Больничные байки (часть 1)⁠⁠

Ксюша вошла в игровую и осмотрелась, невольно ожидая увидеть знакомые лица. Но
нет. Больница та же, отделение то же, и игровая за полгода ничуть не изменилась, но
товарищи по несчастью – сплошь новые.
В душе ее боролись два противоположных чувства – искренняя радость за друзей,
вышедших в ремиссию, и сердитая обида, что её собственная ремиссия не продлилась и
полугода. Выписывались все вместе, вернулась – одна она.

Спина нестерпимо болела, и каждую секунду девочка боролась с собой, чтобы не
согнуться в три погибели, как старуха, не уползти обратно в палату и не скрутиться там
калачиком под одеялом, предаваясь хандре и считая минуты до очередной дозы
обезболивающего.

Поплакать и похандрить она себе позволила позавчера, когда мама проводила ее в
палату, помогла разложить вещи, обняла и ушла. Вчера она весь день была на обследованиях, и кукситься было некогда. А сегодня пора брать себя в руки и снова бороться.

Никакая она не старуха. Ей всего 14 лет! Поэтому сразу после обхода докторов, Ксюша
переоделась в любимый плюшевый костюм, подкрасила губы, прошлась мягкой щеткой по
отросшим волосам, с которыми ей вскорости придется снова распрощаться, и пошла в
родную игровую заводить новых друзей. Как бы то ни было, это ее жизнь, и надо постараться взять от нее все, что сумеет.

«И успеет», - промелькнула крамольная мыслишка, которую девочка, впрочем, тут же
прогнала.

Ровесников почти не было. Всего две девочки кроме нее - Лиза и Катя. К ним в палату
Ксюшу и подселили третьей.
Катя была совсем тяжелая. Над простыней виднелось одутловатое, с тяжелыми, сизыми
подглазьями лицо, накрытое сверху кислородной маской. Горло украшал тонкий, лиловый рубец, вертикально пересекающий гортань. Говорить Катя не могла, но была в сознании и неотрывно следила перепуганными и полными мольбы глазами за соседками. Смотреть на ее страдания было невыносимо. Наверное, поэтому Лизка удирала из палаты сразу по пробуждении и возвращалась только по крайней нужде – во время врачебного обхода, перед приемом лекарств и отбоем, а большую часть времени проводила или в игровой, или тусила в палате у своих приятелей – мальчишек среднего школьного возраста.

Ксюше и самой было невыносимо Катино соседство, хоть она и понимала, что будь у
администрации такая возможность – они положили бы девочку отдельно. Но смотреть на страдания – это еще полбеды. Самое страшное – это против воли примерять на себя ее состояние и размышлять, когда ты сама станешь такой. Через год? Три месяца? Месяц?

Мама всегда говорила: «Что бы ни было, мысли позитивно!», и Ксюша честно старалась
и даже верила, что ее позитивный настрой отчасти помог ей достичь ремиссии в прошлый раз, хотя изначально прогнозы были очень неблагоприятные.

Даже Анна Николаевна, ее лечащий врач, расплакалась от радости, не веря своим
глазам, когда получила результаты анализов. Чисто! Ни следа ни первичной опухоли, ни
метастазов. Молодой организм и несколько курсов удачно подобранной химиотерапии
справились с саркомой!

Вспомнился душистый майский полдень. Только что прошел проливной дождь, и
воздух в больничном дворе был напоен влагой и цветением. Родители приехали за ней в
машине, полной воздушных шаров, которые они тут же и выпустили в небо, как на школьном выпускном, который после года лечения вдруг перестал казаться несбыточной мечтой.

Анна Николаевна вышла проводить Ксюшу. Всегда такая сдержанная и уравновешенная
она сама теперь напоминала восторженную школьницу. Губы ее прыгали, глаза сверкали.
Она крепко обняла пациентку и произнесла нарочито строгим голосом: «И чтобы я тебя
больше здесь никогда не видела! Соскучишься - просто позвони».

Это был счастливый день. И сейчас, когда подходил к концу ноябрь с его стылыми
порывистыми ветрами, гололедом и надвигающимися морозами, он казался еще счастливее. Несправедливо только, что счастье оказалось так мимолетно...

В этих обстоятельствах сохранять позитивный настрой было очень тяжело.
...
Лиза играла с мальчишками в Монополию. Ее и саму можно было принять за мальчика.
Голая, как колено, голова, очки с толстыми линзами и мешковатые тряпки. Впрочем, девочка была настолько худой и долговязой, что на ней любая одежда выглядела бы мешковатой. А догадаться сходу о её половой принадлежности можно было разве что по яркому маникюру. Правда, у Лизки имелся шикарный платиновый парик, но она стеснялась в нем ходить по отделению, надевала его только в палате и украдкой делала селфи.

Ксюша взяла с полки пару молодежных журналов и опустилась с ними в кресло, давая
отдых дергающейся пояснице и, попутно, прислушиваясь к разговорам и приглядываясь к лицам.

Да, сплошь малыши. Трое Лизкиных приятелей-десятилеток, кучка дошкольников с
мамами и горсточка разновозрастных детдомовских ребятишек. Их Ксюша умела вычислять с первого взгляда – по затравленным и, одновременно, хитреньким, алчным глазкам.

Внезапно одна из детдомовских – девчушка лет восьми – подошла к «монопольщикам»
и, не говоря худого слова, потащила на себя игру, разом смешав все фишки.

- Пусть, не трогайте, - торопливо произнесла Лиза, удерживая подскочивших пацанов.
Двое понимающие пришипились, но один не послушался и полез выяснять отношения.

- Паха, оставь. Не надо..., - увещевали его товарищи.
- Да разве так делается?! – возмущался Паша. Воздуха ему явно не хватало, и он делал
глубокие судорожные вдохи после каждого слова, - Почти ведь доиграли! Неужели нельзя
было подождать своей очереди?!

- Лучше не трогай её...

-А то что?

- Ты знаешь...
- Пугайте своими страшилками дошколят!

Нахальная девчонка все это время молча и угрюмо смотрела на Пашу, прижимая к груди
сложенную вдвое картонку. Из прорехи на пол валились пластмассовые фигурки.

Маленькая даже для своих лет, худенькая, в платье из жидкого трикотажа цвета крови с
гноем, с куцыми серыми хвостиками и выделяющимися на смуглом, безжизненном лице узкими, черными глазами. Явная азиатка. Китаянка? Монголка? Бурятка?

Пунцовый от злости, Паша шагнул мимо девчонки, демонстративно задев ее плечом, и
вышел в коридор.

Ксюша заинтересованно разглядывала девочку, которая, в свою очередь, провожала
Пашу недобрым взглядом. В ней, действительно, было что-то криповое. Но криповость была не обаятельной, как, например, у Венсдэй Адамс, а стерильно отталкивающей, как у японских страшил, которые обожают, свернувшись головоногой страхолюдиной и хрустя суставами, по-паучьи гоняться за визжащими школьниками.

Надо же... больничные страшилки! Как будто и без них все недостаточно страшно...
...
Следующим утром Ксюша проснулась в ужасном настроении. Поспать ей удалось
только под утро. Донимала спина, и всю ночь она пыталась найти какое-то положение, чтобы унять её. Результаты анализов еще не пришли, но девочка уже была ветераном и предвидела, что они покажут.

В позвоночнике метастазы.

Когда-то ее бросало в дрожь от одного этого слова. От него веяло безнадёгой и
неминуемой, близкой смертью. А сейчас метастазы стали чем-то обыденным, рядовым, как насморк или прыщи. Надо всего лишь дотерпеть до очередной химии, и сразу полегчает.

Поздно вечером приходила сестра, поставила кетопрофен, но он снова не помог. Более
того, вызвал что-то вроде галлюцинаций и сонного паралича, и Ксюша завязала мысленный узелок – рассказать о побочке Анне Николаевне.

В ее состоянии она вполне могла попросить принести ей завтрак в палату, но нет,
остаться в постели и нянчить свои болячки – все равно, что сдаться. Кроме того, ей было
невмоготу оставаться наедине с Катей, которая угасала на глазах, а Лизка уже давно
умоталась к своим дружкам.

Поэтому, несмотря на общую слабость и боли, Ксюша сунула в уши Арианну Гранде,
надела веселенький халатик с капюшоном-ушками и уселась за столик краситься. Но взгляд ее то и дело отрывался от собственного отражения, как магнитом притягиваемый Катиной кроватью.

У нее никогда не было побочек от кетопрофена. Разве что в прошлом году, когда в догонку к нему ей дали хлоропирамин, и она, чувствуя себя алкоголиком в стадии белой
горячки, разговаривала с несуществующими людьми и порывалась куда-то пойти. Но это
было не страшно, даже забавно...

В отличие от минувшей ночи.

Вспомнилось, как прокрутившись почти до утра на неудобном матрасе и, наконец,
найдя положение, при котором спина не так полыхала, Ксюша закрыла глаза и, по старой
больничной привычке начала считать баранов. Но вдруг замерла и прислушалась, уловив в
палате неожиданный звук – щелчок дверного замка.

О приближении медперсонала она всегда знала загодя – по приглушенным
попискивающим мягкой обувью шагам. А сейчас тишина, и вдруг щелчок!

Ксюша даже не подумала про сквозняк. Какие могут быть сквозняки в детской
онкологии?! Да и никакой сквозняк не способен повернуть круглую ручку на прихлопнутой двери, чтобы ее отворить...

В палату пролилось немного света из коридора, а следом привиделось какое-то
мельтешение, словно забежала большая собака...

Несколько секунд ничего не происходило, и Ксения уже хотела подняться и закрыть
дверь, как вдруг за Катиной кроватью что-то заворочалось, утробно заворчало.

Девочка затаила дыхание, пытаясь сообразить, что происходит, но Катина кровать
стояла в дальнем углу, куда не дотягивался свет ни с улицы, ни из коридора. Разглядеть
ничего толком не получалось, но она все же улавливала, что там – в изножье – что-то
копошится, бугрятся какие-то неясные, темные и грузные формы...

Внезапно простыня над Катиными ногами резко взметнулась парусом и опустилась
обратно, оголив ноги девочки. Катя тут же захрипела, слабо завозилась, пытаясь подтянуть ноги, а рукой – дотянуться до тревожной кнопки.

Движения ее были замедленными и вялыми, что неудивительно, если учесть, сколько в ней наркоты. Впрочем, Ксюша лишь мельком задержалась мыслью на девочке, целиком сосредоточившись на темном закутке между стеной и ножной спинкой Катиной кровати. Что-то там... было...

Тишину внезапно нарушило громкое и невероятно противное чмоканье, а следом звук, словно кто-то испортил воздух. Ксюша в суматошной попытке найти происходящему
объяснение даже на миг вообразила, что это сама Катя... от натуги. Но звук длился и длился.

Единственное, что приходило на ум – детские забавы, когда губы плотно прижимаются к
тыльной стороне ладони и с силой выдувают воздух. Мясистый такой звук, с треском.
Он то нарастал, то стихал, то сменялся булькающими, визгливыми вдохами и
причмокиваниями.

Ксюша приросла к кровати и, кажется, даже перестала дышать.
Бежать? Мимо этого? Это значило только отвлечь его на себя...

Кнопка!

Она потянулась было к собственной тревожной кнопке и тут же с ужасом осознала, что не может шевельнуть и пальцем, словно тело внезапно перестало отзываться на приказы мозга. Все, что ей было доступно – дышать и двигать глазами...

«Сейчас оно покончит с ней и примется за меня!»

Паника захлестнула от макушки до пят. Она заполошно оглядывала комнату в поисках
пути спасения и вдруг случайно коснулась взглядом Лизки, про которую до сих пор даже и не вспомнила.

Та сладко сопела, замотавшись в одеяло и подложив кулак под щеку. Как она может
спать, когда рядом творится такая жуть?!

И тут же на нее снизошло озарение!

Лиза спит, потому что, на самом деле, ничего не происходит! А если и происходит, то
вовсе не страшное, не громкое, не противоестественное. Скорее всего, у Кати слетела трубка с кислородной маски, отсюда и звук, который ее, Ксюшин, одурманенный мозг усиливает и искажает! Побочка от идиотского кетапрофена! Галлюцинации, сонный паралич, паническая атака! Все, что требуется – это немедленно закрыть глаза, выровнять дыхание, расслабиться и попытаться уснуть.

Она сомкнула веки и снова начала мысленно считать баранов. Сначала получалось
плохо, от каждого нового взвизга и причмокивания глаза сами собой распахивались, но постепенно оцепенение начало спадать, и ему на смену пришел вожделенный сон.
...
Завершив макияж, Ксюша собралась в столовую, но у двери помедлила и, повинуясь
импульсу, боязливо приблизилась к Кате.

Та выглядела совсем плохо. Глаза были закрыты и провалились вглубь черепа, нижняя
часть лица еще больше отекла, в ноздрях, судорожно втягивающих кислород, наросли
кровавые козявки, губы побелели и запеклись в уголках. Маска же была в полном порядке и приглушенно шумела. Значит, трубка не слетала... Или кто-то приходил и поправил...?

Ксюша поколебалась, чуть приподняла краешек простыни, открывая ноги и застыла,
глядя на раздувшуюся до невероятных размеров, змеящуюся почерневшими венами
слоновью ступню, покрытую какими-то соплями.

Сердце пропустило пару ударов, она взвизгнула и, прихрамывая, бросилась прочь, зовя на помощь.

Прибежавшая Анна Николаевна кинула взгляд на Катину ногу и тут же мягко, но
решительно вытолкала Ксюшу в коридор, где она и стояла, вцепившись сведенными
судорогой пальцами в ворот халатика, пока санитары не увезли девочку.

В реанимацию.

...

В одном углу уставшие мамочки кормили своих малышей и тихо переговаривались между собой. Ребята постарше заняли другой угол и уже допивали чай. Детдомовские
сгрудились в третьем.

Ксюша со своим подносом пристроилась к столику, за которым сидели Лиза и
мальчишки.

- Новенькая? – спросил один из них.

Ксюша покачала головой и, оторвав краешек салфетки, стерла ему молочные «усы».
Тот возмущенно отдернул голову, но видно было, что возмущение напускное, и ему приятно внимание почти взрослой девочки.

Познакомились. Мальчиков звали Паша, Митя и Петя, правда сами они называли себя
иначе – Павлин, Митхун и Петюн. Видимо, косплеили трех мушкетёров, хотя у Ксюши их
погремухи вызвали ассоциации разве что с тремя поросятами из сказки. Все трое –
пятиклассники, загремевшие сюда почти одновременно несколько месяцев назад и успевшие крепко сдружиться.

Ксюша была уверена, что Павлин уже забыл давешнюю обиду, но, судя по тому, как он сверлил взглядом затылок нахальной девчонки, за ночь он только накрутил
себя и набрался злости.

Есть совершенно не хотелось, но Ксюша знала, что, если после бессонной ночи она еще
и не позавтракает, то очень быстро ослабеет. Поэтому стала через силу пропихивать в себя
рисовую кашу и запивать чаем.

- Катю увезли..., - произнесла она, борясь с подступающей тошнотой.
- Слышала, - Лиза мрачно кивнула, - Шансов у неё теперь...

Она не договорила, потому что Павлин вдруг встал и решительно сжал губы.

- Паха, не смей! – тревожно выдохнул Митхун, хватая его за рукав, - Ты ведь хочешь Новый год дома встретить?!

Лиза тоже потянулась, чтобы его удержать, но пацан ловко вывернулся, подтянул
штаны и, подойдя к девочке... перевернул ее поднос.

Какао расплескалось по столу, забрызгало смуглое, остренькое лицо, каша с чавканьем
плюхнулась на коричневое платье.

- Прости-и-и! – плаксиво протянул Павлин, склонившись к застывшей от изумления
девочке и украдкой дернув её за куцый хвостик, - Я случа-айно!

Детдомовцы притихли, алчно наблюдая за сценой, мамочки в углу неодобрительно
заквохтали, а тётя Зоя – пожилая раздатчица - уже торопилась с тряпкой.

- Вот же маленький недотёпа! – досадливо причитала она, стряхивая с колен девочки
кашу и, попутно, ловя тряпкой растекающуюся лужу на столе, - Не обварилась?.. Ох, горемыки вы мои горемычные...

Паша потоптался рядом, для приличия поднял с пола упавшую ложку и с
торжествующим видом вышел в коридор.

Ксюше очень хотелось помочь доброй тёте Зое с уборкой, но, представив, как придется
сгибаться и разгибаться, будоража спину, она малодушно осталась на месте. Как только ей
станет полегче, она обязательно придет и поможет по хозяйству - перемоет посуду или
подметёт пол, но не сейчас...

Как только раздатчица отошла, детдомовские обступили девчонку, наперебой что-то
нашептывая ей в оба уха. Все, что удалось уловить Ксюше, это - «У меня...», «...у меня...»,
«Мою возьми...».

«О каше они что ли?», - рассеянно подумала она и через силу занялась собственной.
...
Мама пришла одна, и Ксюша сразу поняла, что это дурной знак. Так было и в первую
госпитализацию, когда ей только поставили страшный диагноз. Папа просто не смог
посмотреть дочери в глаза и сказать, что вероятнее всего до своего тринадцатилетия она не доживет. Это легло на мамины плечи.
И теперь снова.

- Все плохо, да? – спросила Ксения, силясь улыбнуться.
- Плохо, - мама кивнула и принялась доставать из сумки свертки с вкусняшками, новенький айпад и сменное белье, - Но мы это уже проходили и прошли, так?
- Так...
- Поэтому мыслим позитивно и не сдаемся. Твой биоматериал уже отправили в Израиль.
Как найдут мутацию, подберут таргет. А пока похимичешься по старой схеме. Помогла один
раз, глядишь, поможет и второй. Как спина?
- Терпимо, - Ксюша не стала говорить, что в последние дни добавились боли в
бедренных суставах и коленях, и ходить стало совсем тяжело.

Да, она сознавала, что сама виновата, что так запустила болезнь. Если бы она сообщила
о болях хотя бы в августе, когда почувствовала первые симптомы... Но ей так хотелось еще
хоть немного пожить простой, «здоровой» жизнью – гулять с подружками, заниматься в
театральной студии, есть все, что захочется, расчесывать по утрам не парик, а свои, родные
волосы... Кроме того, она смутно надеялась, что если будет игнорировать болезнь, то у
Господа Бога появится шанс осознать свою ошибку и быстренько и незаметно исправить её. Но больше всего хотелось видеть своих родителей спокойными и счастливыми. Мама
сильная, она справится, а вот папа...

- Как папа? – спросила она.
Женщина досадливо отмахнулась.
- Дай ему немного времени.

...

Вернувшись в отделение, Ксюша застала невероятную картину. Лизка, словно лысая
фурия, таскала азиатскую девчонку за волосы по коридору и вопила: «Только подойди к нему
еще раз, чертова дрянь, я из тебя вышибу все дерьмо!"

Девчонка надрывно выла и пыталась удрать, но Лиза крепко накрутила на кулак куцый
хвостик и от души одаривала ту пинками и оплеухами. Маленькие пациенты боязливо
выстроились вдоль стен, мамаши высовывались из палат, но вмешиваться не решались и только грозились вызвать охрану. Растоптанные Лизины очки валялись на тут же полу, а весь медперсонал куда-то подевался.

Ксюша уронила пакеты и кинулась спасать девчонку, движимая смутным чувством
несправедливости – Лизка была почти вдвое старше и сильнее, а потому просто не имела
права...

- Прекрати! – закричала она, - Ты в своем уме? Она же ребенок!
- Она – тварь, а не ребенок! - орала в ответ Лиза, продолжая валять девчонку, - Поймала
ее у Пашкиной кровати!

Ксюша по наитию, ткнула пальцами Лизке между ребер, и та, взвизгнув, тут же
выпустила девчонку и схватилась за бока. Девочка, подвывая, отползла под защиту одной из мамаш. Лизка же, войдя в раж, не смогла сразу остановиться, и навалилась уже на Ксюшу, мутузя ее кулаками по голове. Боли от ударов Ксюша почти не чувствовала, ибо сил в Лизе не осталось. Она, как могла, скрутила подружку и оттащила в палату.

- Хочешь, чтобы тебя попёрли отсюда за драку? – задыхаясь, спросила она, захлопнув
дверь.

Лизка обмякла, сползла спиной по стене и разревелась.
- У Пашкиной кровати... паскудина..., - Она подняла на Ксюшу налитые слезами
близорукие глаза и неожиданно подытожила, - Мне киздец, подружка...
- Ерунды не говори, - Ксюша с трудом добралась до своей кровати, оперлась о высокую спинку предплечьями и положила на них голову. Она явно надорвала свою несчастную спину, пока разнимала девчонок. Та горела огнем и мучительно дергалась, словно через позвоночник пропускали ток. А до следующего укола целая вечность! - Скажешь, что... ничего не помнишь. Спишут на побочки и сменят обезбол. Мне так и сделали после того, как... Решат, что подосланная партия пришла...
- Мне не дают обезбол...

Ксюша разогнулась и кое-как забралась на свою койку.
- Чего ты вообще на нее полезла?
- У Пашки тромбоциты завалились, - буркнула Лиза, не поднимая на Ксюшу глаза, -
Сначала решила, что просто совпадение, а сегодня ее у его кровати застукала.
- Ничего не понимаю, – Ксюша поймала, наконец, Лизкин бегающий взгляд, - Думаешь,
она решила воспользоваться случаем и стащить у него что-нибудь?

- Да нет! Это она ему кровь уронила! Она – ведьма!

Ксюша озадаченно уставилась на подругу и, несмотря на боли, чуть не расхохоталась,
но что-то в Лизкиных интонациях ее вовремя остановило. Она знала, как легко потерять
дружбу и доверие из-за неосторожно сказанного словца или вырвавшегося ненароком смеха. Особенно здесь, в больнице, где нервы и так у всех в постоянном напряжении.

- Ты угараешь? Какая из нее ведьма? Она же едва ли в первый класс пошла..., -
осторожно произнесла она.

Так вот какие тут – в отделении – байки...

- Точно тебе говорю. Мы за ней уже давно наблюдаем и держались подальше. Если бы
не Павлин... А теперь она за него взялась!

У Павлина, действительно, в последние дни произошла отрицательная динамика, но
Ксюша не придала этому большого значения. Лечение – всегда качели. Сегодня готовишься
на выписку, а завтра – с постели не можешь встать. То вирус подцепил, то кровь упала, то
температура поднялась, то сахар. То понос, то золотуха. Особенно, если химичишься. Там
вообще любая залётная бацилла благополучно приживается в отравленном организме. Но
проходит время, и ты снова становишься в строй.

- Знаешь, что мне всегда запрещала моя психолог? – спросила Ксюша.
- Нет, - выдержав некоторую паузу, бесстрастно отозвалась Лизка, - Что?
- Мистифицировать болезнь. Давать волю фантазиям. Искать псевдо логичные
причинно-следственные связи. Дескать, я заболела, потому что нагрубила старушке из
соседнего подъезда или стащила у папы деньги из кошелька, или не забрала домой
помойного котёнка...

- Куда ты клонишь?

- Если ты думаешь, что Павлина настигла кара за то, что он дернул ее за волосы и
пролил какао...

Лиза насупилась, хотела поправить очки, но вспомнила, что очки остались на полу в
коридоре, и еще больше помрачнела.

- Ты здесь чуть больше недели, а мы – почти четыре месяца. И два последних за этой
Чусюккей наблюдаем...
- Ее так зовут или это тоже прозвище?
- Это имя. Фамилия еще хуже. Что-то вроде Сыгыгар. Только Павлин прибыл позже, а
потому и не верит. Теперь не видать ему выписки, как своих ушей. Да и мне... заодно.

Ксюша молчала. Звучало все интригующе, но ей совершенно не хотелось вступать в
игру. Своей основной задачей в этих стенах она считала сохранение эмоционального баланса. Не истерить, не накручивать себя, поменьше фантазировать, всецело довериться докторам и строго следовать их предписаниям. Верить в лучшее, каждый день фокусироваться на позитивных моментах и философски относиться к негативным. Как в эту картину включить больничные страшилки?

- Не смотри на меня, как на психопатку! – Лиза рывком поднялась и направилась к
Ксюшиной кровати, - Я тебе расскажу. Эта девка здесь уже два месяца. И с ее прибытием
связана первая странность! Их сразу толпой привезли из детдома. Четверо маленьких ребят и три взрослых девочки. Катя – одна из них и самая стойкая. Была. Две других «сгорели» за полторы недели! И это при том, что все трое были здоровые кобылы, пока эту Чучундру-сюккей не доставили в детдом! Катька мне все и рассказала, пока... ну, пока еще могла говорить.

Ксюша напряглась. Вспомнилась та жуткая ночь. Свет из приоткрытой двери,
копошение и звуки у Катиной кровати. Наутро её забрали в реанимацию, где девочка
продержалась еще сутки, а потом...

- Расскажи, - сдавшись, попросила она, двигаясь к стенке и приглашая Лизу лечь рядом. Та забралась под одеяло.

- Ее привезли глубокой ночью, когда младшие уже давно спали. А старшаки, конечно,
повысовывались из своих «казарм» (они так спальни называют). Катя говорила, что
Чусюккей еще тощее была, чем сейчас. Кожа да кости, всклокоченные волосы и глазёнки эти узкие, черные. Привидение привидением! Она была в какой-то казенной больничной одежде, а к груди прижимала узелок со своими пожитками.

Няньки устраивали ее спать, а сами сплетничали. Девчонку вроде как обнаружили
русские туристы у какой-то горы на границе с Монголией. В вымершем поселке. Живыми
нашли только её и её отца. А отец – шаман! Ну, и вроде как сначала ее отправили в больницу
в тамошний райцентр, но через некоторое время там произошла какая-то заразная вспышка, и больницу на карантин закрыли, а детей распихали – кого по домам, кого в другие больницы, а кого и в другие области отправили. Так она в местный детдом и попала.

Лиза многозначительно умолкла, наблюдая за Ксюшиной реакцией.

- Стой. А почему в детдом, если у нее отец есть?
- Понятия не имею. Может, тоже успел кони двинуть. Ты не о том спрашиваешь! Тебе
не кажется странным, что больницу на карантин закрыли, как только там появилась наша бурятская подруга?

Ксюша задумалась и отрицательно покачала головой. Лиза недовольно отмахнулась и
продолжила рассказ:

- А когда няньки ушли спать, Катька с девчонками полезла копаться в ее вещах. У них правила там свои. Старшаки у новеньких забирают все, что понравится. Игрушки там,
сладости, если есть, деньги... Сунулись в её узелок, а там только какие-то лоскуты из кожи,
круглые железки, вроде медальончиков с дырочкой, колокольчики и ожерелье из зубов. Как потом выяснилось, бараньих. Ну, визг, конечно, поднялся... Девчонкам здорово попало от заведующей. И они с досады стрёмной девчонке стали мстить.

По мелочи, конечно. Кто ножку подставит, кто колготки узлом завяжет, кто толкнет или
там чилим влепит. А спустя несколько дней все обидчицы заболели. Одна за другой! Им там сначала устроили медосмотр, а потом всем табором повезли на обследование. И ахнули!

Поголовно – онкология! Как будто эпидемия! И только у тех, которые ей пакостили.
Проверили до кучи эту Чусюккей – и у нее тоже! Глиобластома размерами с теннисный мяч! Приколись!»

Ксюша мрачно кивнула. Она на многое насмотрелась за время своей болезни и больше всего боялась метастазирования в мозг, что, может, и не убило бы её сразу, но точно ограничило жизненное и ментальное пространство. Доживать свои дни ущербным овощем –лучше уж сразу сдохнуть.

- Погоди, - прищурилась она, - Как же она с такой опухолью еще умудряется с пацанами
воевать?
- Во-от! А я о чем говорю! У девахи полбашки, считай, нет, а она и в ус не дует. Заметила, у нее и волосы на месте. А все потому, что врачи тупо не знают, как ее правильно лечить, чтобы ненароком не навредить, поэтому и не делают ни фига, только наблюдают. Боятся, что назначат ей химию, а она только спровоцирует симптомы, которых пока нет. Зато девочки, которые ей насолили в детдоме... уже «того», - Лиза скривила рот и вывалила на бок язык.

Если Лиза не врет, то логика, конечно, прослеживается, но...

- А с маленькими что? Как они-то ей насолили?
- Не знаю. Я с ними не общаюсь, - Лизка брезгливо дернула худыми плечами, - Видала,
как они вокруг нее хороводятся? Может, подсывали старшим, пока они ее кошмарили...
Старшие по полной выхватили, а мелким так – по касательной досталось... Двое пацанов,
кстати, уже выписались. Не подтвердились диагнозы. Зато теперь я влипла...

Лиза задрожала, ткнулась Ксюше в шею холодным носом и вдруг жалобно попросила:
- Помоги мне, подружка, а?

Повисла пауза. Ксюша рада была, что Лиза не видит ее лица. Она облизнула губы, поколебалась и, наконец, спросила:
- Как?
- Подари ей что-нибудь красивенькое. Я же знаю, у тебя есть. Она это любит. И попроси
за меня... А я, как мама приедет, тебе верну, сколько скажешь.
- Может, ты сама?
- Нет, она же меня грохнет сразу! Я даже сказать ничего не успею.

Ксюша кивнула, несколько минут собиралась с силами, потом вылезла из кровати и
поплелась в коридор. Нет, она не верила в Лизкины домыслы, но ей понравилась мысль
помирить и успокоить девчонок. У обеих один враг – рак, и ни к чему заводить новых. Она
мысленно кивнула, гордая собой. И Настя – психолог – ее бы похвалила.

Больничные байки (часть 2)