Как хорошо утро, когда просто — живой! Когда проснулся не от пинка в подошву, хриплых тревожных звуков рации или забежавшего посыльного. И если бы не прилеты, которые слышались раз в несколько минут — то можно было бы представить, что трое мужиков собрались где-то в походе. Спальнички, пахнет кофе и табаком. Кузнечики стрекочут. Солнечный луч с востока пробивается через выбитую створку амбразуры. Лето. На работу не надо. Санитар проснулся, в трусах и шлепках вышел в тамбур дота. Сел на топчан. Одевать штаны без надобности не хотелось — они были за последнюю неделю так пропитаны кровью и окопной пылью, что могли стоять в углу. Кровь раненых, высохшая и жирная. Ткань, как вощеная. Как фартук мясника на рынке. Постирать — только на ротации, когда та ротация — Бог весть. Ну, может еще комбат знает — но это не точно.

Очень важно выкурить первую сигарету утром в спокойной созерцательной обстановке. С кружкой чая или кофе. Не торопясь. Если встал и закурил на бегу — день может пойти кувырком. Вот и сегодня Мезень налил кружку чая, замешал сахар. Полез за сигаретой, пачка лежала около раций, стоявших на зарядке. В пачке была ровно одна сигарета. Порядки здесь чтили — последнюю и крыса не берет.

- Опять мой кэмел скурили, пока спал?

- Док, да там всего пара сигарет было!

- Ага. Полпачки в 4 утра оставалось. Смерти от «Тэшки» санитару хотите, крысы окопные?

- Мезь, не мороси, московские они просто вкуснее, ароматнее что ли… Вам там в Москве никотина больше кладут. Как мяса в колбасу в восьмидесятые. Помню, московская колбаса мЯснее была. Мы за ней с теткой из Иваново катались на выходные в столицу, - Змей был родом из Иваново.

- Вспомнил тоже. Сейчас в вопросах табака и колбасы равенство и братство по всей империи.

- Тогда тоже равенство и братство было. В газетах. А мяса в колбасу в Москве больше клали. Как и сейчас никотина в табак. Равенство, ага. Сначала в Москву уходят наши налоги, кормим вас. Потом вам, москвичам, приезжают с гуманитаркой именные сигареты.

- Бл@дь, Змей, тебе что — мало приехало? Сигарет мало? Вон — пачек сто разных валяются, выбирай. Сигары вон даже есть, кури — не хочу, - друзья Мезени пару недель назад привезли прямо на располагу в Светлодарск пару машин забитых гуманитаркой.

- Да не я так, просто. Скучно. С утра за справедливость захотелось. Ну и москвича под@бать - милое дело перед завтраком, любим мы вас по всей нашей территории необъятной. Ну и вообще — курить натощак вредно.

- Вредно - пакет «града» натощак, - поставил точку Мезень в шутливой будничной перебранке. И вкусно закурил, со сладким крепким чаем.

Комар, утром ходивший к Клещеевку за водой и свежим хлебом, сообщил санитару, что ночью была машина с роты, привезли пополнение аптеки и еще какую-то посылку для него лично. Надо выбрать время спуститься в село на подвал, который занимала первая рота их отряда, как склад. Склад по очереди охраняли Фергана и Сомон. Фергана - пулеметчик под полтора центнера весом, изгнанный с передовой за свои габариты. Ему сразу, как он там появился, выдали дополнительную гранату со словами — если 300, то решай сам. Мы тебя никуда не потащим. Нафиг. В этом не было обидного. Просто рационализм. Некоторая однозначность понимания ситуации. Это мужское. Однозначность в мужчинах вообще позволяет им воевать, ибо дает возможность видеть мир таким, какой он есть — в его простоте. Подстава коллектива — такая тушка на передовой. Ни прокормить, ни вытащить. Фергана без обид удалился охранять склад. Ну что ж, кто-то должен. На войне много работы — всем хватает. Кто гайки крутит, кто тушенку перекладывает, кто рации прошивает вдалеке от кипятка. От каждого по способностям. Как в организме, что-то работает в режиме нон-стоп, на первом уровне — сердце, печень, почки. А вот борода нужна чтобы женщинам нравиться, ноготь на мизинце — чтобы в ухе ковырять, срамной уд — тоже по обстановке. То отлить, то поохать, а то и род продолжить. Ничего лишнего, все к месту и ко времени.

Противник как будто ждал когда санитар позавтракает, не прошло и пяти минут после съеденных галет с рыбной консервой, начался налет — как вчера. А может у них, на той стороне тоже был завтрак? Позавтракали — и к минометам. Четверть пакета града легла недалеко от «единички», ниже по склону — пара ракет пришлась и по кладбищу под горой. Змей, который как оказалось, терпел почему-то пока было тихо, очень хотел в сортир. Преступно это — не оправляться пока есть возможность. Дождался - теперь сидел с выпученными глазами и пачкой салфеток наготове.

Через некоторое время противник перенес огонь немного дальше — в сторону ставка, и Змей решился. Выскочив наружу захлопнул дверь, рванул в сторону капонира, употреблявшегося по известному назначению. Прошли считанные секунды и недавний страдалец с просветлевшим лицом ввалился в бункер целым и невредимым. Комар с Мезенью вежливо и картинно поздравили с на удивленье быстрым облегчением. Обрадовались. Змей расплылся в улыбке:

- Родные вы мои! Никто лет сорок уже не радовался, что я так быстро погадил. Последний раз, пожалуй, в садике хвалили!

- Чести много! Да мы за себя радуемся, по двум причинам — что бункер не уделал, и что без пулеметчика не остались, - Комар с его любовью к пикировкам был верен себе.

Через час-полтора у противника перегрелись стволы или закончился лимит снарядов на утро, утихло. Огонь стал более будничным — не массированным. Стали накидывать по два-три в разные места на горе и ниже. Пользуясь этим, Мезень дал необходимые наставления Комару на случай трехсотых, показал где и что лежит в резком рюкзаке, напомнил основные действия с ранеными и выслушал ответы на контрольные вопросы.

Надел ненавистные, липкие от спекшейся крови штаны, броню, каску. Автомат, радейка, пустой рюкзак, и пошел вниз, к подвалу — пополнить медицину, забрать какую-то анонсированную интригующую посылку. Идти до подвала было около километра — первый отрезок до кладбища - там нужно было посидеть в кустах, послушать, подождать, перекурить. Потом переход до большой ветлы на открытке после перекрестка. Под ней обычно тоже делалась остановка. И после — уже до домов самый неприятный участок, метров пятьсот чистого поля, посреди него речушка-переплюйка с чавкающими болотистыми берегами, и выход к огородам, за ними побитые дома. Там уже проще — в случае жужжания над головой есть куда нырнуть. Путь прошел без приключений и неожиданностей. Подходя к домам санитар расслабился и даже остановился у черешни — поспела. Остро захотелось ягод, невзирая на опасность остановился и стал рвать. Вспоминал, как в старших классах ездили со школой в трудовой лагерь куда-то под Мелитополь, собирать черешню. Как будто в прошлой жизни. Да почему как будто? В прошлой. Где была одна страна, где в соседних корпусах трудового лагеря жили ребятишки из Москвы, Полтавы, Горького и Могилева. Все дружили, малость дрались, вместе плясали под появившуюся в том 90-м году группу «Любэ» - помнились задорная песня «Атас!» и медляк со словами «ночь яблоком стучит в окно». Маринка из Могилева, тоже девятиклассница - теплая такая, юная, тугая. Летний вечер, сердце колошматит-выпрыгивает, зашли за корпус. Маринка разрешает себя целовать — по взрослому. И даже немного трогать. Где та Маринка? Где те Тарасы и Богданы с Полтавы, с которыми плавали наперегонки в ставке около лагеря? Может они сейчас там, за соседней лесополкой… Как так все вышло, что нас перевернуло вверх дном?

Обрывая черешню, погрузившись в воспоминания из прошлой жизни, Мезень чуть не вплотную столкнулся с бойцом, сидевшим в секрете, контролившим открытку с которой пришел санитар. Боец молча смотрел, автомат держал с чуть опущенным стволом, но на фоксе. Да, точно, мы ж на войне — вынырнув из воспоминаний Мезень сорвал еще несколько ягод и двинул в застройку. Черешня была не очень — горьковата. Та, из прошлой жизни, мелитопольская — крупнее, сочнее и слаще.

Прошел по разваленной улице, которая почти каждый день менялась — дома то там, то тут переходили из состояния полуразрушенных - в полные развалины, какие-то долго дымились, выгорая. Но, после полутора недель в бункере и окопах — чувствовал себя как выпущенным на свободу из клетки. Дойдя до торчавшей из убитого асфальта неразорвавшейся градины — налево. Тут ноль, в нем — Фергана. Крикнул при входе пароль, не получил отзыв, крикнул в зев погреба свой позывной, спустился. Насупившийся сонный Фергана, уставший от мрака и сырости подвала предложил чая. Пока закипал чайник, санитар пополнил аптеку — бинты, турникеты, немного обезболов в свертке.

- Еще посылка мне какая-то, подписанная должна быть, Комар сказал.

- А, да, там — на улице в сарайке. Сходи, забери. - Фергана протянул ключ.

Домовитый какой — под замком держит, подумал Санитар и отправился наверх. В сарае при входе лежал пакет с надписью «Мезень. Лично». С нетерпением открыл, там еще замотано, порвал. Внутри пакетики с кашей «Быстров», с брусникой и мёдом. Улыбнулся, потеплело. Старшина Рыжий знал, что эта любимая каша санитара. И прислал ему несколько десятков пакетов. Лично. Интрига закончилась. Посылка с кашей.

Зашел к Фергане, выпил чаю. Заполнил оставшееся в рюкзаке место двумя полторашками воды.

Возвращаясь на гору, еще проходя по селу санитар думал о том, что война, близкая смерть — своя ли, чужая ли, отрешенность от мирских ценностей — денег, цацек, тачек и телефонов дает человеку свободу. Такую свободу, что получив посылку с геркулесовой кашей ощущаешь немного счастья. Остановился, посмотрел вокруг — на эти дома, оставленные сады. И подумал — что может знать о свободе человек не бродивший один с автоматом по разбитому селу, по его пустым улицам? Не ощущавший тепла и радости от пакета каши?

Когда дошел до ветлы, которая на полпути к позиции, в радейке прозвучал позывной санитара. Ничего серьезного, все спокойно, просто на «единичку» зашел Тринадцатый и интересовался когда сможет испить чаю с братом Мезенем?

- Пять минут и буду, - ответил санитар. И подумал, что Артем — так звали Тринадцатого, будет рад каше, которой его угостит Мезень.

Потому что он тоже — свободен.