Серия «Непрощённое воскресенье»

26

А муж на что?

В ночи, тёмной, как глаз жеребёнка, одноэтажный приземистый дом светится только одним угловым окошком. Над металлическим колпаком настольной лампы устало склонил голову часовых дел мастер. Он подхватывает пинцетом зубчатую шестерёнку, опускает её в небольшой стеклянный сосуд с «Галошей», вынимает, аккуратно стряхивает и опускает в сосуд с «Веретёнкой». Воздух наполняется парами бензина и масла.

— Фу, — Женя отрывает голову от подушки и недовольно смотрит на мужа. У Жени острый нюх, чувствительный к любому запаху. — Хватит нас травить.

— Сейчас выветрится, — оправдывается Анатолий.

— Ложись уже, — ворчит жена.

— Надо доделать.

Женя встала, перегнулась через кроватку дочери, потянулась к форточке. Чёрный шёлк комбинации красиво очерчивал фигуру. Оторвав на миг глаза от разобранного механизма часов, Анатолий задерживает взгляд на слегка располневшем после родов теле жены.

«Обабилась. Посмотри, как её распёрло», — бросила как-то вслед невестке его мать. А ему нравилось — «женщина должна быть в теле».

Дорогая шёлковая сорочка досталась Жене случайно. Райке не подошла. Райка худенькая. Сорочку ей прислала свекровь из Израиля. Такие свекрови тоже бывают.

— Вот же зараза старая, — ругалась Райка, — специально мне на два размера больше прислала. Намекает стерва.

— На что? — удивилась Женя, завистливо разглядывая ажурные кружева на лифе нашитые поверх глянцевой ткани. Такую вещь не то что носить, даже просто гладить рукой уже приятно.

— А кто её знает? Ненавидит она меня. Одно слово — свекровь.

— Ну да, — вздыхает Женя. — Тебе бы мою. У той снега зимой не дождёшься.

Рая переводит взгляд на Женю.

— Слушай, эта сорочка тебе должна быть в пору. Ну-ка встань, я приложу.

Импортная комбинация Жене точно по размеру. От удовольствия кровь приливает к лицу.

— Купи? — выстреливает Райка, попадая точно в сердце Жене.

— Сколько? — робко спрашивает Женя, заранее зная, что позволить себе такую вещь не может ни за какие деньги.

— Пятьдесят.

— С ума сошла! Толик велосипед за такие деньги купил.

— Вот! — Райка многозначительно подняла вверх указательный палец.

— Что вот?

— Велик. Толик купил его для себя. Пусть теперь раскошелится и выделит столько же тебе на комбинацию.

— Откуда у него? Все деньги на хозяйство он мне отдаёт.

— Так пусть заработает.

— Когда? Как будто ты не знаешь, что он весь день в мастерской часы чинит, а вечерами за учебниками сидит.

— А хоть ночью. Ты-то ему на велик денег не пожалела, а на себя жалеешь.

Женя с сомнением посмотрела на соблазнительную комбинацию.

— Пятьдесят рублей, это плата за четыре месяца детсада.

— Опять же не себе. Женька, ты себя вообще не любишь. Женщина должна себя баловать. И денег на это не жалеть.

— Хорошо тебе говорить. Вы с Фёдором, как сыр в масле катаетесь. Детей нет, хата своя, а я не разгибаюсь за швейной машинкой, чтоб свести концы с концами.

— Вот, опять. Ты за машинкой. Тебе муж на что?

— Так говорю же, некогда ему, он работает и учится…

— Ну как знаешь. — Райка смяла комбинацию и кинула в ящик комода. — Ритке предложу.

— Стой! — не выдержала Женя. — Я возьму. Скинь хотя бы десятку.

— Ладно, — смилостивилась Райка, — пятёрку так и быть тебе скидываю, и всё.

Комбинация своих денег стоила. В ней Женя чувствовала себе не просто женщиной, а роскошной женщиной. Пусть даже никто и не видит на ней эту красоту, кроме мужа, но как сразу у него загораются глаза, Женя, конечно же, замечает. Вот только денег… денег не хватает катастрофически. За комбинацию она отдаёт Райке деньги частями, та всё время недовольно морщит свой красивый носик — «мы так не договаривались». Райке не понять, как они живут.

А муж на что? Авторский рассказ, Проза, Продолжение следует, Самиздат, Книги, Судьба, Проблемы в отношениях
Показать полностью 1
9

Без счастья материнства

— Какая хорошенькая! — Тома, не отводя взгляда от малышки, протянула Жене большую пластмассовую куклу. — Держи, это ей подарок.

— Спасибо.

Без счастья материнства Проза, Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Судьба, Книги, Женщины, Длиннопост

фото с сайта s-info.ru

За пару лет у Тамары и Жени сложились дружеские отношения. Разница в возрасте почти не чувствовалась, всегда находилось, что обсудить, Женя даже иногда позволяла себе пожаловаться на свекровь или мужа. Тома молча выслушивала, не принимая ни чьей стороны, лишь изредка давала совет.

— А это тебе, — Тома отстегнула от воротника красивую переливающую перламутром жемчужин брошь и протянула невестке.

— Мне?! — ахнула Женя, боясь прикоснуться к подарку. — Ты с ума сошла. Это же дорогая вещь.

— Дорогая, да. — Тома быстро пристегнула брошь на грудь невестке.

— Это же, наверное, подарок Павлика. Ему не понравится, что ты мне её отдала.

— Плевать. Бери. У меня их много. Мне их все носить — не переносить, целая шкатулка, он и не вспомнит.

— Как-то неудобно. — Женя стала нехотя отстёгивать брошь, но вцепившееся иголкой застёжки украшение не желало покидать своё место.

— Чего неудобного? Я ведь ваша посажённая мать, а это к чему-то обязывает. Отказа не приму. — Тамара снова склонилась над колыбелькой. — Счастливая ты, Женька!

— А ты разве не счастлива с Павликом? Мне, кажется, он тебя очень любит. Вон как одевает. — Сшитый по последней моде твидовый костюм красиво облегал миниатюрную фигурку.

— Это да… любит… и одевает… только, — Тома замолчала, бережно погладила рукой свёрток, — этого для счастья недостаточно. — Выпрямилась и быстро заговорила: — Женечка, отдай мне её, очень тебя прошу. Ты ещё себе нарожаешь, у тебя их много будет, а мне отдай Светланку, отдай, прошу тебя. Хочешь на колени стану.

Не успела Женя опомниться, как Тома, вцепившись в подол её платья, бухнулась на колени.

— Ты что… ты что… — Женя испуганно дёрнулась в сторону, но цепкие руки не отпускали подол.

— Всё, что хочешь, для тебя сделаю. Отдай.

— Да ты с ума сошла.

— Отдай, Женя.

— Да отстань ты, — Женя яростно отдёрнула вцепившиеся в платье руки. — Сама себе рожай. Ишь, чего удумала. Хоть десяток у меня их будет, ни одного не отдам. Ведь любой палец отрежь — больно.

Тома, закрыв лицо руками, села на пол, сотрясаемая рыданиями. Высвободившись, Женя испуганно подхватила свёрток и прижала к себе. Удерживая ребёнка одной рукой, второй нащупала жемчужную брошь, рванула со всей силы, разрывая тонкий ситец, бросила украшение на пол рядом с рыдающей Тамарой.

— Уходи отсюдова. И цацку свою забери. Думала, я за эту побрякушку ребёнка… — задохнулась в негодовании. — Убирайся! — Крикнула так, что Тамара вздрогнула и замолчала. Ещё минуту так и сидела, закрыв руками лицо, а когда отняла их и посмотрела на Женю, то столько невысказанной боли было в её глазах, что Женя отступила и уже примирительно спросила:

— Что с тобой, Тома?

— Я не могу иметь детей.

— Как так?

— Вот так. Не женщина я. — Тома тяжело поднялась с колен, горестно посмотрела на свёрток в руках Жени: — Ты прости меня, дуру. Прости. Это я от отчаяния. Не обижайся. — Повернулась к двери, сделала шаг. Под ногой хрустнуло. Тамара посмотрела на брошь и со всей силы вдавила её толстым каблуком ботинка в пол, покрутила ногой так, что маленькие перламутровые жемчужинки прыснули из золотистой оправы, разбежались в разные стороны, закатились под кровать, под шкаф, ещё куда-то. — Прости.

Без счастья материнства Проза, Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Судьба, Книги, Женщины, Длиннопост
Показать полностью 2
11

Проверка на жадность

На танцплощадке, прозванной за бетонно-сетчатое ограждение в народе «клеткой», толкалось человек тридцать. В полумраке слабого освещения его глаза казались небесно-голубыми.

— Алексей, — представился так, будто и не имя это вовсе было, а титул.

«Царь, не меньше», — мысленно хохотнула Женя и, откинув голову назад, закружила, отдавая всю себя вальсу.

Парк имени Максима Горького — главное место встреч и развлечений с утра для стариков, днём для мамаш с детьми, ну а вечер целиком и полностью принадлежит молодёжи.

Дом Жени расположен совсем рядом, в ста метрах от парка, хватит и трёх минут, чтобы дойти. Даже обидно, ведь все провожания в этом случае теряют свою привлекательность. И словом не успеешь обменяться с новым кавалером, а уже на тебе — пришли. Если кавалер не особо нравится и надо как-то от него отвязаться, тогда близость к дому выручает, но сегодня другой случай. Оба парня: и Алексей (тот, что для Жени), и Сергей (тот, что для Риты) — девушкам понравились. Хотелось продолжить общение, а чтобы хорошо узнать человека, нужно время, тут трёх минут недостаточно. На такой случай у них с Риткой есть хитрый план — надо выйти не через центральный вход, а повернуть налево, где есть другой, боковой, выход. Если пойти этим путём, то придётся огибать целый квартал жилых построек, а если ещё и идти медленно, не торопясь, то время в пути растягивается минут на сорок.

Есть у подруг и ещё одна хитрость — недалеко от бокового выхода находится магазинчик, в котором продают всякую мелочь: сигареты, спички, ну и конфеты с шоколадками. Если кавалеры проходили мимо, не заходя в него и не купив им конфет, то такие ухажёры сразу же теряли свою ценность и на дальнейшие отношения рассчитывать уже не могли. Исключений ни для кого не делали, и потому у Алексея с Сергеем шанса увильнуть от подобной проверки тоже не было.

Женя с азартом ждала момента, когда они поравняются с магазином. Вот они уже почти у дверей… и тут Рита выпалила:

— Что-то сладенького хочется!

Это было не по правилам. Подсказывать, а тем более подталкивать к действиям парней, означало всё испортить.

— Подождите здесь, мы быстро. — Парни торопливо скрылись в дверях.

— Ты всё испортила, — Женя недовольно посмотрела на подругу. — Зачем?

— Не знаю, — соврала Рита, которой на самом деле не хотелось терять нового ухажёра. Женьке хорошо, у неё отбоя от парней нет, и ей плевать на то, чего хочет Рита. А Рита хотела, очень хотела нормальных отношений с провожаниями, охами и ахами и, конечно же, поцелуями.

— Что-то долго их нет? — поёжилась Женя.

— Может очередь?

Наконец двери открылись, и на пороге с победоносным видом показался Алексей с небольшим бумажным кульком в руках. Он лихо спрыгнул с крыльца и протянул Жене свёрток.

— На.

— Что это? — подозрительно оценивая размер кулька, спросила Женя.

— Конфеты, вы же хотели сладенького.

Бросив быстрый взгляд на Риту, Женя раскрыла и заглянула внутрь свёрнутого воронкой бумажного пакета. В раскрывшемся зеве кулька толкались сахарными боками дешёвенькие конфеты — «Горошек».

— На, — насмешливо глядя на подругу, протянула угощение Рите. — Ты же хотела сладенького. А у меня что-то живот разболелся.

Как не хотелось Рите отношений, но такого даже она принять не могла. Выбрать самые дешёвые конфеты, которые продавцы стараются всучить покупателям на сдачу, так как их никто не покупает… уж лучше бы они прошли мимо.

— Ребят, вы извините, но я домой, что-то, правда, плохо себя чувствую. — Женя театрально прижала руку к животу. — Провожать не надо, я тут рядом живу.

Она схватила Риту за руку и побежала к центральному входу, оставляя незадачливых ухажёров недоумевать в тени разбитого фонаря.

— Фу, — Женя с отвращением бросила пакет в тяжёлую чугунную урну на красиво изогнутых ножках. — Такой дешёвки даже эта урна не заслуживает.

— Точно. А ты видела, какие у него сигареты?

— На себя не скупится, это да. Фу, — Женя вытерла руки о платье, стараясь избавиться от неприятного чувства.

Проверка на жадность Авторский рассказ, Проза, Продолжение следует, Самиздат, Книги, Судьба
Показать полностью 1

Доказательство честности

Она ещё в зеркало не успела посмотреть, а уже почувствовала знакомое покалывание на губах. Со страхом глянула на своё отражение и пришла в ужас. Вся верхняя и часть нижней губы обсыпало мелкими водянистыми пузырьками, которые уже через час превратились в красно-малиновые вздутья. Хоть свадьбу отменяй. Жутко хотелось плакать и отчаянно ругаться неизвестно на кого, но всё ограничилось двумя слоями помады, которые только до неузнаваемости изменили лицо, но совершенно не спрятали уродливые бугристости.

Вот так и сидела Женя, натужно улыбаясь, на собственной свадьбе с размалёванными на пол-лица губами. Лёгкое покалывание сначала сменилось непереносимым зудом, а к вечеру болезненным жжением. Настолько болезненным, что о том, чтобы есть, пить, а тем более целоваться, и речи не могло быть. Но гостям, разгорячённым алкоголем, до чужих проблем дела нет, они правила и обычаи помнят и чтят. Раз свадьба, значит «Горько!», и будь любезна целоваться, да не просто так, а на счёт. А если счёт гостям покажется недостаточно большим, то придётся повторить, так что простым «чмок» — не отделаешься.

Женя кривится от боли, но прижимается губами к жениху, терпит. Вот за что ей всё это? Мало того, что простуда на губах, так ещё и месячные раньше времени наступили. И что за радость в такой свадьбе, когда губы болят, живот ноет, а поясница разламывается? Что за испытания ей с первого дня?

И всё бы ничего. И Толя с пониманием отнёсся. Подумаешь, полгода ждал, ещё несколько дней подождёт. Первая брачная ночь — условность… Но наутро в их комнату фурией влетела Любовь Филипповна.

— А ну-ка простыни покажи!

— Чего? — Женя, сгорая от стыда, натянула повыше одеяло.

— Простыни, говорю, вынимай сюда. На веревку повешу.

— Мама, ты что?

— Что, что… а то… Положено так. Посмотрим, какую ты её взял? Девкой, или как?

— А вам какое дело? — грубо бросила из-под одеяла Женя.

— Большое, — огрызнулась свекровь, — я перед соседями краснеть не собираюсь. Ну, показывай простыни.

— Мама, выйди. — Толик с кровати, обнял мать за плечи и почти насильно выпроводил из комнаты. — Будут тебе простыни.

— Это… это… что? — задыхаясь от негодования проикала Женя. — Взрослая женщина. — Гнев застилает глаза слезами. — Мы в какое время живём? — голос срывается, звуки во рту застревают, путаются, не давая мыслям выстроиться в нужном направлении. — Зачем ты ей… какие простыни? У нас же ничего не было.

— Не злись, что-нибудь придумаем, — смущается Анатолий.

— Что ты придумаешь? Ни дня здесь больше не останусь! — Женя вскочила. — Дура!

— Не надо так, Женя. Она же моя мать. — Толя взял со столика бокал с вином и плеснул на постель. Выдернул простынь, быстро натянул брюки и вышел из комнаты.

Весь день Женя просидела в комнате, так и не решившись выйти во двор, где на бельевой верёвке болталась простынь в красных винных разводах.

Доказательство честности Проза, Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Судьба
Показать полностью 1

На месте преступления

«Вооружён и очень опасен» — прочла по слогам баба Люба и залюбовалась картинкой.

На огромном стволе револьвера, непристойно оголив ноги, сидит женщина. Баба Люба всматривается и не верит своим глазам. Нет. Не может быть. В бесстыдной женщине она узнаёт свою любимую актрису.

«Да нет. Просто похожа. Она же певица, а не артистка», — успокаивает себя баба Люба и переводит взгляд на следующую афишу. Читает вслух: «Служебный роман».

Баба Люба сто лет не была в кино. Уже и не помнит когда в последний раз. Давно. Тогда ещё они с Васей нормально жили.

Боковые двери открываются, и из кинотеатра выходят оживлённые просмотром люди. Баба Люба с завистью смотрит на них, вздыхает, но вот в толпе она замечает знакомое лицо.

Так это же Нелька! Витькина! С каким-то мужиком под ручку! Потаскуха! А Витька-то в плаванье! И ничего не знает. Вот так!

Баба Люба провожает невестку колючим взглядом.

Ну нет! Так просто она не уйдёт!

— Ах, ты сучка! — орёт баба Люба и кидается вслед удаляющейся парочки. Костлявые пальцы вонзаются в красиво уложенную причёску стройной дамы. — Муж уехал, а она по мужикам! Б… такая! — Наворачивает волосы на пальцы, дёргает на себя и отлетает с рыжим шиньоном в руках. Шпильки стрелами разлетаются в разные стороны.

Нелли измеряет свекровь бесстрастным взглядом, грациозным движение поправляет причёску.

— Да пошла ты!

Не торопясь берёт мужчину под руку и спокойно уходит, оставляя бабу Любу в компании случайных свидетелей разыгравшегося скандала.

Баба Люба пытается избавиться от рыжего шиньона, трясёт остервенело рукой, но накрученные на пальцы волосы спутались и не отпускают. Кипя от злобы, резко дёргает, словно отмахивается, запястьем. Наконец шиньон отрывается и летит в лужу, оставляя на пальцах золото чужих волос.

Думаешь, победила? Дрянь такая! Ничего! Мы ещё посмотрим, как ты запоёшь, когда Витька вернётся. Уж, я-то это дело так не оставлю!

Баба Люба выдёргивает застрявшие между пальцами остатки шиньона и, поджав тонкие губы, быстрым шагом направляется в сторону автовокзала. Теперь она знает, что ей делать дальше.

На месте преступления Проза, Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Книги
Показать полностью 1
12

Дефективная

В маленькой комнатке, провалившись задом в панцирную сетку кровати у стены, завешенной ковриком с оленями, сидит девушка. На столе в тарелке кусок пирога, рядом чашка с крепким чаем. Девушка кромсает пирог толстыми сардельками пальцев, а искромсав, собирает полученные оторвыши в ладошку, долго смотрит на бесформенные кусочки с вываливающейся картошкой, тычет обрубком ногтя в чёрные точки. Люся не любит перец, но чёрных точек много. Ноготь скоблит картофельные кубики, оставляя рыхлое крошево под миллиметровой полоской рогового обгрызка. Люся нервно швыряет содержимое ладошки на пол и хватается рукой за голову.

Дефективная Авторский рассказ, Продолжение следует, Роман, Самиздат, Книги, Длиннопост

Фото с сайта special.sakhalinmuseum.ru

Голова девушки похожа на футбольный мяч. Выбритая налысо, она уже успела немного обрасти, отчего стали явственней выделяться проплешины. Люся пробует ухватить толстыми пальцами хотя бы клочок, но сбритые неделю назад волосы ещё не достигли той длины, которая бы позволила это сделать.

Люся хочет встать, хватается за стол руками, стараясь вытянуть отяжелевшее от жира тело из панцирной ямы, но сетка не отпускает. Стол наваливается на Люсю, и чашка с горячим чаем, падая, проливает кипяток ей на грудь.

— Ммм… — гулко мычит Люся от боли. — Ммм…

Чашка скатывается с клеёнки и с глухим стуком падает на домотканый коврик, следом на неё падает тарелка с пирогом. Звон разбившейся тарелки сливается с монотонным «ммм…». Через секунду дверь открывается и на пороге появляется Любовь Филипповна.

— Люся, ну что такое?

— Ммм, — Люся раскачивается в панцирной сетке. Вперёд-назад, вперёд-назад. Наконец с очередным толчком ей удаётся подняться. Грузное тело в широком сером бесформенном платье-мешке кажется огромным. Люся возвышается над сваленной посудой, как исполин, продолжая раскачиваться.

— Горе ты моё горькое, — сокрушается Любовь Филипповна, согнувшись вдвое и подбирая битую посуду, а также куски раскромсанного пирога. Выходит, через минуту возвращается с веником, совком и ведром, сметает остатки беспорядка, снова выходит и когда возвращается, Люся всё также раскачивается из стороны в сторону, щупая пальцами остриженную голову.

— Нельзя! Люся! Я сказала — нельзя! Посмотри, на кого ты похожа.

Любовь Филипповна хватает голову дочери, как футбольный мяч, гладит шероховатый череп сухой ладонью.

— Охо-хо, доченька моя, — прижимает голову к своей груди.

Люся успокаивается, тёплая мамина грудь даже через халат пахнет Люсе молоком. Молоком… Люся закрывает глаза…

1943. Обшарпанная кухня в чужом доме. Зима. Русская. Морозная, снежная. Совсем не такая, как у них в Молдавии. Шерстяное одеяльце и чуть тёплая печка не спасают от холода. Зато тут нет бомбёжек и немцев нет. И отбирающих последнее румын. Но еды тоже нет. Из еды — всё те же картофельные очистки. Картошку мать относит на рынок. Продать или обменять на дрова, иначе совсем замерзнуть можно. Тамара смотрит в окно. Между рамами окна бутылочки с грудным молоком. По утрам мама кормит грудью Люсю, потом сцеживает остатки в кастрюльку, разливает по бутылочкам, немного сливает в кружку и даёт всем детям по глоточку. Молоко на вкус необычное, немного сладкое, и кажется шестилетней Тамаре чрезвычайно вкусным. Затем мама уходит, оставляя Тамару старшей по дому, наказывая присматривать за остальными детьми, а главное это, конечно, за Люсей, которой всего годик. Люся всё время плачет. Ей холодно и хочется есть.

Тамара смотрит на молоко за стеклом.

— Достанешь бутылочку, погреешь в ладошках так, чтоб молоко тёплое было, и накормишь Люсю. Поняла? — наставляет по утрам мать. Тамара кивает головой.

Бутылка в руках ледяная. Тома дует на ладошки, стараясь их согреть, но пар, похожий на дымок сигареты, успевает остыть, не достигнув кожи рук.

— Ма…., — кричит голодная Люся.

Тома смотрит на сестру. Вытаскивает из бутылочки сложенную в затычку тряпочку, подносит к губам бутылку, пробует, молоко всё такое же холодное.

— Ма…, — кричит Люся.

Тома делает глоток, ещё один, ещё и, не отрываясь, допивает молоко. Отнимает пустую бутылку от губ. По холодным щекам бегут ручейки горячих слёз.

Дефективная Авторский рассказ, Продолжение следует, Роман, Самиздат, Книги, Длиннопост
Показать полностью 2
2

Чужая

Жарко. Проскользнув между цепочкой хороводящих, Любовь Филипповна устремилась к выходу. Потянулась за ручкой, но дверь дрогнула и сама открылась ей навстречу. На пороге, словно приведение, показалась худая белокурая женщина. Угловатые черты, белёсые ресницы и брови, обескровленное лицо — альбинос на юге явление редкое, почти экзотическое. Она — другая. Совсем непохожая на местных красавиц — ярких, чернобровых, и потому кажется ужасно некрасивой и чужой.

Любовь Филипповна смерила незваную гостью взглядом с головы до ног и перегородила вход.

— Ты кто такая?

Женщина-альбинос не ответила. Даже не посмотрела на Любовь Филипповну. Её взгляд ни добрый, ни злой направлен сквозь хозяйку.

— Ну, что застыла, как изваяние? — Любовь Филипповна почувствовала внутри непонятный трепет. — Чего надо? Аль за кем пришла?

Женщина не двигалась, не отвечала и не отводила взгляда. Смотрела на её красавицу Томочку.

Что за чёрт? Кто это? Что ей нужно?

— А ну пошла отсель! — Любовь Филипповна, выгнув спину, грудью попёрла на гостью.

— Подождите, — тихим, спокойным, но твёрдым голосом произнесла незнакомка. — Я к Феликсу.

— К какому ещё Фели… — взвизгнула Любовь Филипповна, осеклась и внезапно отступила.

Гармонь, допев музыкальную фразу, последовала её примеру и, сдвинув меха, замерла. Воцарилась небывалая для свадьбы тишина. Женщина, глядя в одну точку, прошествовала к столу молодожёнов.

— Здравствуй, Феликс!

Тамара удивлённо посмотрела на своего жениха, теперь уже мужа, лицо которого стало таким же белым, как и у альбиноски.

— Феликс?! — непонимающе выдавил Степан и толкнул локтём супругу.

— Здравствуй! Не узнаёшь?

Лицо жениха из белого стало зелёным.

— Вы что-то путаете, дамочка! Это не Феликс, — загоготал Степан, стараясь разрядить обстановку, но никто его не поддержал. Женщина с халой на голове ткнула мужа в бок и громко цыкнула. — Ну чего, чего? Он же Павлик, — развёл руками Степан.

— Павлик? — «привидение» развернулось к Степану. — Значит Павлик?!

— Чего вам нужно? — не выдержала Тома.

— Теперь уже и не знаю. Нужен ли?

— Да что такое? — не выдержала Машка, лучшая подруга Любовь Филипповны и по совместительству жена Степана. — Люба, что происходит? Кто эта женщина? Чего ей здесь надо?

— Цыц, — очнулась баба Люба и пошла в наступление на гостью. — Ты кто?

— А я жена Феликса, — усмехнулась женщина и развернула взгляд в сторону жениха. — Хотя ты теперь Павлик. Ты только имя сменил или фамилию тоже?

— Как жена? — Тамара вскочила со своего места.

— Да вот так. — Женщина щёлкнула «поцелуйчиками» и вынула из сумки серую книжицу. — Вот — свидетельство о браке. — Протянула Тамаре.

Чужая Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Книги, Роман, Длиннопост
Показать полностью 1
108

Пустоцвет

Сколько побоев вынесла Люба за пять лет совместной жизни, знает только она одна. А всё из-за того, что никак не могла забеременеть. Уж до чего охоч был Николай до любовных утех, а всё мимо… Знала Люба и то, что супруг её ни одну юбку не пропускает, но молчала, не смела и слово поперёк сказать.

— Пустоцвет! — обдавая перегаром, кричал Николай. Хватал за косу, накручивал на руку так, что Люба выгибалась от боли коромыслом. Но молчала, ни разу не вскрикнула.

Коса толстая, длинная, была главным её украшением. Такой косы отродясь ни у кого не было. Раз в неделю Люба расплетала её, расчёсывала струящиеся, ниспадающие до земли пряди, мазала золой из печи и смывала дождевой водой из бочки. От этих процедур волосы становились шелковистыми и даже заплетённые в косу отливали глянцевым блеском.

Люба взяла ножницы и принялась резать косу у самого основания. Упругое плетение не подавалось. Отбросила ножницы и схватила огромный кухонный нож. Пилила косу с остервенением. Она ненавидела её, себя, Николая. С каждым днём муж зверел всё больше. Она устала прятать синяки и ссадины под длинными рукавами и глухими воротниками, а сегодня к ним прибавился ещё и иссиня-фиолетовый кровоподтёк под заплывшим глазом. Этого от вездесущих соседей не скроешь.

Тихая озёрная гладь завлекает покоем. Трава усеяна пушистыми головками одуванчиков. Достаточно небольшого ветерка, и сотни миниатюрных деток-зонтиков поднимутся в воздух и улетят, чтобы пустить корни в других местах. Люба присела, провела рукой по прибрежному ковру, смахивая легковесные шарики поседевших соцветий. «Пустоцвет», — пронеслось в голове. Люба резко встала, стянула с себя сарафан, тряхнула криво обрезанными прядями и пошла.

Прохлада озера успокаивала. Шажок, ещё шажок, ещё… Она не представляла, как это сделать. По привычке набрала в рот воздух и нырнула. Вода вытолкнула обратно на поверхность. Попробовала ещё раз — ничего не получалось. Оказывается, утопиться не так уж легко. Озеро не хотело её принимать. Что же делать? В детстве она видела, как на Днестре тонул мальчишка. Он сильно махал руками, хлопая ладошками по воде. Сама Люба хорошо плавала, и ей было трудно понять, почему он не может удержаться на воде, это же так просто. Может потому и не мог, что слишком сильно махал. Она попробовала также. Стала судорожно махать. Вдруг откуда-то сзади услышала крик:

— Держись!

Сильная рука схватила за волосы и потащила.

Дикий стон вырвался из груди Любы. Почему, почему он не даёт ей уйти? Сколько можно её мучить, сколько можно таскать за волосы. Люба сделала попытку вырваться, дёрнулась, но упёрлась пяткой в песок. Боль в затылке прекратилась.

Она лежала на влажном прибрежном песке, не открывая глаз. Ждала, когда на неё обрушатся удары. Она не будет закрываться, пусть лучше убьёт.

— Ты там живая? — Голос чужой, запыхавшийся.

Люба открыла глаза. Склонённое лицо было симпатичным и незнакомым. От черноволосого молодого человека пахло свежестью и парным молоком. Мокрая рубашка прилипла к телу, и сквозь неё вырисовывался красивый мускулистый рельеф. Люба покраснела, чувствуя, как острые соски упёрлись в мокрый сатин сорочки. Она лежала перед незнакомым мужчиной почти нагая.

— Чего молчишь? — Парень лёг рядом и ровно задышал. Она прислушалась — «уснул, что ли?». — Меня Василием зовут, а тебя?

Спросил так просто, что она заплакала, горько, навзрыд, выплёскивая из себя всю боль измученной души. Он не мешал, лежал рядом, смотрел в прозрачную лазурь неба и молчал, давая ей время выплакаться и успокоиться.

Томочка родилась ровно через девять месяцев. А затем каждый год один за другим… семеро. «Пустоцвет»…

Пустоцвет Авторский рассказ, Продолжение следует, Самиздат, Книги, Рассказ, Проза, Проблемы в отношениях, Мужчины и женщины, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!