karfagen91

Дед Адама сидел на корточках. Он выжимал масло из лепестков орхидеи. Услышав шаги за спиной, Дед обернулся.

На поляне, перед камнем, стоял молодой человек. Старик вытер руки сухой змеиной кожей и подошел к нему. Человек неуверенно сделал шаг назад.
- Добрый день, - сказал он. – Простите, что отвлекаю вас, но мне нужна ваша помощь. Я проделал долгий путь, чтобы попасть сюда. Вы – моя единственная надежда.

Дед Адама положил руки на пояс. Человек понял, что нужно переходить к делу.
- Да, простите еще раз, - затараторил он. – Меня зовут Эльчин Сафарли. Я хочу писать слова. Великие слова. Но не знаю, как это сделать. Я не умею создавать слова. Помогите мне.

Старик с минуту смотрел на него, потом, жестом поманил за собой. Эльчин Сафарли послушно последовал за Дедом Адама.
Они спустились по склону, перешли ручей и оказались в долине, под холмами. Перед ними раскинулось широкое пастбище, на котором паслись овцы. Огромное стадо. Несколько тысяч голов.

Великолепие долины всецело захватило внимание Эльчина. Пока он зачаровано любовался овцами и закатом, Дед развел костер. Старик усадил Сафарли у огня и сунул ему под нос просушенные листья вельвичии и кусок угля; он наклонился над его ухом и тихо произнес: «Пиши».
Эльчин Сафарли вопросительно взглянул на Деда Адама.
- Но, но, - начал он заикаясь, - я… я не умею писать!
- Пиши, - строго повторил Дед.
- Ч-ч-что писать? Я… я должен писать для овец? – Эльчин Сафарли был напуган. – П-п-пожалуйста… Я ничего не понимаю! Что происходит?!
- Пиши! – прокричал Дед Адама.

Сафарли стал чиркать углем по сухому лепестку. Дед Адама пошел прочь, оставив парня наедине с его новоиспеченной публикой.

На рассвете, Дед Адама, полностью погруженный в себя, скрестив ноги, восседал на своем камне. Пробужденная кундалини медленно ползла вверх по нади, распространяя жизненную энергию по всему телу старика. Когда миг катарсиса был близок, Дед услышал чье-то ликование.

Голос приближался. Деду пришлось прервать медитацию. Радостный возглас доносился со стороны долины. Спустя некоторое время Дед Адама увидел карабкающегося на холм Эльчина Сафарли. Он кричал как безумный.
- Понравилось! Овцам понравилось! – Он бежал к старику, размахивая исписанными листьями. – Да! У меня получилось! Им понравилось!

Сонное лицо парня светилось от счастья. Подбежав к Деду, он крепко обнял его и чмокнул в щеку.
- Спасибо! Спасибо вам! – радостно кричал Сафарли. – Вы – великий человек! Я сразу понял вашу мысль: завоевать толпу! – он торжественно вручил Деду сухие листья. – Вот! Вот, почитайте! Овцам очень понравилось! Я им зачитал это при лунном свете! Так они до утра блеяли от восторга! На радостях изгадили все поле «орешками». – Парень глупо хихикнул, находя это смешным. – Даже несколько баранов оценили меня!

Дед стоял нахмурив лоб. Эльчин Сафарли, казалось, ничего более не замечал. «Успех! Меня ждет успех!» - бормотал он, пребывая в полной экзальтации. Дед сомнительно глядел на этого полудурка. Было ясно, что этот тупица понял смысл всего с точностью до наоборот. Сафарли еще раз обнял старика и устремился вниз по тропинке, по которой он, еще вчера, в полном отчаянии, пришел сюда. Он бежал в мир людей, выкрикивая: «Овцы, мои овцы, я иду к вам!»

Дед Адама развернул скрученный лист вельвичии и быстро пробежался по тексту. Красивым почерком было нацарапано:

«…Когда я смотрю в ночь и не вижу ничего что могло бы не быть в тебе любимая моя ты… ведь ночь темная а в темноте ничего не видно из за того что темно… Но жизнь сложная вещь которая никогда не бывает легкой и не бывает разлуки ведь мы с тобой всегда можем быть вместе но главное помнить если тебя не будет ничего не будет мне так одиноко потому что холодно а с тобой не холодно потому что с тобой тепло и поэтому не холодно… И боль… В моем сердце пусто ведь там ничего нету а ты можешь чтобы там что то было хотя бы… Любовь и боль… Ведь иногда может все не получится но если захотеть то можно хоть и кажется что не получится но получится если захотеть не смотря ни на что и тем не менее… Я не забываю моя память тоже и моя душа когда как и ничего не имеет значение когда все проходит а потом ничего не происходит и ты разрываешься от слез по щекам как будто это капает дождь а не слезы а дождь который как слезы… Грусть… Где то далеко есть то что не близко что могло бы оказаться здесь рядом но это далеко и от этого не легко совсем все в груди сжимается когда так не хватает улыбки… Страдание… И если так быть то пусть будет ведь так суждено судьба делает это так чтобы мы что то сделали но мы ничего не делаем потому что судьба так делает а надо делать и тогда судьба уже будет… нам же так хочется счастья оно такое счастливое и что то обещали мне но не сдержали люди все плохие а мы нет наша любовь не то что любовь как у других она везде и хватай и наслаждайся весна сотрет следы слез с наших ресниц где растоптанные розы себе лежат…»

У Деда Адама дернулся глаз.
Он глянул на удаляющуюся фигуру Эльчина Сафарли. Дед понимал, что если подобные тексты, снижающие IQ до уровня птичьего помета, дойдут до людей, – случится беда: наступит массовая тупость. Нельзя было допустить, чтобы какой-то недоумок донес этот «Ящик Пандоры» до и без того настрадавшегося народа.

Дед разорвал лепестки, снял с дерева самодельный, гладкоствольный аналог мушкетного «Элизабет Брауна», зарядил и спокойно направил его на бегущего по тропинке Эльчина Сафарли. Дед Адама был метким стрелком. Он прицелился. Старик был абсолютно спокоен. Но в голове всплыли слова из кодекса воина: «Чеченцы не стреляют в спину».
Завет предков. Дед Адама не мог нарушить клятву чести.

Но, внезапно, он понял, что в этой фразе нет ни слова про задницу!
Дед Адама улыбнулся и нажал на курок.