Без счастья материнства⁠⁠

— Какая хорошенькая! — Тома, не отводя взгляда от малышки, протянула Жене большую пластмассовую куклу. — Держи, это ей подарок.

— Спасибо.

фото с сайта s-info.ru

За пару лет у Тамары и Жени сложились дружеские отношения. Разница в возрасте почти не чувствовалась, всегда находилось, что обсудить, Женя даже иногда позволяла себе пожаловаться на свекровь или мужа. Тома молча выслушивала, не принимая ни чьей стороны, лишь изредка давала совет.

— А это тебе, — Тома отстегнула от воротника красивую переливающую перламутром жемчужин брошь и протянула невестке.

— Мне?! — ахнула Женя, боясь прикоснуться к подарку. — Ты с ума сошла. Это же дорогая вещь.

— Дорогая, да. — Тома быстро пристегнула брошь на грудь невестке.

— Это же, наверное, подарок Павлика. Ему не понравится, что ты мне её отдала.

— Плевать. Бери. У меня их много. Мне их все носить — не переносить, целая шкатулка, он и не вспомнит.

— Как-то неудобно. — Женя стала нехотя отстёгивать брошь, но вцепившееся иголкой застёжки украшение не желало покидать своё место.

— Чего неудобного? Я ведь ваша посажённая мать, а это к чему-то обязывает. Отказа не приму. — Тамара снова склонилась над колыбелькой. — Счастливая ты, Женька!

— А ты разве не счастлива с Павликом? Мне, кажется, он тебя очень любит. Вон как одевает. — Сшитый по последней моде твидовый костюм красиво облегал миниатюрную фигурку.

— Это да… любит… и одевает… только, — Тома замолчала, бережно погладила рукой свёрток, — этого для счастья недостаточно. — Выпрямилась и быстро заговорила: — Женечка, отдай мне её, очень тебя прошу. Ты ещё себе нарожаешь, у тебя их много будет, а мне отдай Светланку, отдай, прошу тебя. Хочешь на колени стану.

Не успела Женя опомниться, как Тома, вцепившись в подол её платья, бухнулась на колени.

— Ты что… ты что… — Женя испуганно дёрнулась в сторону, но цепкие руки не отпускали подол.

— Всё, что хочешь, для тебя сделаю. Отдай.

— Да ты с ума сошла.

— Отдай, Женя.

— Да отстань ты, — Женя яростно отдёрнула вцепившиеся в платье руки. — Сама себе рожай. Ишь, чего удумала. Хоть десяток у меня их будет, ни одного не отдам. Ведь любой палец отрежь — больно.

Тома, закрыв лицо руками, села на пол, сотрясаемая рыданиями. Высвободившись, Женя испуганно подхватила свёрток и прижала к себе. Удерживая ребёнка одной рукой, второй нащупала жемчужную брошь, рванула со всей силы, разрывая тонкий ситец, бросила украшение на пол рядом с рыдающей Тамарой.

— Уходи отсюдова. И цацку свою забери. Думала, я за эту побрякушку ребёнка… — задохнулась в негодовании. — Убирайся! — Крикнула так, что Тамара вздрогнула и замолчала. Ещё минуту так и сидела, закрыв руками лицо, а когда отняла их и посмотрела на Женю, то столько невысказанной боли было в её глазах, что Женя отступила и уже примирительно спросила:

— Что с тобой, Тома?

— Я не могу иметь детей.

— Как так?

— Вот так. Не женщина я. — Тома тяжело поднялась с колен, горестно посмотрела на свёрток в руках Жени: — Ты прости меня, дуру. Прости. Это я от отчаяния. Не обижайся. — Повернулась к двери, сделала шаг. Под ногой хрустнуло. Тамара посмотрела на брошь и со всей силы вдавила её толстым каблуком ботинка в пол, покрутила ногой так, что маленькие перламутровые жемчужинки прыснули из золотистой оправы, разбежались в разные стороны, закатились под кровать, под шкаф, ещё куда-то. — Прости.