мачты огромного линкора, откуда матросы как муравьи, а линии тросов, мачт и труб отвесно обрываются в перспективу с высоты 40 махов. Бывает, что замысел так хорош и складен, что всё ему подчиняется: и пространство, и время, и ветер, и свет, и люди. Всё ложится одно к одному наилучшим образом, и вот Скрипка уже в дозорной рубке на главной мачте Богини Реи, и его плёнки полны отличных, многообещающих негативов.

Отсюда как на ладони весь Золотой Флот, он перекрыл Ставрийский рукав с юго-востока на северо-запад. По левую руку — голубое молоко Детского Моря, по правую и прямо до самого неба — синяя пучина Сиренского Моря, позади Зэмблянский залив и цепь Церрерских островов с могучими бастионами(*). Что бы там ни задумали Соло, и что бы ни представляли из себя их загадочные корабли, но они не решатся пойти под огонь новейших дальнобойных батарей.

Не получилось снять только вражеские корабли, слишком далеко, даже в мощный объектив Очей они видятся просто серыми точками на горизонте. Вообще было непонятно, плывут эти гадины или стоят. В газетах их уже прозвали саркофагами — за угрюмую квадратность и тёмно-серый цвет. Скрипка попробовал последить за ними, но долго не выдержал, солнце слепило, отражаясь от воды, приходилось щуриться изо всех сил, а от этого скоро заломило виски и щеки, как будто на втором часу смешной комедии. Он бросил это дело — и без того было что поснимать.

На два своих фотоаппарата, старинный “Риск” и новенький “Аттракцион”, он нащёлкал восемь плёнок деталей и жанра, оставил только по несколько кадров на обратную дорогу. Один кадр оставил в “Очах” — на всякий случай. Скрипка закурил и счастливо выдохнул дым, тот повис сизым облаком в полном безветрии, на головокружительной высоте.

— Здесь не курят, вообще-то, — лениво сказал дозорный матрос, всё это время добросовестно не мешавший самозабвенному фотографу. Скрипка суетливо спохватился, показал моряку дымящую сигарету, мол, потушить? Моряк махнул рукой — кури. Благодарный Скрипка хотел запечатлеть матроса, но пожалел кадра на его рябую физиономию в бескозырке с длинными синими лентами, лежащими через плечо, как косы красавицы.

Моряк усмехнулся. Смешной парень, столичный фантик — пенсне, бородка колышком, узкие зелёные брюки на птичьих ногах, тугая жилетка, чёрный шёлковый шарф в красный горох — какой к чёрту шарф, тут жара, умираю. Весь деловой, в камерах, пальцы в перстнях, папироса в мундштуке, в ушах серьги с камнями, на щеке татуировка, в носу гвоздь серебряный, и всё это под шляпой с чудным пером. Не ожидал моряк увидеть такого в своём дозоре на верхушке мачты.

Времени Скрипке дали до двух часов, разрешили немного поснимать на палубе, а потом велели подняться в дозорную рубку и сидеть там. Сейчас ещё только половина первого. Куда теперь девать такую уйму времени? На корабль Скрипку доставил лично шеф газеты на своём катере. Они договорились, что Скрипка заодно снимет и его с высоты, так чтобы видно было и палубу Реи, и другие линкоры, и шефа на его кораблике посреди всего этого военно-морского величия. Вряд ли он представлял, насколько мизерным он получится на желанном снимке. Сейчас катер шефа едва покачивался на тихой волне, ждал двух часов и своего фотокора.

Скрипка зевнул, аккуратно потянулся и кое-как завёл разговор с морячком державшим себя несколько надменно. Говорить им было не о чем. Моряк хотел бы спросить с модника за его наколку в виде звезды с лисьим хвостом и серёжки с самоцветами, а Скрипку в матросе решительно ничего не интересовало, поэтому, как воспитанные мальчики, они поговорили о ранней жаре, о том, что боя в ближайшие дни не будет и вообще, может, Соло обратно уберутся, явно они не рассчитали сил. Куда им, пускай домой проваливают. Точно. Пускай плывут… Да…

Так за нескладным разговором с протяжными паузами прошло около часа. Жара, тишина, и ничего не происходит, только дымят трубами саркофаги. Секундочку… Когда Скрипка последний раз смотрел на них, те были пятнышками на горизонте, а сейчас… Скрипка достал камеру и навёл. Было видно, как их широкие носы вгрызались в морскую гладь, белая пена клубилась на серых харях, а невысокие мачты и толстые трубы корёжились в знойном воздухе.

Наверное, это нормально, наверное, так и должно быть, но Скрипка уже выбирал, как попрощаться с моряком подружелюбней и побыстрее оказаться внизу, поближе к кораблику шефа. А там и на полных парах чух-чух на берег. В этот момент справа грохнуло так, что Скрипка присел на корточки, вцепившись в поручни. Он уставился на моряка, тот хоть и остался на прямых ногах, но вальяжность с него слетела. Он посмотрел в бинокль и пробормотал, что это батарея “Тихая” бастиона дала залп.

Скрипка навёл “Очи” на бастион, над которым поднималась дымка. Раздался ещё один залп — теперь слева, с Ярцевского форта, это ещё громче и ближе.

— Началось, — с какой то весёлой обречённостью произнёс моряк. Скрипка почувствовал лёгкое головокружение.

— Так-так-так. Мне пора. Пора, пора. Труба зовёт домой, мамой. — Он зачем-то проверил карманы, улыбнулся моряку, сказал “спасибо оставаться” и полез в люк. Он опустился до середины верхнего пролёта, когда вдруг чуть не оглох и не сорвался с лестницы — это над головой взвыла сирена.

По палубе забегали синие муравьи, зарявкали офицеры, загремели ботинки, запустились, зарокотали силовые установки, загудели приводами орудийные башни. Тут-то Скрипка увидел, как кораблик шефа, трепеща клевером на флаге и пыхтя голубым дымком, круто развернулся и стал удирать в сторону берега. Раньше у Скрипки не было случая испытать чувство оставленности, но вот случилось, и сейчас, застряв между небом и морем, при виде наступающего вражеского флота он испытал очень болезненное предчувствие. Но закусив покрепче мундштук, он взял себя в руки и полез обратно в дозорную рубку. Всё будет хорошо. Скрипка забрался наверх, встал рядом с матросом — тот врос глазами в бинокль и шевелил беззвучно губами, как будто подглядывал за кузинами на реке.

Залп. Ещё залп. На бортах сразу двух саркофагов полыхнули мощные взрывы. Тут матрос сорвал бескозырку.

— На, держи! Пожри! Нравится? — крикнул он кривым ртом.

Вот обе бастионные батареи заработали, как барабаны, слева, справа, слева, справа. Закипела вода вокруг вражеской армады, грохот разрывов, скрежет, вспышки взрывов на чёрных бортах. Вот это да! Вот это работа! Залп ещё, и ещё залп, и снова попадания и взрывы. Но только вместо того, чтобы гореть и идти ко дну, саркофаги просто продолжали движение своим курсом прямо на Церреррские бастионы и Золотой Флот.

Чего же они? А почему они не тонут? Так и должно быть? Залп, еще залп. Пока слишком далеко, и орудия линкоров молчат. Саркофаги тоже не стреляют — просто прут вперед, не обращая внимания на попадания.

И вдруг посреди грохота канонады со стороны армады раздался надрывный рёв, раскатистый и многоголосый, как будто каждый саркофаг прокричал мученическим воплем, как будто из железных недр простонали великанские голоса, и тут же из толстых труб вырывались снопы рыжих искр, длинные клочья белого пламени и комья бордового дыма. От этого саркофаги пошли заметно быстрей, на их тупых бульдожьих мордах забурлила вода. Они помчались вперёд, как будто хозяйка спустила их с поводка. Они росли на глазах и приближались с угрожающей скоростью, немыслимой даже для подтянутых и грациозных линкоров Золотого Флота.

Скрипка начал щипать себя за щеку: ”Неплохо было бы проснуться, меня здесь не должно быть. А почему мы не стреляем? Пожалуйста. Стреляйте!” — И тут же, будто по его жалобной команде, весь строй линкоров дал залп, зарокотали строенные орудия, дозорная рубка задрожала, Скрипка еле устоял на ногах. Ещё сильнее закипела фонтанами вода вокруг наступающих махин. Теперь уже слышно было, как скрежещет вражеская броня под ударами тяжёлых снарядов. Оранжевые цветы взрывов расцветали на броне и осыпались лепестками огня — громко, прекрасно и бесполезно. Попадание, вспышка, скрежет — и ничего. Как салюты в ночном небе, гасли взрывы на серой броне, а нечеловеческий вой из недр машин становился всё ближе.

Так девицы бросают цветы на броню идущим по городу освободителям. Так городские шлюхи осыпают воздушными поцелуями входящих в город захватчиков. Так Золотой Флот Варвароссы из всех своих самых мощных орудий тщетно бил по вражеской броне.

Они стреляют холостыми. Надо сказать им, чтобы бросили валять дурака и начали стрелять боевыми. Скрипка хихикнул, потом вдруг дёрнулся к рации, схватил передатчик, но матрос грубо оттолкнул его. Скрипка упал, больно ударился фотоаппаратами, вскочил и полез вниз по лестнице, прочь из рубки. Ему, человеку гражданскому, было нестерпимо оставаться на месте и доверять свою жизнь чужим людям в мундирах, требовалось немедленно что-то предпринять, хотя бы удостовериться в том, что капитан на мостике и что он делает свою капитанскую работу.

Саркофаги прошли сквозь огонь бастионов, их бесполезные залпы стихли, теперь они уже не могли достать проходящих мимо чёрных громадин, орущих великанскими голосами. Теперь саркофаги совсем близко, можно различить жирных скрученных змей на флагах Соло. Вот и они грянули своими батареями, почти в упор. Со звуком, похожим на долгую исполинскую отрыжку, в небо вылетели огненные сгустки с чёрными клубящимися хвостами, и бастионы вспыхнули на своих неприступных скалах, как спичечные коробки.

Так работали термитные мортиры Соло, они били меньше, чем на два перемаха, но броня саркофагов позволяла им подойти на необходимое расстояние, причём сделать это с такой неожиданный скоростью, таким стремительным рывком, что даже лёгкие крейсеры из второй линии не успели развернуться и отступить. Что уж говорить о шести огромных линкорах, саркофаги шли к ним с торпедной скоростью.

Опять Скрипка спустился только до середины верхнего пролёта, когда услышал нарастающий гул. Он инстинктивно вцепился в лестницу, гул нарастал, пока не превратился в ватную тишину и сырую красную боль в ушах. Проснуться. Пожалуйста. Лестница дрожала под ногами и в руках. Снизу обдало жаром, Скрипка почувствовал, как раскалились подошвы его пижонских туфель, а брюки горячо прилипли к ногам, перо коротко вспыхнуло на шляпе. Жар схлынул. Скрипка посмотрел вниз. Прозрачный огонь выдавил стёкла изнутри капитанской рубки. Открылась дверь. На мостик вышел факел. Прикрыл дверь за собой, кувыркнулся вниз через перила и сгинул в поднимающихся из развороченной палубы клубах дыма. Скрипка полез обратно на смотровую площадку.

На полном ходу четыре саркофага вошли в построение золотого флота, зажгли линкоры, стали сбавлять скорость и теперь с высоты своих отвесных чёрных бортов расстреливали пытавшиеся спастись миноносцы и суда поддержки. Обычные пороховые пушки Соло доставали даже до корабликов зевак в Детском Море, разнося в щепки их яхты и теплоходики. Прогулочные шхуны, полные праздной публики, взлетали на воздух и взрывались, как хлопушки, набитые резаной цветной бумагой, блёстками и человеческими обёртками.

Моряк помог Скрипке подняться в рубку, тот забился в угол и что-то кричал оттуда, но человеческого голоса уже было не разобрать в железной огненной каше скрежещущих и ухающих звуков. Его лицо было красным и голым, бровей не было, он широко смотрел на моряка серыми глазами без ресниц и продолжал кричать.

— Мы погибаем, почувствуй момент! Это смерть! Мы погибаем, почувствуй момент.

По крайней мере, это читал моряк по губам опалённого, как гусь, фотографа. Тут рубку сотряс тяжёлый удар, оба чуть не вылетели вон, грохнулись на пол, моряк ударился затылком, и в глазах у него загустело.

Когда он снова открыл глаза, то не узнал мира, неба больше не было, только косые синие окошки в чёрных клубящихся стенах. Он поднялся и взялся за поручень покрепче потому, что корабль начал заваливаться на нос и неторопливо тонуть. Рядом поднялся и встал Скрипка. Заворожённо они смотрели по сторонам. Даже вообразить столько огня, железа и дыма было бы трудно, а тут — смотри на здоровье сколько влезет.

По левую и по правую руку “Богини Реи”, уже полностью опустившей нос в воду, гибли её любимые братья. “Юный Мон” был выпотрошен взрывом пороховых погребов, он развалился в кашу и погибал некрасиво, не как боевой линкор, а как раздавленная моделька корабля в кружке с горящим спиртом. Василиск же тонул стремительно, под трагически-красивым углом уходя под воду.

Метрах в двухстах проходил саркофаг, его было видно во всех подробностях, как круизный лайнер с набережной. Он уже сбросил скорость до тихого хода, и теперь из его недр раздавались не вопли, а что-то похожее на всхлипы человека размером с гору. Сам саркофаг был лишь слегка растрёпан, небрежно погнуты невысокие мачты, пробиты трубы, и несколько вмятин на бортах коптили серым дымом.

Под ногами Скрипки и моряка было так горячо, что они уже думали спасаться смертью за бортом, чтобы не зажариться живьем в железной банке, но скоро Рея притонула, жаровня под ними погасла, и теперь они погибали с относительным комфортом.

Скрипка открыл фотоаппарат и начал снимать. Корабль тонул, их рубка теряла видовую высоту, клонилась вперед, дым и огонь стеною поднимались вокруг. Скрипка навелся на матроса, тот, кажется, тоже принял захватывающую мысль о скорой смерти. Его лицо, простое, как дом на дальней ночной станции, сейчас светилось окнами, в них горели занавески, плясала невеста, плакала мать и отец маялся на пороге. Сейчас его ленивый и спокойный ум пытался напоследок успеть потрогать мыслью всё сразу — корабль тонет медленно, и время ещё есть. Его лицо его стало как у философа на картине, и на этот раз Скрипка не пожалел на него кадра. Щёлк.

Жар сменился прохладой от моря, ещё немного, и рубка стала наполняться водой. Матрос достал из железного ящика два красных спасательных жилета. Они надели их, перебрались на крышу, но вот и она опустилась под воду и ушла из-под ног. Матрос и Скрипка остались парить на воде. Несколько шлюпок, набитых людьми, покачивались на тихой волне посреди огромных клочьев чёрного дыма и горящих обломков. Матрос ухватился за всплывший бак, потянул к себе Скрипку, тот окончательно весь превратился в созерцание, глядел вокруг шальными глазами и иногда делал снимки мокрым фотоаппаратом.

Саркофаги уже не различались в дыму, только слышно было, как ухают термитные мортиры и бьют пушки. Вскоре появились вражеские бронекатера, они шли медленной цепью. Густая очередь изрешетила шлюпку неподалёку, едва не тонувшую под массой спасшихся матросов. Соло расстреливали одиноких пловцов и все обломки, где могли прятаться выжившие. Вода была прохладной и приятной, в горячем воздухе пахло мазутом, морем и порохом.

— Почувствуй момент, — продолжал бормотать Скрипка.