Зачем поэт приходит в этот мир
5 постов
5 постов
6 постов
То, что молодежь у нас продвинутая, мы с этим свыклись, на то оно и новое поколение, чтобы выбирать по своему вкусу извращение прогресса, так ведь и старики норовят не отстать. Взять хотя бы семью Зябликовых, законопослушные граждане, с высшим образованием: она – Роза Марковна бывшая заведующая женской консультацией, он – Семён Григорьевич, журналист, возомнивший себя писателем, книг одних по краеведенью издал чертову уйму, обоим под семьдесят, а себе туда же, в секс. Вы видели Розу Марковну? В молодости, конечно, нет слов, редкая была красавица, что спереди, что сзади, что в анфас, что в профиль. В те времена силикона ещё не изобрели, поэтому носили то, чем Бог наградил, и матушка природа отпустила, а природа на сей раз не поскупилась и от щедрот ей столько отвесила, что та еле таскала, бюстгальтеры на заказ шила. Это я про вид с «фасада», а если на неё было со «двора» глянуть, то и вовсе ума можно было лишиться при виде, как говорят автослесаря, такого идеального развал-схождения. Но, увы, годы не красят и то, что должно было быть по горизонтали, перпендикулярно, относительно вертикально стоящего тела, согласно закону всемирного тяготения, стало провисать и кренится, искать точку опоры на животе и ребрах. Семен Григорьевич, в отличие от супруги, отродясь в красавцах не ходил, а под старость и вовсе – усох. Ручки сделалась, как плети, коленки из-под брюк выпирают, грудь, как у петуха коленка, походка стала семенящая, голосок козлиный дребезжащий. А тут ещё общественником заделался, наложит себе в папку всяких кляуз, и давай шляться по инстанциям.
Но я это говорю не в укор старости, Бог даст и мне доведется отведать из этого кубка горькой отравы и, может быть, и, мня, станет раздражать всё живое, пульсирующие, искрящиеся, но уже недоступное мне, и я, по-стариковски, стану ворчать, брюзжать от лица своего поколения: «Не-е, мы в ваши годы такими не были». Дай, Бог, достойно вписаться в эту старость и, чтобы маразмы мои были с милостью.
Зябликовы – пенсионеры, делать особенно нечего, пристрастились по вечерам в интимной обстановке смотреть, мягко говоря, откровенное кино, изобилующие сценами постельных утех, со всякими там фантазиями, стали покупать соответствующие диски, а наиболее понравившиеся сценки из фильма воплощать в реальную жизнь, приобретать в сексшопах всякие там штучки-дрючки, мази, крема и понеслась у них сексуальная жизнь с такой силой и страстью, что только держи шляпу, чтобы ветром не сдуло. Седина в бороду, бес в ребро и возраст не помеха. То она строгая похотливая начальница, а он – нерадивый подчиненный и за каждую провинность он должен довести её до экстаза. То она гувернантка в богатом доме, а он хозяин. Он – врач сексопатолог, а она – фригидная женщина, потом наоборот, благо подобных тем нынче, только успевай воплощать.
Надумали они как-то разыграть сценку, в которой к одной добропорядочной даме ночью в дом забирается вор. Он привязывает хозяйку к кровати: ноги – веревкой, а руки, заведя через железный прут, пристегивает наручниками, рот заклеивает скотчем. Потом маньяк с кухни приносит йогурт, рвет на жертве ночную рубашку и начинается долгая и сладостная экзекуция, в виде поливания и слизавания с тела кисломолочного продукта. Надо сказать, что готовились супруги к каждой сцене тщательно, сказывалась, верно, сталинская закалка. Есть по сценарию наручники, значит, должны быть наручники. Благо это не проблема, пошел Зябликов и попросил наручники у соседа пацана-ППСника, сказал, что книгу новую пишет, нужно устройство наручников описать. Кто писателю в такой безделице откажет, тем более что обещал утром вернуть?
Наступила ночь. Приняла Роза Марковна ароматизированную ванну, накрасилась, надела эротичный голубой пеньюар, с глубоким вырезом, обула туфли на высоком каблуке (в подобных фильмах – это основной элемент одежды) и легла «спать», не подозревая о «коварном маньяке», который уже на кухне от нетерпения растлить старушку, гарцевал как стоялый жеребец.
Все было, как в том фильме, «жертва» сопротивлялась, била «насильника» по голове веером и даже стонала по-немецки, пока тот, разведя ей ноги, привязывал их к спинке кровати. Вскоре на руках Розы Марковны защелкнулись и наручники, а сахарные уста, издававшие иноземные звуки запечатал черный скотч. «Маньяк», похотливым взглядом осмотрев свою добычу, пошел на кухню за йогуртом. Однако, возвращаясь обратно, Зябликов споткнулся о закатанный, чтобы не испачкать, перед мизансценой ковер и пролил на пол содержимое банки. Тут, конечно, следовало бы переиграть эту сцену, но огромная, выбивающаяся из-под пеньюара, страстно вздымающаяся, грудь Розы Марковны не терпела промедления, и Зябликов вновь поскакал на кухню. Он возвратился, пряча руку за спиной, его жертва трепещет от страха, ибо не знает, что там прячет насильник, вдруг, нож. Он, все ещё держа её в неведенье, схватил за короткую полу кружевную ткань и потянул её к голове жертвы, оголись бедра, живот.… Но, тут ноги «маньяка» поехали вперед по скользкому линолеуму, а центр тяжести отчего-то сместился назад, эротический пеньюар затрещал, взметнулся к голове Розы Марковны и повис на руках, связанных наручниками. Ноги же самого Зябликова метнулись к потолку, он ударился затылком об письменный стол, накрытый, с намеком на продолжение этой романтической ночи, на него посыпались тарелки с фруктами, рухнул канделябр со свечами, потекло вино. Но горе - «вор-ловелас» этого уже не видел, закатив глава, он захрипел в нескольких метрах от беспомощной супруги.
Утром ППСнику нужно было идти на службу, а казенные наручники в назначенный час ему так и не вернули. «Вот и верь после этого, писателям!» – подумал, верно, молоденький милиционер, звоня в квартиру Зябликовых. Дверь ему, разумеется, никто не открыл, хотя судя по еле слышному мычанию и хаотичному постукиванию в квартире кто-то был. Не зная, к чему приписать эти звуки, служивый, спустился этажом ниже к соседке, что жила под Зябликовыми и услышал от неё такое, чего и предположить не мог о такой добропорядочной семье:
– Эта антиллигенция у меня уже в печенках сидит! Каждую ночь их будто черти разжигают: кровати скрепят, мебель дребезжит, музыка задавила, охи, ахи, аборты, что ли там они делают? У Марковны спрашиваю: «Это, – говорит, – телевизор!» Ага, телевизор ночью на роликах по квартире катается! Сегодня ночью вроде тихо было, только один раз, как что-то грохнуло, я аж думала, что у меня потолок обвалится, а потом затихло. Стук только какой-то идет непонятный, как дятел долбит: тук-тук-тук, прямо по мозгам, зайди, сынок, послушай!
А это долбила Роза Марковна туфлей на высоком каблуке по железной спинке кровати, смурыгала наручниками и мычала с заклеенным ртом. Когда сломали дверь, то весь дом пришел на неё полюбоваться, и было на что такого эротичного наряда, и продвинутая молодежь никогда не видела. Семена же Гавриловича реанимация откачала.
Где ныне Зябликовы никто не знает, съехали куда-то от стыда, ибо народ у нас до сих пор темный и до чужого счастья завистливый.
И все-таки, граждане, затевая эротические игры, соблюдайте технику безопасности. Выполняя сложные трюки, работайте со страховкой, а чувствуя слабую физическую подготовку, не стесняйтесь приглашать молодых дублеров.
В СССР жили очень плохо. Коммунисты отличались редкой иезуитской жестокостью, заставляли учиться, лечиться (профосмотр раз в год), силком отправляли в отпуск, выдворяли на пенсию раньше, чем сейчас на пять лет. Квартиры бесплатно давали. И кому давали – даже дворникам! И где давали – в Москве! Десять лет метлой помахал – квартира! И не в ипотеку, и не в рассрочку, а так за здорово живешь, не депутату, а простому деревенскому Ване откуда-нибудь с рязанской области – живи Ваня, размножайся в белокаменной. Вот как их после этого назвать?
Самыми беззащитными были дети, которые как-то умудрялись родиться без всяких материнских капиталов. А всё почему? У каждой кровати новобрачных стоял злой НКВДешник в кожаной куртке а-ля Глеб Жеглов с пистолетом «ТТ» в руке и следил за правильностью использования семенной жидкости. Детей ни в школах, ни в детских садах никто не охранял, и они носились по улицам в каникулы с утра и самой темной ночи без присмотра, в другие города одни ездили. Какая безответственность со стороны родителей?! Вот куда смотрели надзорные органы, но ни маньяков, ни педофилов, ни наркоманских закладок – тоска смертная. А вот свободы-то полной не было, вот вслушайтесь в эти словосочетания: пионерский лагерь, режимный объект, утренняя побудка, вечерняя поверка – зона голимая с младых ногтей.
Вот вы представляете, как жить с двумя каналами телевиденья, без «Comedy Club», без «Дома -2», без двух палат нашей замечательной власти, без разных там Милоновых, Хинштейнов, политологов, хренологов?! Представляете себе Россию без Соловьева, а без Скобеевой? Это же невозможно! А ведь как-то жили! Мучились, а жили! А новости какие были?! Это же кошмар, а не новости. Намолотили, накосили, засыпали, построили, пустили, открыли, наградили. Вот то ли дело сейчас: мыши-землеройки прогрызли дамбу только-только построенную за несколько миллиардов рублей, в Роснано дыра в бюджете тоже в пару миллиардов. Чего мелочится? Это космическая моль, питается исключительно деньгами: и счета опустошает, и сейфы – мы пока на себе ее тестируем, но можем и недружественные страны поставлять в случае чего – не возрадуются. Там сгорело, здесь затопило. То нашествие саранчи на поля, то массовая миграция представителей Средней Азии в наши города и веси. Чувствуете, как пульсирует жизнь?! О-о-о! А сколько в ней сказочного и необъяснимого!
Но вернемся к коммунистам, будь они не к ночи помянуты, анафемы!
Надо ли говорить, что коммунисты были тупые-претупые и в экономике вообще не шарили. Завелась у тебя лишняя копейка, зачем ты ее вкладываешь в свою экономику, промышленность, науку и т.д., отдай ее на хранение своим клятым врагам под хороший процент и пусть они с этими деньгами ломают свои басурманские головы, а если обманут, то пусть подавятся, гады, нашей трудовой копеечкой. Отольются кошке мышкины слезки.
Коварные коммунисты на вожжах всех тянули в свои ряды. Сегодняшние руководители все это могут подтвердить, почти все они прошли через этот ужас. Вербовали почем зря. Возьмите в пример Ельцина – прошел через все круги коммунистического ада – Песков такого не придумает. Хотел человек быть простым прорабом, ну, в крайнем случае, начальником СМУ – сидеть себе в бытовке, бухать потихонечку водку, какую-нибудь маляршу тискать на тюках со шлаковатой: где двери пропил, где унитазы, стекла оконные на бой списал – живи да радуйся. Нет, схватили, нехристи, поволокли во власть. С остальными та же история.
Плохо жили, отвратительно, скучно и серо. Ни смартфонов, ни домофонов, тогдашние учителя не знали жизнь, поскольку не подрабатывали проститутками во время учебы, чтобы сдать семестр. Чему они могут научить?! Врачи были врачами и ходили на работу лечить людей, а не зарабатывать на них деньги. Ужас какой!
Тату-салонов не было, вся молодежь была, как из инкубатора: ни пирсингов, ни колец в носу – деревня деревней. Разденет парень девушку на свидании где-нибудь на сеновале, а ни одной картинки, почитать нечего – зачем раздевал – непонятно.
Каждый советский человек мечтал хотя бы раз в жизни поесть колбасы, пожевать иноземную жвачку и напитаться мудрости от Солженицына и философа Ильина, но колбаса была тогда только в Москве и Ленинграде, остальные жители СССР видели ее только в советских пропагандистских фильмах, остальной народ был на подножном корме. О литературных трудах писателей-диссидентов и мечтать даже было нечего. Вот что хорошего было в СССР?! Был в каждой деревне клуб, почти в каждой деревне школа, а должны были быть кабак и церковь, как при почитаемом новой властью царе – Николае Втором. Ну да были Высоцкий, Магомаев, Мулявин со своими «Песнярами», Аркаша Северный, подпольные кассеты Галича, «продажная Пугачева» со своими шлягерами, поющая за червонец на стадионах. И она пела, заметьте, не под «фанеру», а в живую, ибо знала, что за подобный фортель может пожизненно возглавить какую-нибудь районную самодеятельность. Проклятых коммунистов все боялись. Даже НАТО в те времена старалось лишний раз не смотреть косо в сторону СССР. Мне только одно не понятно: при таком ужасном, тоталитарном режиме, откуда у людей бралась вера в завтрашний день, и почему её нет сегодня? И почему за сохранение Союза Советских Социалистических Республик на референдуме 17 марта 1991 года проголосовало 77,85 % население? Ясное дело, запудрили мозги народу злые и коварные коммунисты, сволочи. С них станется…
Ну, кто первый кинет в меня камень?
Взгляни на мир глазами оптимиста
И серый цвет по-своему раскрась,
Чтоб лучезарно стало и всё и чисто –
Полезной плесень и лечебной грязь,
Наполни сердце верой и отвагой,
Без жаркой схватки славных нет побед.
Запомни –исключительно во благо
Твой список злоключений всех и бед.
Каким бы не был жизненный расклад –
Ставь на удачу, отмети сомненья,
Уверуй, что тебе пинки под зад
Судьба даёт лишь с целью ускоренья.
Из сердца вырви скуку, грусть-кручину,
Дух укрепи и будет здрава плоть,
На это есть весомая причина –
Не любит нудных нытиков Господь.
19. 10. 17 г.
Всё изменилось: страны, гимны, флаги
Всё к лучшему, о прошлом не скорбя,
Живет страна. Забыв про все ГУЛАГи,
Ворье законы пишет под себя.
И их блюдут мздоимцы-прокуроры,
Страх потерял чиновник-казнокрад.
Выносятся по рангу приговоры,
Чем выше ранг, тем меньше виноват.
Что из того нам прошлого осталось?
В одну петлю ложь с правдою сплелась:
И лицемерье стало толерантность,
Терпимостью вдруг трусость назвалась.
А я зачем-то ворошу, что было,
За что деды и прадеды дрались.
Их за геройство даже смерть щадила,
Но день за днем потом добила жизнь.
Перетекла деревня в шумный город,
Где всем до всех давно до фонаря,
Наивно-глупо теплится в народе
Святая вера в доброго царя.
Сейчас очень модно выставлять Владимира Ильича Ленина, как слугу антихриста: «Вот мы лысого закопаем в землю, и будет России счастье!» Главный лозунг ангажированной и зомбированной властью толпы, и мотивируют она это тем, что Ленин, якобы не любил священников (попов), кого-то там расстреляли, кого-то сослали – это отдельная тема для разговора, но при этом молчат в тряпочку, что именно Советская власть возродило патриаршество, упраздненное помазанником божьим – Петром I. У меня нет желания спорить с идиотами – дураками с убеждениями приведу лишь некролог патриарха Тихона на смерть Ленина:
Обращение патриарха Тихона и членов Патриаршего Священного Синода в советскую прессу в связи со смертью Председателя Совета Народных Комиссаров В.И.Ульянова (Ленина) 24.01.1924.
«Прошу через Вашу газету выразить Мое соболезнование правительству Союза Советских Республик по поводу тяжкой утраты, понесенной им в лице неожиданно скончавшегося Председателя Совета Народных Комиссаров В.И.Ульянова (Ленина).
Патриарх Тихон
Митрополит Тихон (Оболенский)
Митрополит Серафим (Александров)
Митрополит Петр (Полянский)
Заявление:
«Священный Синод Русской православной церкви выражает искреннее сожаление по случаю смерти великого освободителя нашего народа из царства великого насилия и гнета на пути полной свободы и самоустроения. Да живет же непрерывно в сердцах оставшихся светлый образ великого борца и страдальца за свободу угнетенных, за идеи всеобщего подлинного братства и ярко светит всем в борьбе за достижение полного счастья людей на земле. Мы знаем, что его крепко любил народ… Грядущие века да не загладят в памяти народной дорогу к его могиле, колыбели свободы всего человечества. Великие покойники часто в течение веков говорят уму и сердцу оставшихся больше живых. Да будет же и эта отныне безмолвная могила неумолкаемой трибуной из рода в род для тех, кто желает себе счастья. Вечная память и вечный покой твоей многострадальной, доброй и христианской душе».
Известия №20 от 25 января 1924 года.
После смерти Ленина к Патриарху обратилось множество приходов и мирян с вопросом: могут ли они служить панихиду по Владимиру Ильичу? Тихон ответил:
«По канонам Православной церкви возбраняется служить панихиду и поминать в церковном служении умершего, который был при жизни отлучен от церкви… Но Владимир Ильич Ленин не отлучен от православной церкви высшей церковной властью, и потому всякий верующий имеет право и возможность поминать его. Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения о нем как о человеке добрейшей и поистине христианской души».
Вечерняя Москва 25 января 1924
Для «особенно одаренных», которые непременно заявят, что Тихон написал это в повалах Лубянки, в кандалах и с револьвером у виска, скажу, читайте биографию самого патриарха Тихона и не кажитесь глупее, чем вы есть на самом деле. Ленин – жил, живет и будет жить! На фоне сегодняшних временщиков он самая живая фигура в нашей истории.
Смерть близка, но лишь медлит до срока;
Злобно смотрит затравленный волк,
Жизнь проиграна, только у волка
Право есть на последний прыжок.
Кровью волчья написана повесть,
На земле, на снегу, на песке,
А когда впереди безысходность –
Вольный зверь умирает в прыжке.
Лай свирепый доносится с псарни,
Кровоточит пораненный бок.
Как щенок, он попался в овчарне –
Двери прочны, высок потолок.
Но отрадно – пусть даже случится,
Ему сделать последний прыжок –
Увела в лес потомство волчица –
Он к себе все вниманье привлек.
В вольной жизни и есть счастье волка,
Люди тоже по-своему злы:
Слышно, как надломилась двустволка
И заходят патроны в стволы.
Вот курки оба щелкнули разом.
Волк сильнее на лапы присел.
И в ночи два светящихся глаза,
Как оптический смотрят прицел.
...Волк оскалился, словно в улыбке,
Обнажая кривые клыки,
Скрип шагов, лай собак, говор, крики,
Ну, давайте смелей, мужики!
Смотрят в щелку, толкая друг друга:
Прон – Данилу, Данила – Кузьму:
«Заходить к нему страшно – зверюга,
Я его лучше с крыши возьму».
Волк почувствовал телом, услышал
Поступь смерти подушками лап,
Кто-то влез, чертыхаясь, на крышу,
И в ночной тишине грянул залп.
Мир качнулся в тумане кровавом,
Раскололся под пулей висок.
Как же так, он лишен даже права
На последний звериный прыжок?!
Я нравственности строгой не пример:
Меня штормит, по сторонам бросает;
Но я бешусь, когда СССР
При мне «совком» вдруг кто-то называет.
Как будто бы кабацкой слизи грязь
Мне бросили в лицо и ждут ответа;
Людей уже не вижу только – мразь,
И в женщине нет женщины при этом.
Тогда, как волк, готов я на прыжок
Но спорить с идиотами – не дело:
Челюскин, Чкалов – это ведь «совок»,
«Совок» – Космодемьянская, Гастелло.
Вас хорошо бы под свинцовый душ,
Поход устроить по могилам дедов!
Что 28-ом миллионов душ
Была цена одной большой Победы.
Она ещё горька нам до сих пор,
На плечи давит многим тяжким грузом:
Возможно, вы и живы до сих пор
Благодаря Советскому союзу.
Теперь буржуям вы открыли дверь,
Перед Мамоной низко поклонились;
Союза нет и нет «совка» теперь
Поведайте, чего же вы добились?
Курчатов вырос, может быть, у вас?
Наверно, Пырьев есть, Рязанов новый?
Другой Гагарин полетел на Марс?
Рубль крепнет, экономикой вскормленный?
Слова, слова! А в целом – не хрена,
От страшной правды никуда не деться:
За счет «совка» еще живет страна,
Проматывая прадедов наследство.
Но предков хаять стал почетный труд,
Политик ли, советский полководец;
Они не просто в прошлое плюют,
Нужду справляют в собственный колодец.
Пора настанет жажду им унять,
Пойдут искать ручей по белу свету.
Какие граждане?! Их и людьми назвать,
Мне тяжело, по мне не люди это.
05.11. 24
быль
В фирменный магазин «Л'Этуаль» зашли две странных посетительницы – мать и дочь. В том, что это были мать и дочь ни у кого не вызвало сомнения, хотя они были одного роста и одеты почти одинаково: стоптанные сапоги, забрызганные весенней грязью брюки, белые, вернее, некогда белые, но полинявшие в стирках, куртки: у матери – ветровка, у дочери – болонья. И ещё взгляд у матери был умный, усталый, на лице отразились ранними морщинами бессонные ночи и тягостные думы, а дочь цвела, как майская роза, и с её красивого лица не сходила какая-то идиотская улыбка.
Ошеломленная запахом дорогих духов, обилием света, изобилием всевозможных сверкающих пузырьков с туалетной водой от самых прославленных фирм, кремов, помад, зеркальных пудрениц, кафельного пола и льющийся, откуда-то с потолка французской музыки, – дочь на мгновенье опешила и растерялась, испугалась, как маленький зверек, попавший в чуждый ему мир. Но мать подтолкнула её к первой попавшейся витрине, и та, чувствуя спиной поддержку родного и близкого человека, успокоилась. Это был стенд с французской бижутерией. В магазине «Л'Этуаль» проходила акция «возьми одно украшение – второе в подарок».
Глядя на этих двух особ, не нужно было быть Кащенко или Сербским, чтобы с первого же взгляда не определить: кто есть кто? Дочь была, явно, умственно отсталым человеком. Это было видно и по её, то испуганной, то восторженной, но – с вечной улыбкой, бессвязной, сумбурной речи – шепелявой, с всхлипываньем. Прежде чем произнести фразу, она делала, какой всасывающий звук и говорила, путая буквы: а мать была мать – несчастная женщина, которой выпал на долю этот неподъемный крест. Дочери было лет восемнадцать, а матери – лет сорок. Но со спины они могли выглядеть, как близницы-сестры: одинаковые фигуры, одежда, даже цвет волос.
Мать сняла с крючка витрины первое украшение, псевдо серебряную стрекозу, с посыпанными фальшивыми бриллиантами крыльями, а вместо головы у неё был, соединенный «золотым кольцом» обрамленный в «белое золото» крупный бриллиант и показала дочери, та, надув пузырь слюней, раскрыла рот от изумления:
– Красиво!
– Давай, примирим, Настя!
– Давай!
Мать расстегнула ей курточку и приложила к черной застиранной водолазке украшение, подвела дочь к зеркалу:
– Ну как тебе?
– Красиво!
– А вот и сережки к этой стрекозе – майский жук, смотри и крылья, и лапки, и усы, – жук тоже был искусно выполнен из «темного серебра» в пыли «бриллиантовых» росинок.
– Красиво! Прямо настоящий! – лицо дурочки светилось от счастья – ей не верилось, что такую красоту мог создать человек, и ещё больше не верилось, что эта красота могла теперь принадлежать ей.
Потом ещё были золотые бабочки, эйфелевы башни, сердечки, «сапфировые васильки», «рубиновые» розы, «платиновые» патефоны, «алмазные» подвески, «яхонтовые» бусы, кулоны на изящных цепочках, королевские перстни, заколки, браслеты. Уже ни мать, ни дочь не могли держать выбранный товар в руках, пришлось взять фирменную корзинку, и вскоре та наполнилась почти до краев сокровищами, как пещера Али-Бабы.
– Уф-ты! – Восторгалась дочь, – Чудно даже, красота-то какая! Возьмем?
– Возьмем!
В корзинке все эти цыпочки перепутались и кассир, наверное, с добрый час считал все купленное этой странной парой, бегал сверяться с ценниками на витрине, иные украшения не хотел считывать сканер. Продавцы иронично ухмылялись, разве что не крутили пальцами у виска: разжились дураки раз в жизни какими-то нечаянными деньгами и те спустили на глупости.
А мне отчего-то было не смешно. Я смотрел на эту очарованную всем этим сверкающим великолепием умственно больную девочку и видел спецшколы, интернаты, психиатрические клиники, через которые она прошла, шутки и издевательства сверстников, надменность учителей, цинизм врачей и думал, неужели, она, пройдя, все это не заслужила копеечной радости, короткого мига счастья? Нет, мать её очень мудрая женщина.
Конечно, эти деньги можно было бы использовать и более рационально, но продукты – съедятся, одежда – износится, врачи – шарлатаны, а момент этого счастья, этой радости навсегда останется в её памяти и это никто не сможет отнять у неё. Дома перед зеркалом она будет примерять эти бусы и браслеты, и чувствовать себя полноценным человеком, невестой, женщиной. Эта корзина её приданое, пусть и фальшивое, но, по счастью, по причине своего скудоумия – она об этом не знает. Теперь каждый вечер она будет наряжаться, и ждать своего принца. А сколько стоит купить мечту?
Когда они уходили из магазина «запищала» рамка, видимо продавцы, что-то забыли размагнитить. Охранник хотел было остановить их, но кассир подал ему запрещающий знак:
– Пусть идут, их перепроверять ещё часа на два работы.
– Так они будут по всему торговому центру ходить «звенеть»!
– Не будут, – сказал кассир, – Нет у них больше ни копейки.
– Не, мы больше никуда не пойдем. Нет у нас денежек! – счастливая обладательница несметных сокровищ вывернула перед его носом кошелек наизнанку.
И они ушли. Счастливые и веселые. Много ли человеку нужно для счастья?
17. 04. 13