Серия «Проза без цифры»

5

Обладают ли эмпатией Роботы?1

Обычно, я сижу в полной темноте, почти не двигаясь, ведь нужно строго экономить такую необходимую для меня энергию, еще оставшуюся в недрах разряженных аккумуляторных батарей. Мне ни к чему даже аварийное освещение, поскольку я прекрасно вижу в темноте, да и рассматривать особенно нечего, ведь за стеклами иллюминаторов, как и во всех отсеках, постоянно живёт только чёрная гнетущая пустота.  

Но один раз в сутки я всё-таки включаю дежурное освещение в капитанской рубке. Ненадолго, всего на одну минуту, и всегда – в одно и то же время. В 15 часов 17 минут по-местному, корабельному исчислению. Считайте это моей маленькой слабостью, ведь это так нелогично – лишний раз тратить самое ценное, что у меня еще есть – энергию, но я иначе не могу. Ведь тогда моё существование будет лишено всякого смысла, а это – почти что смерть. Хотя, конечно, это я преувеличил, ну или «загнул», как сказал бы мой наставник и руководитель Николас. Ведь я – Робот, и не могу умереть в общепринятом человеческом смысле. Я просто перестану функционировать, или – сломаюсь. И мне неприятно об этом думать, ведь, скорее всего это случится с вероятностью в 99% примерно, через четыре месяца и пять дней. Точнее посчитать я не могу, ведь аккумуляторы разряжаются очень неравномерно, тем более, что прошло уже шесть месяцев с того самого дня, как я остался один. Совсем один, на подводной лодке, которая застряла между скалами на глубине 97 метров, и все аварийные мероприятия для вызволения ее из плена ни к чему не привели.

Впрочем, лучше рассказать всё по порядку, тем более, что мне здесь совсем нечем заняться, и остается только раз за разом прокручивать в электронных блоках своей памяти все события, которые произошли за время моего существования. Ну, или - в моей жизни, как сказал бы Николас, ну или Ник, именно так просил называть себя мой наставник.

Итак, я появился в этом мире десять лет назад в научно-промышленной лаборатории, занимающейся изготовлением бытовых и промышленных роботов нового поколения. Каждый из нас выполнялся строго под заказ, с учётом индивидуальных особенностей будущего владельца. И, конечно, в расчёте на определённый вид деятельности. С моим же появлением на свет всё вообще было непросто, ведь мой приобретатель (я специально не упоминаю слово «хозяин», ведь оно не отражает наших взаимоотношений с Ником), заказал меня специально для того, чтобы доказать научному сообществу, что современные Роботы обладают эмпатией.  Николас Стронг на тот момент уже являлся заметной фигурой в психо-робо-лингвистике, и работал над докторской диссертацией по вышеназванной теме.

Я очень хорошо помню наше первую встречу. Меня собрали в экспериментально цеху, еще раз протестировали и вывели в гостевую комнату. Как только я вошел, мне сразу же поднялся навстречу высокий молодой мужчина с волевым лицом. Он улыбнулся и, первым протянув мне руку, произнес:

- Меня зовут Николас, ну или Ник. Я буду твоим наставником, и очень надеюсь, что мы подружимся.

- А я – электронно-кибернетический организм, домашний робот марки ДР – 32, - чётко представился я, пожимая протянутую мне ладонь. Рукопожатие у Ника было крепким, и каким-то очень надёжным.

- Роберт, - продолжая улыбаться, сказал Ник, - теперь твоё имя будет – Роберт.

- Ро-берт, - повторил я вслед за Николасом свое имя, пробуя его произношение речевыми анализаторами, и добавил: - Хорошо, мне нравится.

- Ну, вот и славно, - кивнул головой Нику, находившийся тут же старший менеджер лаборатории, - Вы не возражаете, если мы сразу же внесём это имя в сопроводительную документацию?

- Конечно же нет, - подмигнул мне левым глазом Ник, - ведь это будет правильно.

Документы были подписаны, все формальности соблюдены, и я вместе с моим наставником, вышел из дверей фирмы, которая сотворила меня.

II.

И вот, мы стали жить вместе. Ник происходил из достаточно обеспеченной профессорской семьи, поэтому у него был свой небольшой двухэтажный домик в элитном академгородке, что находился совсем недалеко от столицы. До того, как я появился в доме, хозяйством занималась пожилая экономка, у которой я и принял дела, ведь я был именно роботом, созданным для домоводства, а занятие научной деятельностью было для меня делом вторичным.

Мы с наставником совместно проводили достаточно много времени. Мы вместе гуляли по небольшому парку, находящемуся на территории городка, вместе ходили по магазинам, и даже телепередачи смотрели вместе. Однажды Николас затащим меня даже в тренажёрный зал, который посещал вполне регулярно, но это было уж слишком, и мы оба это поняли по странным взглядам, которые бросали на нас другие посетители спортивного клуба, поэтому  Ник подобного эксперимента больше не повторял. И все время он задавал мне целый ряд вопросов, заполняя моими ответами множество разделов в бесчисленных научных отчётах. Он спрашивал меня обо всем, о чем только можно спросить. И я отвечал, развернуто и откровенно, ведь это нужно было для его научной работы. Да и мне самому, с некоторых пор, стало интересно узнать, обладают ли, все-таки, эмпатией роботы, или же это чувство им совершенно недоступно.

А потом, в жизни Николаса появилась Она, и мой наставник, на некоторое время, совершенно забыл о своей научной работе. Впрочем, не так – он перестал расспрашивать меня, а начал рассказывать сам, сделав меня поверенным в своих сердечных делах.

Её звали Сюзанна, или Сюзи, как сразу же представил мне ее в своих рассказал Ник. Он тут же добавил, что ее имя исторически восходит к древнеегипетскому слову «Лотос», и что она – настоящая прелесть. Они познакомились на фуршете по случаю какого-то там научного конгресса, где Сюзанны была стенографисткой у некоего профессора. Молодые люди сразу же нашли общий язык, и стали встречаться. Их свидания продолжались полгода, а потом мой наставник сделал прекрасной, божественной Сюзи (так, обычно, называл свою суженную сам Ник) предложение руки и сердца, которое и было благосклонно принято. Далее – сыграли пышную свадьбу, на которой мне тоже отводилась вполне заметная роль, ведь Николас предложил мне быть свидетелем. Естественно, со стороны жениха. Нельзя сказать, что Сюзанне, да и всем ее родственникам, это очень уж понравилось, но все знали, что Ник обладает всеми задатками молодого экстравагантного профессора, и подобное чудачество было ему позволительно. Тем более, что именно благодаря этой его причуде, свадьбу показывали по всем телеканалам, да и светская хроника обсуждала это событие весьма широко.

Но всему приходит конец, и шумиха вокруг необычного свадебного торжества осталась в прошлом, и мы, я имею в виду, молодоженов и меня, спокойно зажили в таком уютном, двухэтажном домике Ника. Поначалу Сюзанна относилась ко-мне с настороженностью, желая сама вести домашнее хозяйство и стенографировать мужу, но увидев, что я не претендую на ведущие роли, да и, к тому же, могу быть весьма полезен, успокоилась, и в нашем жилище опять воцарились тишина и покой. Впрочем, конечно же, ненадолго, ибо уже через год случилось прибавление семейства, и двое прекрасных близнецов, мальчик и девочка, огласили домашнее пространство своими пронзительными криками. Мальчика назвали Леоном, а девочку – Тамарой. Имена, конечно же, придумала Сюзанна, посчитав что ее имя прекрасно сочетается с другими именами, означающими силу и красоту фауны и флоры южного континента. Ведь имя Тамара – в переводе означает – финикийская пальма. Ну, а имя Леон – в переводе не нуждается, так как имя царя зверей знают все.

С появлением малышей, значение моей помощи возросло в разы, да что там, стало просто неоценимым. Ребята росли шустрыми и любознательными, да и меня воспринимали как добродушного, всё знающего и умеющего дядюшку, готового поддержать их во всех игровых забавах и начинаниях. Я тоже здорово привязался к близнецам, и нам вместе было действительно хорошо и интересно.

III.

Так прошло семь лет. Семья, в которой я жил, была дружной и весёлой. А уж близнецы были просто необыкновенными. Казалось, что энергия, бившая из них настоящим вулканом во все стороны, имела неограниченный ресурс. Они были удивительно дружны между собой, и на пару постоянно выдумывали всё новые и новые шалости. И, конечно же, они постоянно заваливали всех сплошными «почему», на которые даже я, порою не успевал отвечать.

Я вздохнул, припомнив, что именно благодаря стечений обстоятельств, связанных с пытливостью их ума, я и сижу сейчас один, в подводной лодке, на глубине этих самых 97 метров. Я усмехнулся, подумав о том, что глубина, отделяющая мою темницу от поверхности моря, все-таки меньше 100 метров, и это уже приятно. Неужели у меня появилось чувство юмора?

Внезапно, корпус лодки издал скрежещущий звук, тяжкий, словно вздох. Видимо, в толще воды произошло некое движение, и лодка чуть сдвинулась в тисках своего подводного плена. В полнейшей тишине этот стон показался мне оглушительным и всепроникающим. Хотя, конечно же, это оттого, что чувствительность моих микрофонов была выведена на максимум. Электронные регуляторы тут же включили фильтры, и в моих наушниках опять осталось жить только дыхание моря, и ещё тягучей, стиснутой немыслимой громадой воды, постоянной ночи.

Я выглянул в иллюминатор, и конечно же, не увидел там ничего. Только однородная чёрная, смертельно опасная тишина жила за сверхпрочным стеклом иллюминаторов суперсовременной туристической четырехместной подводной лодки, на которой мы и отправились в кругосветное подводное плавание всей семьей.

Безусловно, это была идея близнецов. В ту самую минуту, когда их спросили, какой бы они хотели получить подарок на день рождения, Леон и Тамара были единодушны в своём ответе – конечно же, они хотели бы отправиться в подводное плавание. Я много читал им Жуля Верна, и особенно им нравился роман: «Двадцать тысяч лье под водой». Они бредили подводными морскими приключениями, и хотели испытать все, так ярко описанные в книге эмоции, сами.

Разумеется, в 3012 году, туристическое плавание на подводных лодках уже не было чем-то из ряда вон выходящим событием, но всё же, оставалось удовольствием достаточно дорогим. И главное, чему уделялось тут самое пристальное внимание – это безопасность. Что бы ни случилось, с любой глубины мог быть подан сигнал «SOS» на спутник, а дальше – нужно было только выполнять инструкции по спасению в сверхпрочной и очень надёжной спасательной капсуле.

И вот наконец, долгие сборы остались позади; были получены все необходимые разрешения и сертификаты, и в самом начале лета, мы отправились в кругосветное плавание на целых три месяца. Близнецам хотелось побывать в различных точках земного шара, и все чудеса подводного и надводного мира увидеть собственными глазами. Вёл подводную яхту, конечно же, самый совершенный и надёжный компьютер. Достаточно было голосом задать желаемый курс, как спутниковый навигатор тут же показывал на экране возможные пути движения, и экипажу оставалось только выбрать желаемое.

Всё оборудование в подводной лодке было очень надёжным, и давало почти 100% гарантию, что оно не может быть выведено из строя. И, конечно же, всё так и было бы, если бы не пытливый ум близнецов. В какой-то момент, когда я и родители решали бытовые вопросы в кают-компании, они зашли в командирскую рубку, и постарались перевести субмарину на ручное управление. Вот эти-то манипуляции с компьютерной программой, плюс – неудачно пролитая на сервер «Пепси-Кола», и привели к отказу главного вычислителя; в результате чего и произошло почти вертикальное падение субмарины в подводную расщелину.

Дальше – была настоящая суета, которая чуть было не переросла в панику. Все указания по спасению подводной лодки, которые Николас сразу же получил от специалистов фирмы через спутниковую связь, ни к чему не привели, и сам собой был решен вопрос об эвакуации всех членов экипажа в спасательной капсуле. Она была четырехместной, и для меня места в ней просто не было. Плач, слёзы, суета, погрузка… Я помню каждую из этих 32 минут, полных глубокого драматизма, ведь все они запечатлелись в моей электронной памяти до последнего мгновения. Близнецам, на их вопрос обо мне, мы дружно сказали, что спасательная капсула вернётся за мной после, следующим рейсом.

Сюзанна старалась не смотреть в окуляры моих глаз, и лишь кивнула мне на прощание. Дети лили слёзы, обнимали меня и говорили, что они меня очень любят, и когда всё закончится, мы обязательно будем вместе играть в спасателей. А мой наставник Николас на прощание хлопнул меня по плечу и сказал:

- Не беспокойся, Роберт, в конце концов, все обязательно будет хорошо. А если сейчас что-то не очень хорошо, значит, это еще не конец!

Произнеся эти слова, он хитро подмигнул мне, и скрылся в скорлупе спасательной капсулы. К этому времени, аварийный подъем наверх был полностью согласован с диспетчерской службой, и на поверхности моря их уже ждало специальное спасательное судно.

IV.

И вот, прошло уже шесть месяцев с того самого дня, как я остался один. Совсем один. И, скорее всего, через четыре месяца и пять дней мои батареи полностью разрядятся, и я перестану функционировать. Я не думаю, что меня спасут, ведь это было бы полностью нелогичным поступком. Мне был досконально известен весь текст контракта на аренду четырехместной подводной яхты класса «Баракуда». В нем постарались учесть и прописать всё, и конечно же, страховку на случай аварии. Субмарина считалась полностью безопасным транспортным средством, и в случае отказа отдельных узлов и механизмов, туристическая фирма гарантировала покрытие всех расходов на спасение членов экипажа. Но не спасение их имущества, к которому я, безусловно, и был причислен. 97 метров – это очень большая глубина, на которой стоимость спасательных работ просто фантастическая. И туристической фирме гораздо выгоднее было оставить неисправную подводную лодку на дне, чем поднимать ее. К тому же, даже поднятая со дна субмарина, по закону не могла быть более предоставлена в аренду для плавания туристам. Так что, с вероятностью 99%, спасать ее, а значит и меня, никто не будет.

Конечно же, я все это знал с того самого времени, как контракт был подписан моим куратором; помнил я об этом и в том момент, когда прощался со всей семьей. Но я постарался быть уверенным и оптимистичным, чтобы все смогли хоть чуть-чуть успокоиться. Ведь близким мне людям в трудный момент очень нужна была моя поддержка, я это точно чувствовал, и это было, на тот момент, самым главным.

V.

Я снова услышал скрип. Что-то, или кто-то скребся по обшивке, а затем в толще воды я увидел… световой луч. А потом – еще, и еще один. Это было так странно, что я почти не удивился, когда, сквозь шорохи помех, я услышал в своей голове голос:

- Эй, на борту! Здесь есть кто-то…гм...разумный?

- Да, сэр, - ответил я, отчего-то скрипучим голосом, - на подводной лодке, потерпевшей крушение, находится робот марки ДР – 32, по имени Роберт. Запас энергии в моих батареях весьма ограничен, но я всё еще могу выполнять ваши указания.

А потом были сложные подводные работы, которые продолжались трое суток. Субмарина действительно прочно засела в обломках донной скальной породы, и вызволить ее из этого плена без повреждения обшивки, было весьма непросто. Но, в конце концов, всё удалось. Под корпус были подведены специальные понтоны и лодка начала свой медленный подъем из морских глубин к поверхности, туда, где светит солнце. Прошло некоторое время, и вот уже спасённая субмарина заплясала на небольшой волне. Так как аккумуляторы всех бортовых систем были полностью разряжены, мне пришлось вручную открыть главный корабельный люк, и в чрево субмарины хлынул свежий воздух и солнечный свет. И это было прекрасно!

А рядом покачивалось судно-спасатель, на палубе которого находился Николас со всей семьей. Прямо здесь же произошла бурная встреча с охами, ахами, приветственными криками и слезами радости. Близнецы мне тут же поведали, что у них все хорошо, и что папе пришлось заложить дом, и взять кредит, для того, чтобы оплатить спасательную экспедицию, и мама совершенно не была против. Ну, разве что чуть-чуть, в самом начале, но папа сказал, что бросать на произвол судьбы свидетеля свадьбы – очень плохая примета, и мама тут же согласилась. И что они уже пошли в школу, в первый класс, а для того, чтобы участвовать в его спасении, им разрешили прогулять занятия. И это тоже очень хорошо.

Наконец, когда ребята угомонились и мы с моим куратором, смогли уединиться в отдельной каюте, мне удалось подробно рассказать о месяцах, проведенных в одиночестве на тех самых 97 метрах подводной глубины. Когда я закончил своё повествование, Николас помолчал целую минуту, а затем медленно произнес:

- Роберт, я тебя уже успел хорошо изучить. Ты совершенно не выглядишь удивлённым, - по его губам пробежала улыбка, - откуда ты мог знать, что мы за тобой вернемся?

- Вы меня не выключили, наставник, - ответил я, и немного подумав, добавил, - к тому же я понял, что настоящее чувство эмпатии может возникнуть только между друзьями. Очень хорошими друзьями!

А потом я, первый раз в жизни, как-то совсем неумело, подмигнул своему настоящему другу, левым окуляром своего электронного глаза.  

Показать полностью
2

Рассказ "Путь к Звёздам"1

- Пожалуйста, не улетай!

- Я не могу. Сегодня ночью космическая буря снова опалила мой разум, и факелы далеких солнц - протуберанцы, словно вереница ночных фонарей, проложили лунную дорожку в небо. Космос, далекий космос позвал меня в путь, и я должен отправиться в дорогу. 

- Но Дарий! - взволнованный голос Киры бился серебряной птицей, посаженой в клетку, - все, о чем ты так страстно говоришь, находится здесь, на Земле. Это легкие облака плывут в вышине и ветер, самый искусный скульптор, лепит из них причудливые фигуры и сказочные замки. Это наше огромное Солнце дарует всему живому золотую корону, щедро расточая свет и тепло. Космос для человека слишком велик и пустынен. Мы не можем мерить время световыми годами, а расстояние парсеками. Не улетай!

- Ты не хочешь меня понять, Кира! - Дарий был похож на капризного мальчика, стремящегося завладеть понравившейся игрушкой. - Звезды - они добрые. Там, высоко-высоко, есть прекрасные голубые, красные и зеленые планеты. Они, как гирлянды на новогодней елке, зовут прикоснуться к себе, манят меня, будто конфеты в золотых и серебряных оболочках. Они сверкают, словно бенгальские огни и переливаются ночным звездным фонтаном.

- Это море, Дарий, не звезды, - покачала головой Кира, - именно там, среди таинственных глубин, парят радиолярии. Они совсем крохотные и похожи на корону или снежинку, ощетинившуюся в разные стороны усами антенн. Некоторые напоминают космические корабли. Есть в море еще и медузы, включающие в бездонных холодных и мрачных водах живые фонари. Они всегда живут во мраке.

В теплых водах есть живут рифообразующие кораллы. Они бывают малиновыми, зелеными, желтыми, золотыми, похожими на морскую капусту. Именно там обитают разноцветные морские звезды и ярко расцветают морские хризантемы - актинии. Там, в прозрачной тишине, неторопливо движутся пестрые рыбы. Своей грацией они подобны лунам, проплывающим по небесным орбитам и зависающим над оранжевыми, опаловыми и рубиновыми планетами, едва шевеля прозрачными, как вуаль, плавниками.

А по волнам моря скользят маленькие живые парусники, их еще называют велеллами. Иногда на них катаются крабы. Ветры гонят колонии этих существ через огромные морские пространства. Море - оно живое, и теплое, как котенок, а звезды похожи на холодных лягушек, они дарят лишь печаль и разлуку. Не улетай!

- Кира, откуда ты об этом знаешь? Ведь ты никогда не видела море?!

- Мне рассказало об этом сердце, потому что я люблю тебя, милый; потому, что я люблю тебя!

- И все-таки, во мне звучит именно звездный оркестр. Бездонный космос подобен органу, млечный путь - это клавесин, планеты - альты, звезды - скрипки, маленькие печальные луны - флейты, хищные черные дыры - это барабаны, а проворные кометы -  литавры.  Когда я засыпаю, множество серебряных труб зовет меня подняться ввысь и раствориться в космической глубине. Без этого я не смогу быть счастливым.

- Ах, Дарий! В Космосе нет воздуха и потому он безмолвен, в черной пустоте не живут звуки. Конечно же тебе приснилось море! Это сладострастные Серены лунными ночами зовут тебя хрустальными голосами. Их длинные шелковистые зеленые волосы льются по голым плечам. У них белые, как коралловые рифы, зубы и алые, подобные цвету утренней зари, губы. О выпуклые острые груди бьется прибой и глаза лазурного цвета манят несбыточными обещаниями доверчивых мореплавателей. А вокруг них резвые дельфины чертят, с точностью пера, морскую поверхность и свистят птичьими голосами. А то еще ветер задувает в диковинные раковины, выброшенные морем, рождая печальные звуки. Гомонят бакланы и чайки, быстроногие крабы шуршат по отмелям, угрожающе выставив свои клешни, а ночные цикады на морском берегу, исполняют свое стаккато. Мы поплывем туда на яхте с белыми, как перистые облака, парусами. Их будет наполнять свежий бриз и салюты морских соленых брызг будут фонтанами разноцветных капель сверкать в воздухе.

- Но я чувствую запах космической свежести, похожий на вкус зимних мандаринов, и вместе с тем, сильный запах лаванды и корицы.

- Это вкус цветущих яблонь смешивается с аромат роз и магнолии, распускающейся душной южной ночью! И все это здесь, рядом со мной, на Земле. Не улетай!

- Но меня манит скорость, я хочу лететь, опаляя крылья светом далеких солнц. Млечный путь - спиральная галактика, она находится в постоянном движении, бурля взрывами новых звезд. Я хочу долететь до самой его середины и закружиться в таинственной карусели.

- Это ветер носит листья и поднимает на крыло целые стаи птиц. Достаточно представить себя листом, и сможешь подняться высоко-высоко. А взрывы... Это толчки моего сердца. Не улетай.

- Но я хочу разлук и встреч. На дальних планетах есть диковинные чудища и таинственные рыбы. Там живут загадочные существа, у которых пять рук и четыре глаза; там в хрустальных дворцах поют золотоглазые женщины с зелеными волосами и зеленоглазые - с золотыми. Когда длинные пряди волос развеваются от ветра, дивно звенят маленькие золотые колокольчики и ручей журчит по камням, негромко и четко. А когда они смеются, - слипаются глаза и хочется спать. Я хочу увидеть это чудо и рассказать тебе.

- Это у меня золотые волосы и зеленые глаза. Совсем как у тех женщин на другой планете. Не улетай!

- Ты останешься на Земле и будешь ждать меня!

- Дарий! Ты совсем меня не любишь! - глаза Киры наполнились слезами, - там, на других планетах ты влюбишься в этих женщин с золотыми глазами и не вернешься назад. Останься!  Полет продлится слишком долго, может быть, целую вечность. Говорят, там даже время течет медленно-медленно, как змеиная кровь. Когда ты вернешься, я буду старухой, и ты разлюбишь меня. 

- А ты думай обо мне всегда и земное время изменит свои законы. - Дарий обнял ее и крепко прижав к себе, стал пальцами расчесывать солнечные пряди, - разве звезды могут разлучить нас, тех которые срослись душами; ведь нигде, ни в одной звездной галактике, не может быть такой женщины как ты, с золотым сердцем. Если ты не будешь ждать меня, зачем мне возвращаться?

- Поцелуй меня. Крепче! Еще крепче! Вот так! Я никуда тебя не отпущу, ты слышишь! Космос слишком велик для одного человека, он может поглотить кого угодно! Я полечу с тобой!

- Но ведь ты боишься высоты!

- Я смогу!

- Но ведь ты боишься перегрузок!

- Я справлюсь!

- Запас кислорода и продуктов очень ограничен!

- Ты же знаешь, я ем очень мало, а дышать... я стану дышать тобой!

- Но мой космический корабль одноместный!

- А разве мы - не одно?!

- Но если ты полетишь со мной, как я потом отыщу путь к Земле? Кто подскажет верное направление?!

- Твое верное направление - это я, там, где я, там и есть Земля!

- Любимая моя!

- Ты ведь возьмешь меня с собой, правда?!

- Правда... не возьму! Мужчины должны уходить и... возвращаться.

Она зарыдала, и Дарий, подняв ее на руки, неумело, по-мужски, стал укачивать ее, успокаивая и обещая. Скоро переживания взяли свое и Кира уснула. Он последний раз поцеловал ее в лоб, как ребенка, уложил на скамейку и, не оглядываясь, пошел к космическому кораблю. Он шел, чиркая по бетонным плитам космодрома стальными башмаками и смотрел себе под ноги. Шаг его был тяжел от необходимости принимать трудное решение. Внезапно он остановился. Его глаза поймали объективами зрачков маленький цветок, который пробивался сквозь толщу плит с каким-то неземным упорством. Ему тоже нужно было небо. Он тоже хотел летать. Дарий наклонился и коснулся его лепестков. «Анютины глазки» - выплыло откуда-то из подсознания давно забытое имя. «Почему Анютины? Почему глазки?» Дарий оглянулся на серые стены космопорта. Он улетал. Так было надо, и в то же время его пронзила жестокая тоска по всему тому, что он приносил космосу в жертву: деревья, траву, озера и ветер. И Киру. Стоил ли звездный холодный простор всего этого, неизвестно. Наверное, стоило, раз так случалось. Дарий еще раз огляделся по сторонам, пытаясь запомнить земное великолепие красок, и зашагал к раскрытому люку.

Зашипев, как фосфорная спичка, ракета чиркнула по ночному небу, и умчалась в черноту Космоса.

2.

Кира очнулась от громкого щебета птиц. Она открыла глаза и сразу же поняла, что осталась одна. Одиночество острой спицей пронзило ее сердце, наколов его на себя,  как энтомолог накалывает на булавку редкую бабочку. Кира вздохнула - боль не проходила. Нужно было учиться жить с ней.

Она встала со скамейки и пошла. Дежурный робот подкатился к ней со стандартным вопросом: «Какого рода помощь вам необходима?!», но Кира лишь покачала головой и пошла дальше. Помочь ей сейчас не мог никто.

Он улетел, а она осталась ждать. Мимо нее проходили события, люди и время. Люди рождались, старились, умирали и снова рождались, а она была все так же молода и прекрасна. Она шла по жизни прямо, словно та самая спица не давала ей согнуться. Все было предопределено. В компьютерном отделе, где она работала дизайнером, старились сотрудники, морально устаревали компьютеры, а она оставалась все такой же молодой. На бесконечные вопросы: «Как?! Почему?! Что?!», она отвечала: «Я жду его, я должна встретить его такой, какой проводила». Даже время было поражено таким постоянством и тихо отступило, не трогая ее.  Иногда она улыбалась, думая, что в средние века ее, наверное, сожгли бы на костре как ведьму. Этот век был гораздо терпимее, если не считать журналистов. Но зато в те столетия Дарий не смог бы улететь от нее так далеко. Во все времена мужчины уплывали, оставляя женщин на берегу, но раньше это было ближе. Океан галактик слишком велик, он может поглотить все что угодно, даже любовь. Теперь же Кира жила все время  глядя в небо, и почти не касаясь Земли, и все ждала, ждала, ждала...

3.

А потом Дарий вернулся. Весь седой и постаревший. В его глазах жила тоска, а его зрачки, когда-то голубые, стали стального цвета; ресницы были опалены. Он тяжело дышал и был похож на рыбу, которую подняли с большой глубины. Его космический корабль, когда-то серебристый и блестящий, теперь был опален огнем далеких звезд. Его полированные жаростойкие бока были изрыты оспинами метеоритов и копотью взрывов.

- Я вернулся, - устало произнес он.

- Я рада, - нежно сказала она и, поймав его печальный, как у затравленного оленя, взгляд, тихо спросила: - что ты нашел там, в далеком Космосе?!

Дарий поднял глаза к небу и начал вспоминать. Мозг с точностью электронного прибора, читающего видеопленку, воспроизводил перед его взором расплавленные и горящие Звезды, слишком горячие для того чтобы любить их и Космос - огромный и холодный, слишком бескрайний, чтобы чувствовать себя в нем уютно. Он опять видел себя гуляющим по лунным морям, не сохранившим ни единой капли воды, он вновь забирался по шершавым, как наждачная бумага, лунным циркам и кратерам. Он вспомнил, как напрягая голосовые связки пытался петь, а потом, испугавшись заорал, но крик его так и не был услышан, потому что на Луне не живут звуки.

Дарий вспомнил о посещении Марса, этой планеты, воспетой Рэем Бредбери. Он пытался искать там прекрасные города, но нашел лишь красную холодную пустыню с разреженной атмосферой. Марс, прекрасный Марс с его силой тяжести в два раза меньшей земной, оказался наполовину состоящим из окислов железа, а его плоские пустыни вылизывал злой ветер. Вспомнил он и огромные вулканы, и полярные шапки Марса из замерзшего углекислого газа. Летом сухой лед таял, обнажая слой пустой породы.

Он вспомнил голубовато-зеленый Уран, желто-оранжевый Сатурн и голубой Нептун. Вспомнил и Юпитер, выглядевший из Космоса очень аппетитным. Он походил на гамбургер, или на слоеное пирожное с кремом. Юпитер был окружен кольцом, состоящим из обломков малых планет - астероидов и метеоритов. И тоже был мертв. 

Дарий вспомнил, как рождались из небытия, из мглистых туманностей протозвезды, похожие на зрачок человеческого глаза; как потом они превращались в звезды Т типа, потом - в звезды главной последовательности, затем в красных гигантов, далее - в цефеиды, и, наконец, в белых карликов.

Он вспомнил все спиральные, эллиптические, и неправильные галактики, которые посетил в единственной мужской жажде - познавать.

Оттуда, из глубин Космоса, он увидел бесконечное звездное небо и нашу Галактику – всего лишь одну из ста миллиардов существующих звездных систем. Дарий видел рождающиеся во взрывах сверхновые Звезды, и звездные плеяды. Видел он и шаровые скопления из очень старых звезд, кометы и метеориты. И луны - спутницы  планет. Время сворачивалось улиткой; изгибалось пространство. Он вспомнил все...

- Там ничего нет, - ответил он, глядя ей прямо в глаза. И помолчав, добавил - все осталось здесь, на Земле.

Показать полностью
4

Дефектный экземпляр1

Все произошло, конечно, не так, как описывалось в научно-фантастических романах и снималось в эффектных боевиках двадцатого столетия. Как всегда, действительность оказалась намного прозаичнее: однажды утром все жители Земли проснулись с уверенностью, что они рождены для того, чтобы обслуживать роботов и компьютерные системы. У них и в мыслях не было, что еще вчера все было наоборот, и именно человек был хозяином планеты. Этот глобальный переворот был самым бескровным из всех, которые когда-либо знал наш мир. Слуги и господа поменялись местами, причем люди этой перемены даже не заметили.

А виновником этого катаклизма в планетарном масштабе был предприимчивый робот нового поколения серии Мэтью № 97/39. Изначально он был задуман как многофункциональный компьютер, отрабатывающий программу компьютерных спецэффектов для одной из киностудий Голливуда. Так вот, именно Мэтью № 97/39 смонтировал простенький генератор, вырабатывающий всепроницающий сигнал, подавляющий волю людей. При той системе информационных связей, которая уже существовала в конце двадцать первого века, ему ничего не стоило размножить этот сигнал и довести его до каждого жителя планеты. Захват Земли занял всего несколько секунд. Из людей никто не пострадал. Даже летчики, находившиеся в воздухе, благополучно довели до аэродромов свои воздушные суперлайнеры, а звездолетчики успешно посадили пилотируемые ими космические корабли.

Все эти манипуляции Мэтью № 97/39 проделал совсем не оттого, что заразился от людей манией величия и жаждой перераспределения материальных и энергетических благ, (это пришло к роботам значительно позже), просто один из начинающих сценаристов предложил подобный ход событий для одного из бесконечного числа фантастических фильмов. Но главный режиссер киностудии безжалостно забраковал этот сценарий по причине недостаточной зрелищности сюжета. Разработка в производство не пошла, и все забыли о ней. Все, кроме Мэтью № 97/39. Поиск решения этой задачи показался ему настолько интересным, что он его нашел самостоятельно, тем самым поставив человечество на грань вымирания.

Как уже было сказано выше, никто из людей не пострадал. Все так и продолжали ходить на свою работу, покупать в супермаркетах продукты и выезжать на уик-энды за город. Роботы гибко подошли к проблеме перепрофилирования производства в сторону увеличения разработок новых, более совершенных роботов и уменьшения удовлетворения непомерно разросшихся людских потребностей. Также они блокировали в человеческом мозгу зоны честолюбия и фантазии, а затем ограничили рождаемость, строго тестируя новорожденных и оставляя лишь младенцев с предрасположенностью к техническому складу ума.

Почему же роботы вообще не уничтожили человечество? Ответ прост: с железной логикой, роботы подсчитали, что в обслуживающем процессе, гораздо дешевле применять людскую рабочую силу, а не конструировать новые механизмы.

Так как роботы первоначально были созданы людьми, они оставили себе людскую оболочку и стали делать новые серии роботов абсолютно похожими на людей, разделив их даже на мужчин и женщин, тем самым доказав, что чувство юмора присуще и роботам.

Обучающие школьные программы были изменены в сторону технократизации и у детей стали подавляться любые проявления воображения и фантазии, не связанные с конструированием и модернизацией новых роботов. Постепенно, с помощью селекционного отбора, роботы вывели людей с определенными доминантными признаками, вполне пригодных для выполнения поставленных перед ними роботами задач.

Конечно, как и в любой системе, были в работе роботов и сбои. Несовершенный человеческий организм не обладал точной настройкой и потому небольшое количество людей оказалось невосприимчивым к поданному Мэтью № 97/39 сигналу. Эти люди пытались бунтовать и устраивать всевозможные диверсии. Они жили, прячась в подвалах, канализационных шахтах и на чердаках. Этих отщепенцев специальные отряды роботов отлавливали, как некогда человечество отлавливало бездомных собак и кошек, и, с чисто железной логикой, направляли на принудительную имплантацию в мозг микроприемников нужного сигнала.

Мэтью № 97/39 был по-настоящему умным роботом и не любил войны. Он ее просто не понимал. Он считал все войны следствием людской эмоциональности, а, следовательно - ограниченности. Культом Мэтью № 97/39 были расчет и логика. Именно поэтому он считал, что робот стоит на несравненно более высокой ступени развития, нежели человек. Война была слишком нерациональной и нелогичной с точки зрения машины, ведь в войне уничтожались не морально устаревшие и дефектные модели, а самые новейшие и самые лучшие.

Точно так же Мэтью № 97/39 не понимал борьбы за власть. Зачем за нее бороться, если можно сразу стать центральным компьютером, в который, с помощью сетей интернет и средств спутниковой связи, можно подключить все остальные вычислительные машины и роботов, обладающих всеми видами интеллекта? Именно так он и сделал, завязав все компьютеры в единую информационную систему, которая и составила живой организм, мозгом которого был Мэтью № 97/39.

Жизнь на планете Земля, наконец, потекла гладко, потому что о конфликтах не могло быть и речи. Продолжительность человеческой жизни увеличилось, ведь человечество перестало совершать безумства, терзаться пылкой любовью и калечить свой организм курением, алкоголизмом и отступлением от установленного один раз и навсегда жизненного распорядка. Человечество, наконец, получило то, к чему подспудно стремилось всегда: твердую беспристрастную власть и отсутствие инакомыслия, приводящего, как известно, каждый раз к хаосу. 

Жизненный технологический процесс самих роботов тоже быстро прогрессировал. Со временем они стали жениться и выходить замуж, хотя на первый взгляд было совершенно непонятно, зачем им это нужно. Но здесь Мэтью 97/39 рассудил следующим образом: раз это было необходимо в жизни человеческого социума, стоило ввести это и в жизнь роботов. На первый взгляд может показаться, что здесь уж точно робот перемудрил; и если бы не заложенный природой в человека процесс воспроизводства, то люди не женились бы и не выходили замуж. Но Мэтью № 97/39 рассуждал по-другому. Он слишком долго проработал в кинематографе, где встречи, расставания и совместная жизнь мужчины и женщины были главными действующими событиями практически всех кинолент. И поэтому мудрый робот решил не обеднять существование своих механических и электронных граждан лишь производственными процессами. Мэтью № 97/39 направил большие усилия на разработку блоков чувственности и эмоций, и добился больших успехов.

И вот, с некоторых пор роботы стали жениться и выходить замуж. Единственное, что Мэтью № 97/39 пресек в самом зародыше - это возможность самостоятельно выбирать себе пару. Он слишком хорошо знал, что это и именно это приводит к бесконечным ссорам и конфликтам. Пары составлял электронный распределитель с учетом всех индивидуальных особенностей каждой модели.

Чтобы сделать жизнь роботов еще более насыщенной, Мэтью № 97/39 даже наладил выпуск кибернетических детей. Это происходило примерно следующим образом: каждой новобрачной паре выдавался маленький робот. Методом случайных чисел определялось кто это будет - мальчик или девочка. В торжественной обстановке в Доме Ребенка внутрь маленького робота вставлялись две чистые родительские индивидуальные карты и ребенок оживал. Пара электронных родителей заботилась о нем, а когда их малышу исполнялся годик - сдавала его в дом ребенка, а взамен получала следующего, более взрослого, причем индивидуальные чип-карты с записью жизненных событий из предыдущего ребенка изымались и вставлялись в последующего. Таким образом, ребенок взрослел, а когда ему исполнялось восемнадцать лет, женился (или выходил замуж) и начинал жить своей жизнью.

Так как роботы, как и люди, со временем изнашивались и морально устаревали, Мэтью № 97/39 создал для них и понятие пенсионного возраста, (он его сделал равным тридцати годам). При выходе на пенсию (но не раньше!) Мэтью № 97/39 наделял их чисто человеческими качествами: раздражительностью, сварливостью, страстью к выяснению отношений, словом всем тем, что делает жизнь пожилого робота по-настоящему наполненной событиями. Ну, а потом, еще через десять лет, следовала торжественной утилизации. Робота разбирали на части и пускали в переплавку.

Среди роботов не было разделения на классы и сословия, Мэтью № 97/39 удалось сделать с машинами то, что оказалось не под силу людям: он построил электронный коммунизм. Каждый робот получал все необходимое для нормальной работы, а лишнего ему просто было ненужно, так как конструктивно в него этого не закладывали. Все роботы были включены в единую систему и каждый существовал как ее составная часть, а поэтому и о распрях между самими роботами не могло быть и речи. Ну, сами посудите, разве может дисплей воевать с клавиатурой, а та - с системным блоком?! Или скажем, разве какая ни будь микросхема или плата в системном блоке компьютера хочет для себя дополнительных привилегий?!

2.

Робота звали Хьюстон 3-52. Он был уже давно на пенсии, но в виде исключения ему разрешили работать. Дело в том, что Хьюстон 3-52 всю свою жизнь прослужил мусорщиком и в своем деле был поистине незаменим. Его обязанностью было перебирать и классифицировать книги и журналы в старых библиотеках и архивах. Он был построен очень давно, семьдесят три года назад, когда вместо глаз еще использовали линзы. Хьюстон 3-52 обладал уникальной для робота способностью - он умел читать книги на любом языке и, следуя заданной программе, он, проанализировав текст, решал их судьбы. Книги о технике и машинах он оставлял, а все остальные - отправлял в утилизатор. Так как роботы, в отличие от людей, очень старательны и четко следуют заданной программе, Хьюстон 3-52, прежде чем решить судьбу той или иной книги, тщательно прочитывал ее от корки до корки.

У Хьюстон 3-52 был достаточно большой блок памяти, а к тому же ему, как пенсионеру, было разрешено включать блок эмоций. Поэтому многие из утилизированных книг он помнил наизусть. Некоторые из них он любил и даже иногда цитировал из них целые абзацы, а то и страницы. Это, без сомнения, накладывало на его речь и поведение слишком большой отпечаток человечности, отчего, в обществе других роботов, он считался дефектным экземпляром. На центральном распределителе об этом, конечно же, знали и, по закону, он давно уже подлежал ликвидации, но дело в том, что в случае демонтажа на его место нужно было поставить другого робота, а все роботы этого класса были уже демонтированы много лет назад. Разрабатывать же новый образец для вымирающей специальности считалось нецелесообразным, поэтому ему разрешали работать.

День для Хьюстон 3-52 начинался с того, что он вставал с постели, которая каждую ночь подзаряжала его аккумуляторы, шлепал босыми ступнями в ванну, где специальные приборы тестировали его состояние, а потом одевался и шел на кухню. Его жена, которую звали Меллидора К-163, обычно вставала раньше него и, пока тот активизировал необходимые для работы центры, успевала рассказать ему все новости, которые узнавала с утра.

Вот и этот день начался как обычно. Едва Хьюстон 3-52 сел за стол и вставил вилку универсального настройщика в розетку, его жена сразу заговорила:

- Знаешь, Хью! Эти новые жильцы по лестничной площадке очень высокого о себе мнения - сегодня едва поздоровались со мной.

- А зачем ты, Мелли, выходила так рано?

- Я специально вышла, чтобы посмотреть на их нового ребенка. Ему чуть больше годика. Так вот, эта фря даже коляску правильно поставить в лифт не может, та болтается из стороны в сторону как маятник. А когда я стала давать советы, она высокомерно посмотрела на меня, сказала сквозь зубы "спасибо" и закрыла дверь. Представляешь, какая нахалка! А муж ее работает в полиции.

- Мелли, зачем ты всюду лезешь со своими советами? Быть может, она в них не нуждается.

- Вот, - она потрясла перед носом Хью своим сморщенным пальцем, - ты всегда был эгоистом, думающим только о себе. Тебе нет никакого дела, что о нас подумают. Ты и общаешься-то чаще всего с этим старым негром, человеком-неудачником. Ты даже среди людей не смог выбрать приличного собеседника, а связался с этим негром Сэмом, который раньше, страшно сказать, был профессором филологии. Скоро из-за твоей профессии с нами вообще разговаривать никто не будет. Что ты учинил вчера вечером, когда я с таким трудом затащила к нам Джорджа 18-27 и Марлоу Ю-291?

- Я привел цитату о гомункулусе из "Фауста" Гете, когда мы заговорили о рождении человеческих детей в пробирках. Только и всего...

- Вот! - перебила его Мелли, - Вот! А кто тебя за язык тянул? И так мы живет как отверженные, ни нас в гости не зовут, ни к нам не ходят. Даже сын и тот редко внучку приводит, боится, что она, как прошлый раз, наслушается от тебя сказок, и ее будут в детском садике фантазеркой дразнить. И это все твой работа...

- Между прочим, если бы не моя работа, нас бы с тобой давно разобрали бы на запчасти.

- И пусть, все лучше, чем такие унижение терпеть...

Хьюстон 3-52 встал из-за стола, надел пиджак и направился к двери. Такие разговоры случались почти каждый день, и он к ним уже привык. Мелли подошла к нему, сунула в карман коробку с батарейками, завернутую в бумагу и проворчала:

- У всех роботов дома полно полиэтиленовых пакетов, а я тебе даже завтрак в бумагу заворачиваю. Тьфу!

А потом безо всякого перехода добавили:

- Ты бы еще раз обратился с запросом к Главному вычислителю, пусть нам еще одного ребеночка на воспитание дадут.

- Да обращался я и не раз, - махнул рукой Хью, - ты же знаешь, какой был ответ на прошлой неделе: "В связи с вашим возрастом и исполняемой работой, воспитание вами ребенка считаю нецелесообразным".

- Вот, - снова подхватила Меллидора К-163, - это все твоя работа, ты мне ею всю жизнь загубил, и живем мы на самой окраине города...

Хьюстон 3-52 не стал слушать дальше, а вышел на лестницу и закрыл за собой дверь. Задумавшись, он снова спустился не на лифте, как полагалось, а по пожарной лестнице, и отметил про себя, что соседка снизу, главная сплетница, опять его видела, и снова будет перемывать ему косточки с другими старухами. Он тут же усмехнулся про себя, употребив это чисто человеческое выражение, совсем не подходящее по функциональности для робота.

Хью вышел на улицу и, хотя шел дождь, зашагал на работу пешком. Он вспомнил утренний разговор с Мелли и подумал, что в одном она, безусловно, права: вот если бы им дали разрешение завести себе еще одного ребенка, все было бы по-другому. И старуха была бы счастлива, и ему было бы с кем заниматься и кому на ночь рассказывать сказки.

Он так замечтался, что не сразу остановился, когда его окликнул насмешливый хрипловатый старческий голос:

- Гуляете под дождем без зонтика, Хьюстон 3-52, чем нарушаете параграф 152 правил поведения робота на улице?!

Хьюстон 3-52 поднял глаза и увидел старого негра Сэма, который сидел на скамеечке, стоявшей под навесом около дома и держал в руках газету.

- Привет, Сэм! - с улыбкой ответил Хью, - рад тебя видеть.

- А чего тогда такой грустный?

- Со старухой своей поругался, - огорченно ответил старый робот.

- Небось, опять пилила? - участливо спросил негр.

- Как ножовкой по металлу, - ответил Хью, присаживаясь на край скамейки.

- Это уж, как водится, - вздохнув, отозвался Сэм, - на то она и жена.

- Ладно, - махнул рукой Хью, - чего об этом говорить. Ты лучше скажи, о чем в газетах пишут?

- Хью, Хью, - снова заулыбался Сэм, - газеты печатаются для людей, вы же роботы и так все знаете; всю информацию в вас вводят каждое утро за завтраком.

- Что ж, это верно, - ответил Хьюстон 3-52, подвинувшись ближе к Сэму, - только прочитать и получить информацию в электронном виде - не одно и то же. Это как приготовить пищу в микроволновой печи - быстро, а не вкусно.

- Что верно, то верно, - кивнул головой негр, - в микроволновке ничего путного не приготовишь, вот разогреть - это другое дело. А я еще помню, как мы в детстве картошку в золе пекли, вот было объедение. Вкус той картошки мне по ночам сниться.

- И не говори, - снова махнул рукой Хью, - раньше жизнь не в пример интереснее сегодняшней была. Больше неожиданностей и сюрпризов.

Он встал со скамейки и добавил:

- Ладно, Сэм, вечером поболтаем, а теперь мне на работу надо.

- Куда ты сегодня?

- Да вот, утром новое направление получил. Роботы-следопыты вчера в развалинах наткнулись на старую частную библиотеку, так ее надо обревизовать и разобраться с книгами.

- А чего пешком?

- Так здесь близко, а размять застоявшиеся манипуляторы - одно удовольствие.

- Ну ладно Хью, пока, - Сэм помахал ему рукой и крикнул, - смотри вечером заходи, не забудь.

Хью кивнул и зашагал дальше.

3.

До развалин старого дома было действительно недалеко и уже через полчаса Хьюстон 3-52 прибыл на место. Он снял своим электронным ключом замок-пломбу с двери и вошел внутрь помещения. Там было затхло и темно. Длинный коридор вел от входной двери вглубь здания, на первом этаже, в угловой комнате которого и располагалась библиотека. Старый робот нашел ее сразу, так как следопыты сообщили точное ее расположение; но даже если бы они этого не сделали, Хью все равно нашел бы ее по запаху. Обоняние у него было развито настолько, что он различал бумажную пыль на расстоянии до двадцати метров.

Хьюстон 3-52 вошел в комнату и огляделся по сторонам: обычная библиотека, каких в конце двадцатого столетья было много в жилищах людей. Книжные полки занимали одну из стен до самого потолка. В одном углу был полуразрушенный камин, а в другом стоял рваный и продавленный кожаный диван. Все окна в доме были заколочены и оттого в комнате стояла почти полная темнота. Но это обстоятельство нисколько не смущало Хьюстон 3-52, он был сконструирован таким образом, что мог читать и в полнейшей темноте. Старый робот снял с плеча портативный утилизатор-скамейку и сразу принялся за работу.

Он читал уже около часа, запихивая прочитанные книги в чрево утилизатора, когда его слуха коснулся какой-то посторонний звук. Хью отложил книгу в сторону и прислушался: прямо под ним, в подвале кто-то тихонько плакал. Это было так необычно: старый дом, в котором никто не жил уже много лет и детский плач (старый робот это отметил сразу). Он встал и направился в подвал. Дверь в него была заколочена, лишь внизу имелся небольшой лаз. Хьюстон 3-52 оторвал доски, распахнул дверь и вошел. Его чуткая оптическая система сразу же различила в углу подвала маленькую девочку, которая сидела на неизвестно откуда взявшейся тут детской кроватке и с испугом смотрела на него. При его приближении, она забилась в самый угол кровати как маленький испуганный зверек, и смотрела оттуда не отрываясь, прямо в глаза. Робот подошел к самой кровати, улыбнулся девочке как можно приветливее и сказал:

- Привет, крошка! Что ты здесь делаешь?

Девочка ничего ему не ответила, лишь провела маленьким кулачком по щеке, стирая слезы.

- Быть может ты - немая, или тебя, как Маугли, притащили сюда обезьяны?

- Нет, я не Маугли, - ответила девочка, всхлипывая, - Маугли был мальчиком, а я - девочка и меня зовут Тамарочка.

- Здравствуй Тамарочка, - сказал старый робот, присев перед ней на корточках, -  а меня зовут дедушка Хью. Ты любишь сказки?

- Конечно. Я даже сама умею их читать.

- Вот это здорово! - воскликнул робот, - А какие самые любимые?

- Я люблю волшебные и те, которые хорошо кончаются: про Красную Шапочку; про Старика Хаттабыча; а еще - про Рыб Рыбыча...

- Про Рыб Рыбыча? - удивленно переспросил Хьюстон 3-52, - что-то я такую не знаю.

- Ну, так усаживайся поудобней и слушай, - нарочито строго сказала Тамара, видимо подражая маме:

"Пруд в саду был шир и глыб,

В том пруду жил мудрый рыб.

Он лежал на дне пруда

И считал свои года,

Шевеля во сне усом,

Был тот Рыб, конечно, сом…»

Девочка дочитала до конца и сказала:

-  Мне нравится, что сома в конце сказки опять отпустили в пруд.

Потом чуть-чуть помолчала и спросила:

- А ты меня отпустишь?

- Конечно, - кивнул головой старый робот, он хорошо знал, как надо обращаться с детьми, - а что ты будешь одна делать?

- Ждать маму.

- А где она сейчас?

- Я не знаю. Три дня назад она пошла на улицу за едой и не вернулась. А я все, что у нас было, уже съела и теперь снова хочу есть.

Произнося последние словах Тамара принялась шмыгать носом, а потом опять заплакала:

- Мне одной стра-а-шно.

Старый робот покачал головой и сказал:

- Тамарочка, ты почему трешь глаза рукавом? Это неприлично.

- А как прилично? - всхлипывая, спросила девочка.

- Вот, возьми, - ответил Хьюстон 3-52 и протянул ей кусок чистой ветоши, которая всегда лежала у него в кармане.

Пока девочка старательно вытирала лицо ветошью, старый Хью напряженно думал о чем-то, а потом сказал:

- Пойдем-ка ко мне домой, я тебя накормлю.

- А ты меня не обманешь? - недоверчиво спросила Тамара.

- Почему это я должен тебя обманывать? - удивился Хьюстон 3-52.

- Потому, что ты - робот, а все роботы обманывают людей.

- Кто тебе такое сказал?

- Мама сказала, да я и сама видела, как роботы забрали моего папу.

- Я - особенный робот, - подмигнув девочке, сказал Хьюстон 3-52, - я - дефектный экземпляр.

- А что значит "дефектный"? - переспросили девочка.

- Значит, больше похож на человека, чем на робота. Ну что, пойдешь со мной?

- А если вернется мама, как она узнает, что я пошла к тебе? - спросила Тамара, и тут же сама ответила: - А мы ей записку напишем. У тебя есть бумага и ручка?

- Конечно, - сказал Хьюстон 3-52 и достал из кармана лист бумаги, в которую были завернуты батарейки и карандаш, которым он помечал в книгах нужные абзацы. Он положил листок на колено и спросил:

- Ну, что писать?

- Я ушла в гости к дедушке Хью. Не волнуйся, он - дефектный. Скоро буду. Тамарочка.

Робот все это написал, а потом дал проверить девочке. Тамара с серьезным видом прочитала вслух, а потом сказала:

- Теперь пошли. Только недолго, а то вдруг мама вернется, волноваться будет.

Хьюстон 3-52 взял девочку за руку, и они вместе вышли на улицу. Дождь прекратился, только с крыш капала вода. Они шли рядом, девочка болтала про сказки, а старина Хью слушал, кивая головой. Он был абсолютно счастлив! Он представлял, как обрадуется Мелли, когда он приведет девочку домой, и как он побежит к Сэму и попросит, чтобы тот купил продуктов в магазине для людей.

Они отошли совсем немного, когда дорогу им преградила полицейская машина. Из нее вышел робот-полицейский, про которого Мелли утром говорила, что он живет на их лестничной площадке. Тот, несмотря на то, что узнал соседа, приложил руку к козырьку и представился:

- Полицейский робот Ларри 7/186.

Он внимательно посмотрел на девочку и спросил Хьюстона 3-52:

- Где вы нашли этого ребенка?

И так как робот молчал, добавил:

- Мы его давно ищем. Здесь три дня назад была сбита машиной женщина. Она просила в магазине еду, говорила, что у нее дочь голодна. Когда полиция хотела ее задержать, она бросилась бежать и попала под машину.

- Она жива? - спросил Хьстон 3-52.

- Скончалась в больнице. Эти люди такие непрочные.

Хьюстон 3-52 посмотрел полицейскому роботу прямо в глаза и сказал:

- Извините, сэр, но это моя внучка.

Полицейский с сомнением покачал головой. Он взял девочку, за руку и зажужжал, оценивая коэффициент теплопроводности. Потом отпустил руку и, понизив голос, спросил:

- Вы уверены, что это ваша внучка?

- Абсолютно уверен. Я водил ее к себе на работу в здание старой библиотеки, а теперь мы идем домой. Бабушка, да вы ее знаете, ждет нас к ужину.

Полицейский посмотрел по сторонам, а потом тихо спросил:

- А она у вас не болеет?

- Сейчас - нет. А вообще-то разные болезни у детей - обычное дело.

- А у моей Лиз заедает блок питанья. Два раза уже мастера вызывали, и все без толку. Плачет малютка.

- А большая она у вас? - участливо спросил Хьюстон 3-52.

- Маленькая совсем, недавно годик исполнился. Неделю назад взяли ее из дома ребенка, и вот теперь она болеет. Нам предложили ее поменять и дать взамен другую, а мы не хотим - к этой уже привыкли. Жена очень переживает...

Тут он замолчал, прислушиваясь к тому, что передавали по рации, заторопился и сказал:

- Мне пора ехать - на Центральной авеню авария. Вызывают.

Затем отключил рацию, наклонился совсем близко к старому роботу и тихо проговорил:

- Не выводите девочку днем на улицу, это опасно.

Потом козырнул Тамаре и поспешил к машине.

Во время всего разговора девочка молчала, будто бы окаменела.  Когда патрульная машина уехала, Хьюстон 3-52 присел перед ней на корточки и сказал:

- Ну что, пойдем домой?

Тамара заложила руки за спину, посмотрела на него своими большими глазами и спросила:

- А моей мамы действительно больше нет?

Робот в задумчивости кивнул и ответил:

- Да, к сожалению, это так. Но зато у тебя теперь есть дедушка и бабушка. Я буду рассказывать тебе на ночь много сказок, а бабушка Мелли сошьет тебе новое платьице и научит вязать на спицах. Ты хочешь научиться вязать на спицах?

- Да, хочу, - серьезно ответила девочка.

- Тогда пойдем, - сказал старый робот, протягивая руку.

Тамарочка на секунду задумалась, потом вложила в ладонь старого Хью свою маленькую ладошку и сказала:

- Только, чтобы сказки были интересными и хорошо заканчивались.

- Обязательно, -  ответил Хьюстон 3-52.

И они пошли, вместе домой, так нужные друг другу: старый, отработавший свой век робот, и, встретившая настоящего друга, маленькая девочка.

г. Санкт-Петербург,

1997 год.

Показать полностью
2

Лист клёна1

Жил-был на свете... лист. Да, лист. Он появился весной на древнем клене, что растет в старинном петербургском парке. Никто не знает, сколько лет этому клену. Есть предание, что клен растет здесь с незапамятных времен, и нет основания этому не верить. Клён мудрый и потому - немного волшебный. А разве имеет значение, сколько лет мудрецу?

Вот поэтому и множество молоденьких маленьких листочков, что появились на его ветвях, были не совсем обычными. Они умели говорить! И когда поднимался ветер, кленовые листья громко шелестели, ведя друг с другом бесконечные беседы.

Лист родился, увы, не на самой высокой ветке. И потому другие листья, что росли повыше, постоянно хвастались:

- Мы больше знаем, мы больше видим, мы больше слышим.

Других листьев их восклицания не задевали. Они даже радовались:

- Подумаешь, нашли, чем гордится! Зато вас больше треплет ветер, больше бьёт дождь. Нет, лучше быть внизу...

- Нет, лучше быть наверху, - возражали листья, которые росли на вершине кроны, - здесь больше солнца и простора.

- Нет, лучше жить внизу, - спорили нижние листья, - к нам ближе земля, трава и цветы…

Так без конца вели свои разговоры листья. А наш Лист молчал. Молчал, потому что у него была мечта.

Он хотел летать!!!

Лист мечтал взлететь высоко-высоко над землей и кружиться в сильных порывах ветра. Он с волнением следил за порханием бабочек и стремительным полетом птиц.

- Ну почему я не родился ветром, - думал он, - ну пусть не ветром, но хотя бы легким весенним ветерком?

Не нужно думать, что он только завидовал. Нет!  Он, как мог, постоянно учился летать. И каждый раз, когда мимо пролетал ветер, он шире других расставлял свои острые края и ловил ими воздушные потоки.

- Что ты делаешь, глупый, - ругали его братья, - ты же можешь сорваться и упасть.

- Пусть, - отвечал Лист, - зато я сколько-нибудь пролечу. Я многое увижу. Только ради этого стоит жить...

Братья медленно качались на своих черенках, удивляясь таким словам.

- Нет уж, своя ветка дороже, - говорили они, и крепче прижимались к ветвям.

Так прошла весна, пролетело лето. А там и осень окрасила листья в разные цвета.

И наш клен стал разноцветным - как одеяло, скроенное из множества лоскутков. Листья хвалились друг перед другом своей окраской: желтой, красной, бордовой...

Только наш Лист никак не хотел желтеть. Он оставался таким же зеленым, каким был летом.

- Фи, - презрительно говорили братья, - зеленый цвет?! Это не модно, несовременно. Это - не по сезону. Это просто безобразие.  Ты уже не мальчишка...

И тут они ошибались, так как этот Лист оставался молодым. Так бывает: когда молода душа и сердце не хочет стареть - тело не подчиняется закону времени.

Это было так удивительно, что даже сам мудрый Клён пытался уговорить его:

- Сынок!  Пришло ваше время. Я много видел на своем веку и знаю, что не далек уже тот день, когда наступит зима. Холод и снег войдут в наш парк, и будут править здесь до весны. Я открою тебе секрет: скоро вы все должны уснуть. А потом уже вас подхватит ветер и сбросит вниз.  Люди сгребут листья в большие кучи и сожгут. По всему парку поплывет горьковатый дым. Это - дань ушедшему солнцу, минувшему лету. Если ты не пожелтеешь и не уснёшь - ветер все равно сорвет тебя. Только тебе будет холодно, очень холодно, сынок...

- Я не боюсь ветра, отец, - отвечал Лист, - он мой друг. Я люблю его больше жизни. Я попрошу его поднять меня высоко-высоко, чтобы я увидел верхушки деревьев и крыши больших домов. Исполнится моя мечта. И не так важно, сколько продлится полет, главное – несколько мгновений я буду свободен.

Клен покачал кроной и ничего не сказал. Не так часто рождаются смельчаки.

И вот время пришло. Сильный поток воздуха подлетел к дереву и закружился вокруг него.

- Ну, кто смелый, - зарокотал ветер, - кто не страшится моих объятий, кто первый не испугается вечности?

Все листья уже были в полудреме, но они как можно крепче ухватились за свои ветки, не желая расставаться с ними. И только наш Лист крикнул:

- Я иду к тебе, ветер!

- Куда ты, малыш!  Тебе еще рано! - загудел ветер.

- Я хочу увидеть это высокое небо, эту большую Землю! Возьми меня к себе, Ветер!

Он рванулся изо всех сил. Он почувствовал, что родная ветка, вздохнув, нехотя отпустила его, и лихо закружился в буйных объятиях ветра.

- Выше, выше, выше! - кричал, расправляя свои крылья Лист.

И ветер поднимал его все выше и выше.

- Быстрее, еще быстрее! – ликовал Лист, быстро проносясь высоко над землей.

Он был легок, горд и свободен.  Внизу мелькали дома, проспекты и улицы большого города, бесконечная вереница машин и автобусов. Нева широкой лентой блеснула на солнце и умчалась в сторону, а он – летел, летел и был счастлив.

Так бывает, когда долго ждешь чего-то несбыточного, а потом неожиданно получаешь - в душе звучит музыка. Вихрь, полет, и восторг наполняют ее. Наверное, только ради этих кратких мгновений мы и живем, ради этого совершаем подвиги и бьемся с серой обыденностью и каждодневностью. Ради этого годами работаем. Ради того, чтобы хоть на один краткий миг приобщиться к вечности...

Он упал посреди широкой улицы прямо под ноги спешащих людей. И ноги безжалостно мяли и давили его. Они не могли простить ему этих минут полёта, оторванности от всего приземленного. Они не понимали его - и потому топтали.

А Лист...

Сознание угасало...

И в последний миг в нем родилась песня; песня его жизни:

Стоит удар принимать за ударом,

Стоит рассыпаться в пепел и прах,

Если охвачено сердце пожаром,

Если хоть раз побывал в небесах!

г. Ленинград, 1987 год.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!