Этой статье в журнале «Арсенал» чуть больше 10 лет и моего героя уже нет в живых, а вот вопросы затронутые тогда не просто не разрешились, не рассосались со временем, как многим «диванным патриотам» хотелось бы, нет, они разрослись и поставили человечество на край бездны, а за ней не будет уже ни правых, ни виноватых.
Афанасию Ильичу Белову повезло – его имени нет на деревенском обелиске. Хотя, наверное, есть имя его родного старшего брата – Сергея. Во всяком случае, должно быть. Погибшего в 1942 году под Смоленском. Сохранилась ли сейчас эта деревушка Босарево в Алексинском районе, Тульской области? Вряд ли судьба сделала исключение для деревушки в 52 довоенных дома. Ежегодно с карты России исчезает тысяча деревень без всякой войны, без каких-либо вражеских происков. Но эта отдельная тема разговора.
Отец нашего героя умер в 1936 году и в семье остались четверо детей: две сестры и два брата. Окончив три класса деревенской школы, маленькому Афанасию пришлось ходить каждый день пешком в районную школу в Дубну за семь километров, а это и в дождь, и в зной, и в метель. Для деревенских жителей расстояние в 14 километров туда и обратно – привычное дело. К пятому классу таких желающих учиться из деревни Босарево осталось только двое. Каждые руки, даже детские были, на счету. Вот как вспоминает об этом сам Афанасий Ильич:
– Утром встаю, никакого завтрака. Ничего. Сумку собираю и пошел в школу. Прихожу со школы ношу домой воду из колодца. Затем иду рубить дрова. Дрова в основном – хворост. Потом мать затапливает печь, а я сажусь учить уроки. На улице темно – зажигаю маленькую «коптюшечку» (подобие самодельной лампадки)В.М. Керосин был дефицит. Доучился я до восьмого класса. Хотел, было, закончить и десятилетку, но мать мне говорит: «Сынок ты в семье старший остался, за отца: вот, посмотри, муки у нас совсем нет» – и показывает мне почти пустой мешок. Я понял, что школу надо бросать. В 38 году поступил на алексинский химкомбинат на электромонтёра в школу ФЗУ (школа фабрично заводского ученичества)В.М. Окончил школу, стал работать электромонтёром на химкомбинате. Основное производство комбината был оружейный и артиллерийский порох…»
На начало войны Афанасию Ильичу было 19 лет. Спрашиваю у ветерана:
– А какое настроение-то было у народа? Чувствовался ли подъем патриотизма?
– Патриотизм, конечно же, был! Ходили в кино. В школе ФЗУ платили на стипендию – 60 рублей, а обед в столовой стоил 3 рубля 20 копеек, то есть на 20 обедов. Был у нас в Алексине летний кинотеатр: забор, сцена, а сзади кинобудка. Билет в кино тоже стоил около 3 рублей, а денег то у нас совсем мало, но был выход: сначала лекция о международном положение, а потом бесплатное кино «Чапаев». А нам-то главное кино посмотреть, как Чапаев «белякам» головы отрубает. Лекторы приезжали из Тулы и из Москвы. Лектор развешивает карту Советского Союза и карты полушарий и начинает: «Нас окружают враги – капиталистические страны, единственная нам дружественная страна – Монголия. Но если на нас нападет какая-нибудь капиталистическая страна, то там восстанет рабочий класс, и мы их всех сметем…»
Афанасий Ильич улыбается, его и самого забавляет тогдашняя наивность и аудитории и лектора. А ведь до войны-то настоящей, самой кровавой в истории человечества остается совсем чуть-чуть. Более того, война уже идет, только пока шпионская и счет в ней не в нашу пользу. Руками самого Сталина уничтожены самые талантливые полководцы: В. К. Блюхер, М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, Я. Б. Гамарник…
Например, Тухачевский считал, следующая война – будет война техники. Кстати, он предугадал план вторжения Гитлера на территорию СССР. Писал уже в тюремной камере. Ошибся только на 10 дивизий. Это было ещё в 1937 году. Но «пророка нет в Отечестве своем».
22 июня 1941 года погода в Алексине была солнечная, теплая. Благодать – самая короткая ночь в году. Не дают мне иной раз покоя параллели истории: Наполеон перешел реку Неман 24 июня, а вот приказ по армии о наступлении зачитал 22 июня. Теоретически, Гитлер начал войну в тот же день, что Бонапарт. Ни чему их не учит история.
Призвали Афанасия Ильича в армию в июле 1941 года. В Алексине он прошел медицинскую комиссию. Призывников было человек 250 и только из них 17 попали в армию – остальных ребят обратно вернули на комбинат. Из призывников только 4 человека попали в авиацию. Так Афанасий Ильич попал в ОШВСР (Окружная школа стрелков-радистов). Проучился он там до мая 1942 года. Сначала школа была в Торжке, потом её эвакуировали в Казань. Выпустили из школы со званием младший сержант. Из Казани уже подготовленный стрелок-радист Афанасий Белов отправился в город Орск (Южный Урал). Через Москву эшелон не пропустили, пришлось ехать вокруг через Тамбов, а с Дальнего Востока беспрерывно шли эшелоны с оружием, с солдатами. Добирались будущие летчики долго, все больше стояли в тупиках. Война, ничего не поделаешь. У неё свои законы. Из Орска уже путь выпал в Башкирию, в непонятную тогда никому организацию «ВАУР» (военное авиационное училище разведчиков). До этого у нас в армии не было авиационной разведки в отличие от немцев.
Приходилось наверстывать упущенное. Иной раз нашим командирам даже приходилось планировать наступление по немецким трофейным картам, ибо они были подробнее, чем отечественные. Это «упущение» нам аукнулось в первых же часы войны, когда вражеская авиация уничтожила большинство наших западных аэродромов. Многие советские летчики остались без самолетов. Вот часть «освободившихся» летчиков и приехала «ВАУР», чтобы влиться в новую структуру нашей авиации. Иной раз даже капитаны ходили в «штурманах».
– Мы когда приехали, в Казани получили пять новых самолетов: Пе-2 (самый массовый пикирующий бомбардировщик производства СССР). Экипаж – 3 человека: летчик, штурман и стрелок-радист. Только начали учиться в «ВАУР» поступил приказ из трех эскадрилий сделать одну – ускоренную, отобрать самых лучших курсантов. Я попал в эту ускоренную эскадрилью, а мой летчик и штурман нет. Потом поступил приказ из ускоренной эскадрильи создать ускоренное звено. Фронту срочно требуются самолеты-разведчики. Я попал в звено.
– Хорошая машина-то Пе-2? – интересуюсь я.
– Машина хорошая, а моторы – дрянь! Моторы не годятся! На одном моторе самолет идет со снижением. Если только заложил разворот и до самой земли будет скользить.
– А американцы не поставляли нам самолеты по ленд-лизу?
– Американцы поставляли нам «Бостоны», «Боингов» было совсем мало. Зато вся бомбардировочная авиация на нашем фронте (3-украинский) были «Бостоны».
– Конечно, лучше! У них самые хорошие были «крепости» (Boeing B-17 Flying Fortress «Летающая крепость»). У американцев на нашем фронте был свой аэродром – целая дивизия. Мы под Одессой стояли – они мимо нашего аэродрома летали в Румынию бомбить нефтеприиски и садились в Италии.
Нашему экипажу дали задание сфотографировать квадрат возле реки Прут (левый приток Дуная) и нужно сделать 20 боевых вылетов. На каждый вылет горючего в самолете в обрез – как раз хватало туда и обратно. Если нас погоняют вражеские истребители, то назад мы уже не вернемся. Самолет на высоте 7500 метров со скоростью 450 км. час держится в воздухе приблизительно 3 часа 20 минут. Получается 1500 километров на одной заправке. Мы фотографировали один маршрут, разворачивались – другой маршрут и «домой».
– А летали без сопровождения?
– Была задача: сделать нам подвесные баки под крыльями. Чтобы мы сначала летели на этих баках, потом их сбрасывали и переходили на собственное горючее. Но эта задумка почему-то не получилась. Потом нам говорят: «Давайте, дадим вам в сопровождение: 4-5 самолетов». А штурман возразил: «Нет, если дадите сопровождения, то немцы подумают: «Ага! Это летит «хорошая птица» и будут нас сбивать. Полетим так, одни». Полетели. Там район Текучи немецкий район, там их аэродром – кругом зенитки, дальше по маршруту аэродром Матка – зенитки. Мы этот маршрут последним оставили. Восемнадцать вылетов сделали. Девятнадцатый вылет – туда прошли нормально, развернулись на обратной дороге по нам зенитки немного «попукали».
– Так ведь все равно зенитка на такой высоте не достанет до самолета, – наивно предположил я.
– 7500 метров снаряды тяжелой зенитной установки точно по высоте рвутся, – опроверг мою догадку Афанасий Ильич.
– А выше подняться уже нельзя было?
– Так ведь не тянет мотор! Мы и так летим на пределе. Там ведь плотность воздуха меньше. Три тысячи метров поднялся – уже кислорода нет, надеваем маски, кабины открыты – астролюк, эти створки, мы снимали и выбрасывали на аэродроме. Зачем они нужны? У меня сзади был такой козырек, который поднимался и отбивал струю воздуха. – Афанасий Ильич улыбается и рассказывает об этом так спокойно, будто он не летал за линию фронта на Пе-2, а возил в глубоком тылу на «полуторке» картошку с колхозного поля на овощную базу.
А вы представьте себе, как это выглядит только один полет? Если на земле температура воздуха плюс 20, то на высоте 7500 тысяч метров уже минус 20 мороза, возьмите во внимание скорость самолета 450 км/час, расстояние полторы тысячи километров, ну и такой «небольшой нюанс», как война. Когда приходится каждый миг крутить головой во все стороны, ибо там, действительно, промедление было смерти подобно.
Личный состав воздушной разведки берегли. На земле механики старались, чтобы экипаж перед вылетом уже облаченный в меховые комбинезоны, шлемофоны, унты – не делал лишних движений, чтобы не вспотеть. В воздухе, на морозе это было чревато переохлаждением организма, обморожением и даже смертью.
О значимости военной разведки говорит и такой факт, что немцы специально прислали 12 летчиков асов, чтобы сбивать советские самолеты-разведчики. Однажды экипаж Печёнкина, в котором летал Афанасий Ильич нарвался на фашистских асов. Их было точно – двенадцать! Заметив наш самолет-разведчик, немцы перестроились фронтом для атаки. Тогда воздушных разведчиков спасла опытность летчика. Тот под углом чуть ли не в 90 градусов направил самолет в облака. Афанасий Ильич смеется:
– От такого резкого маневра у меня ноги полетели в астролюк. Но я собрался и сразу за пулемет. Тут штурман дает приказ летчику: «Разворачиваемся на 180 градусов!» Мы в облаках развернулись и полетели обратно, а истребители нас на другом конце облаков стали караулить. Обманули мы их! Вынырнули мы на простор, я смотрю, а где истребители? А их нет. И облаков нет – тоже куда-то делись. Мистика!
В штабе фронта был отдел разведки. В этот отдел входили: агентурная, прифронтовая и авиационная разведка. Этот отдел присылал плановую таблицу полетов в наш полк. Мы летели через день, по очереди первая эскадрилья и вторая. Обычно перед ужином начальник штаба собирает всю эскадрилью, которой завтра лететь и зачитывает приказ: «… по данным агентурной разведки у немцев в таком-то квадрате аэродром – просмотреть, при обнаружении, сфотографировать, провести разведку такой-то станции, просмотреть дорогу такую-то. Для каждого звена давался индивидуальный приказ. Вечером штурман на карте прокладывает наш маршрут.
Вот мы, к примеру, летим по маршруту, и нам по пути попадается вражеская колонна. Штурман дает приказ летчику: «десять градусов вправо, потом – три градуса влево!» Заходим на колонну. Летчик считает технику и штурман тоже считает и фотографирует, а я только кручу головой, чтобы истребители не налетели. У меня два пулемета один «кинжальный огонь» Березина в полу, второй – ШКАС перекидной с одного борта на другой. Были у нас ещё воздушные гранаты…
– Афанасий Ильич, а друзья у вас фронтовые были?
– Многих раскидали по эскадрильям. Осталось нас три человека: я, Юра Махов и Сережа Морозов. Через месяц примерно Юра Махов погибает, истребители на их самолет напали. Мы с Сережей Морозовым остались вдвоем. Как-то подошел ко мне Сережа на аэродроме и говорит: «Давай, мы дадим друг другу домашние адреса.Если кто из нас погибнет, выживший и напишет родным. Всё лучше, чем казенным языком похоронка». После этого случая прошло тоже, наверное, около месяца погибает и Сережа Морозов. Получилось, тоже напали истребители. Моего друга убило ещё в кабине. Самолет загорелся, а летчик из последних сил тянул машину через линию фронта. И уже всё: сам летчик горит – он впереди ведь сидит, а штурман сзади. Они в одной кабине. Летчик кричит штурману: «Выбрасывайся!» Штурман выбросился, но не смог восстановить свое падение, закрутился, в стропах запутался и упал. Разбился.
Как летчик выбрасывается в таком положение? Красная ручка сверху фонарь такой, с пластиковым стеклом. Поворачивает он красную ручку, фонарь приоткрывается, и пилот ещё чуть-чуть ударяет головой по этому плафону. Встречная струя воздуха сбрасывает этот фонарь. Летчик уже сидит в самолете, как в лодке, и ногами упирается в штурвал. Самолет сразу резко идет вниз, а человек по инерции летит вперед. Парашют открывается при 400 метрах – ниже нельзя, разобьешься. Летчик опустился на нейтральной полосе. По нему немцы из минометов начали бить. Заполз он в воронку из-под взорвавшейся мины, притаился и лежит. Уже следующая мина в это место не попадет. Это точно! Пролежал он там до темноты, потом с нашей стороны к нему один солдат подполз и перетащил его к своим. Летчик попал в госпиталь – лицо у него было обожжено. Он нам и рассказал, как погиб его экипаж.
Я написал письмо на родину Сереже Морозову. Мне ответила его сестра: «Четвертый, последний брат погиб! Три брата погибли до этого, а Сережа – был последним. Мы остались с мамой вдвоём».
На глазах Афанасия Ильича наворачиваются слезы. Может, просто глаза слезятся. Он инвалид по зрению. Я тоже чувствую в горле какой-то солено-горький ком. Тяжело и неприятно ворошить ветеранскую память. Как светло ветеран отзывается о своих друзьях: Юра Махов, Сережа Морозов, не Юрка и Сережка, а именно – Юра и Сережа. Да и как иначе, если сейчас они по возрасту годились бы ему в правнуки, но война для них навсегда остановило время.
Афанасий Ильич говорит, как будто читает книгу. Теперь даже улыбается, когда рассказывает, как они пересекали линию фронта на одном моторе и даже перебили винтом телеграфный провод, а тогда, наверное, было не до смеха:
– Дело было на Украине! А там поля ровные. Несемся! Две женщины убирают какой-то там урожай, мы мимо них проскочили к Днепру. Я слышу, стрельба из пулемета и самолет на «бреющем» пошел вниз. Я бросился к пулемету. Думаю, что сейчас удар о землю и всё! А штурман как закричит на летчика: «Что ты делаешь?!» А там была низина, а после низины – насыпь к реке, дорога, а по ней идет колонна машин. Летчик делает «горку» и начинает стрелять. Я тоже за «кинжальную установку», чтобы с машин по нам не открыли огонь. Мотоциклист на пути попался – стреляю и по нему. Гляжу, мотоциклист не проскочил – значит, попал. Дальше стоит машина, а в ней полно немецких солдат, но тут летчик начал вилять – не удалось мне её накрыть…
Так и воевал Афанасий Ильич на 3-ем украинском фронте, в 17-ой военной воздушной армии, 39-ый отдельный разведывательный полк. Основные приоритеты разведки были эшелоны с бензоцистернами, немецкие «разрушители путей», которые приводили в негодность километры нашей железной дороги, аэродромы.
Читаю наградные листы Афанасия Ильича: «… обнаружено и передано по радио (а значит, впоследствии уничтожено. В.М.): ж.д.составов 246, автомашин 3335, танков 12, самолетов противника 630, подвод с грузами 325, бензоцистерн 75, аэродромов 10…» Это только за орден «Красной звезды», а был ещё и орден «Отечественной войны» 2 степени», и орден «Славы» третьей степени. Были и медали. В те времена награды просто так не давали. Простой солдат на фронтах Великой Отечественной войны это ведь не сегодняшний какой-нибудь губернатор несуществующей в природе губернии. Демобилизовали его только в марте 1947 года.
Я специально не стал задавать вопросы Афанасию Ильичу связанные с сегодняшними событиями на Украине, за которую он воевал, о политической ситуации в мире. Возможно, он по счастливой случайности не заглядывает в этот «ящик Пандоры» – телевизор. Человеческая память взрывоопасна. Опять нарисовалась параллель истории. Вспомнилась основная тема довоенной лекции перед фильмом «Чапаев»: нас вновь окружают одни враждебные нам страны. Только теперь их стало ещё больше. И нет у нас теперь такого фильма, как «Чапаев», способного кого-то вдохновить на подвиг. И фашизм-то, оказывается, жив. Он кем-то вновь взращивается, дрессируется, натравливается. А потом снова – «Вставай, страна, огромная»! «Солдат не жалеть! Бабы ещё нарожают». Понимает ли Афанасий Ильич, что Победу пытаются подло украсть? Как черные лесорубы, полулегально уничтожают тайгу, дерево за деревом, делянку за делянкой, так и нашу Победу какие-то воры пилят под корень, вывозят и кому-то продают, а нам оставляют от неё лишь пеньки – фантомную боль. Какая же это Победа?! Если побежденные и освобожденные русским солдатом страны против нас вводят какие-то «санкции»? Переписывают историю? Диктуют нам свои условия? Если опять все против нас?! Если нас обложили со всех сторон военными базами? Они уже сейчас заляпали грязными и сальными руками нашу славную Победу. Неужели мы «проспали беду, промотали чужое наследство»? Стыдно бывает подчас посмотреть в глаза тем немногим, оставшимся в живых нашим ветеранам. Стыдно тем, у кого совесть ещё окончательно не атрофировалась. Стыдно за свою пассивность, равнодушие и трусость. Как бы нам воспрянуть духом, Афанасий Ильич, и отстоять Победу?
Когда болит память это хорошо – эта святая боль врачует душу и просветляет разум.
