Часть 1. Проповедник в мазуте
Цех встретил Андрея привычным грохотом и едким, до рези в глазах, запахом сварки. Андрей П. — или просто Батя — шел по проходу неторопливо, по-хозяйски. На нем была его любимая роба василькового цвета, которую жена Лена каждое воскресенье драила с хозяйственным мылом, чтобы ни одного пятнышка. На груди гордо красовалась нашивка, а в походке угадывалась та самая ветеранская «жилка» — чуть припадая на левую ногу, он нес себя как боевое знамя.
В курилке, зажатой между станком и стеллажом с ржавыми заготовками, уже собрался «приход». Молодежь — Витька, Паша и чернявый Сашка — жадно дымили дешевкой, ожидая, когда Батя начнет вещать.
— Слышь, Витёк, — Андрей прищурился, глядя, как парень прячет в карман телефон с открытым приложением ставки. — Опять в эту муть лезешь? Ты че, миллионер или просто бестолковый по жизни?
Витька замялся, потирая грязный нос:
— Да ладно, Андреич… Я просто на «Спартак» пяхатку кинул. Чисто для интереса.
— «Интереса», блин… — Андрей сплюнул на бетонный пол, где радужная пленка масла переливалась в свете люминесцентных ламп. — Запомни, щегол: казино и эти ваши ставки — это сосальня для безвольных кусков мяса. Ты думаешь, ты самый умный? Что ты систему вокруг пальца обвел? Да там на другом конце сидят такие ухари, что твою «пяхатку» уже расписали на свои яхты. Игрок — это не мужик. Это дырявое ведро. Сколько туда ни лей — всё в землю уйдет. Я вот, — он похлопал по нагрудному карману, где хрустели купюры, — зарплату получил. И я её до копейки домой принесу. Семья — это банк, который не прогорает, понял? А ты профукаешь всё, и жена твоя будет сухари грызть.
Пацаны кивали, глядя на Андрея с уважением. Вот он — пример. Ветеран, мастер, кремень...
...Вечер опустился на район серым саваном. Андрей шел мимо яркой вывески игрового клуба, притаившегося в подвале бывшей булочной. Неоновые огни «24/7» подмигивали ему как старая проститутка. Он остановился. В голове зазудело.
«Только на пять минут. Чисто стратегию проверить. Я ж не лопух какой, я контроль держу», — пронеслось в голове.
Внутри пахло кислым пивом, табаком и безнадёгой. Андрей сел за свой «счастливый» автомат в углу. Достал конверт. Пальцы, привыкшие к тяжелым ключам, мелко дрожали, когда он запихивал первую тысячу в щель.
— Ну, давай, зараза… Корми отца, — прошептал он.
Прошел час. Потом второй. Серый конверт опустел. Внутри у Андрея всё сжалось в холодный ком, но азарт, как ядовитая змея, гнал его дальше. Он вышел к банкомату в предбаннике.
— Так, — бормотал он, вбивая пин кредитки. — Двадцать тысяч. Сейчас «клубнички» вылетят, я всё верну. И зарплату восстановлю, и сверху Ленке на сапоги кину. Главное — не трусить.
Через сорок минут и эти деньги растворились в электронном чреве автомата. Андрей сидел, тупо глядя на экран, где крутились яркие фрукты. Лицо его осунулось, стало серым, как цех в субботу.
Дома было тихо. Лена ждала его на кухне. На столе — остывшие котлеты и квитанции.
— Андрюш, ты чего так поздно? Зарплату дали? — она посмотрела на него с надеждой, которую он уже продал за мигающие пиксели.
— Дали, — буркнул он, не снимая ботинок. — Задержали на проходной, проверка была.
Она увидела его глаза — пустые, шальные. И заметила, как он прячет пустой конверт.
— Опять? — голос её сорвался на шепот. — Андрей, мы же за прошлый месяц кредит не закрыли… Ты же обещал! Ты же на работе всем говоришь, что это яма!
— Закрой рот, Лена! — взревел он, хлопая ладонью по столу так, что вилки подпрыгнули. — Я мужик или кто?! Я свои копейки как хочу, так и трачу! Сидишь тут, ничего не делаешь, только ныть умеешь! Мои деньги — моё дело!
Лена закрыла лицо руками и тихо, по-собачьи заскулила. А Андрей стоял над ней, чувствуя, как внутри закипает праведный гнев — лучший способ заглушить собственную гниль.
2. Схемы для «умных»
Через неделю Андрей снова сидел в курилке. Лицо — кирпичом, голос — сталь.
— Короче, молодежь, — поучал он Сашку. — В интернете сейчас — одна лажа. Все эти крипто-шмипто, вложения под сто процентов — это для дегенератов. Лохотрон на лохотроне. Чтобы деньги заработать, надо гайки крутить, а не на кнопки тыкать. Запомните: если вам обещают халяву в сети — шлите лесом сразу.
Сашка уважительно кивнул:
— Да, Батя, правильно. Моего соседа так на полтинник кинули.
— Вот именно, — Андрей наставительно поднял палец. — Дураков жизнь не учит. А я таких за версту чую.
Ночью, когда Лена уснула после очередной порции успокоительного, Андрей сидел на кухне, подсвеченный синим светом смартфона. В Telegram мигал чат с неким «Марком — Финансовым Агентом».
Марк: «Андрей, послушайте. Я вижу, вы человек серьезный, ветеран. Мы работаем только с проверенными людьми. У нас закрытый пул. Вносите 300 тысяч — через неделю забираете 600. У нас инсайд по ставкам на лигу Китая. Это не игра, это математика».
Андрей: «300 тысяч — это много. У меня таких наличных нет. Всё в деле».
Марк: «У вас же есть недвижимость? Дача? Наш партнер подпишет договор обратного выкупа. Вы просто берете займ под залог на 10 дней. Это формальность. Зато закроете все свои кредиты и жене купите норковую шубу. Будете королем, Андрей. Или так и будете до смерти в мазуте ковыряться?»
Андрей посмотрел на свои ладони. Мазут въелся в кожу так, что не отмывался никаким «Чистиком». Ему до смерти хотелось стать «королем».
— Ну, сволочь, Марк… Не подведи, — прошептал он.
Договор он подписывал в пыльной машине у МФЦ. Менеджер — парень с лицом хорька и бегающими глазками — подсовывал бумаги.
— Вот тут подпись, тут… Это просто залог, Андрей Андреевич. Через неделю, как деньги вернутся, обременение снимем. Не волнуйтесь, мы солидная контора.
Андрей подписал. Он чувствовал себя стратегом.
«Ленка дура, ничего не поймет. А как принесу пачку денег — в ноги поклонится», — думал он.
Через десять дней телефон «Марка» стал «вне зоны доступа». Сайт «конторы» исчез. А еще через два дня на пороге квартиры стояли двое. Кожаные куртки, тяжелые взгляды.
— Здорово, Андрюха, — сказал один, лениво ковыряя в зубах. — Дачу мы твою уже выставили на продажу. А по квартире вопрос такой: либо ты до конца недели гасишь три миллиона штрафных пеней, либо освобождаешь жилплощадь. Договорчик-то почитай, там мелким шрифтом про проценты за каждый день просрочки, всё написано.
Лена, стоявшая за спиной Андрея, услышала только «три миллиона» и «освобождаешь». Она медленно повалилась боком, задевая вешалку. Лицо её вмиг перекосило, один глаз уставился в потолок, а из уголка рта потекла тонкая струйка слюны.
— Опять спектакли! — заорал Андрей на упавшую жену, стараясь перекричать собственный ужас. — Ты чё разлеглась, овца?! У нас люди в дверях, а она в обморок играет!
Но Лена не играла. Её забирали на носилках под завывание сирены. А Андрей стоял на лестничной клетке, курил «Приму» и выговаривал соседу:
— Вот бабы, а? Слабые, как газеты размокшие. Чуть трудности — сразу в отключку. Всё на мне, Палыч. Всё на моих плечах. Я её тяну, а она мне подлянки такие кидает своим здоровьем.
Часть 3. Храм на костях
В цеху Андрей стоял у верстака, методично вбивая штифт в посадочное гнездо. Удары были точными, тяжёлыми. Вокруг него снова собрался «кружок почитателей Бати».
— Вы поймите, пацаны, — Андрей вытер лоб засаленной ветошью, оставив на коже чёрный след. — Мужик без семьи — это как станок без станины. Болтает его, как дерьмо в проруби. Семья — это храм. Это твой личный окоп, где тебя всегда прикроют. Я вот ради Ленки своей… да я зубами асфальт грызть буду, чтоб у неё копейка была. Вы думаете, я тут ради интереса спину рву? Нет. Ради дома. Ради очага. Жену надо на руках носить, даже если она ворчит. Потому что она — твой единственный верный человек.
Сашка-чернявый слушал, открыв рот. Он вчера разругался со своей девчонкой, и слова Андрея ложились на душу, как целебная мазь.
— Золотые слова, Батя, — выдохнул Сашка.
— То-то же, — Андрей бросил ветошь на верстак. — Цените, пока живы. А то просрёте, как лохи, потом локти кусать будете.
В девять вечера «хранитель очага» не спешил домой. В квартире его ждал запах лекарств, инвалидное кресло, в котором сидела Лена после инсульта, и тишина, от которой хотелось выть. Её перекошенное лицо напоминало ему о просранной даче и кредитах. Ему было противно на неё смотреть.
Вместо дома он свернул в гаражный кооператив «Заря». В боксе №42 горел тусклый свет. Там пахло не святостью, а дешевым спиртом, кислыми огурцами и старым железом.
— О, Андрюха! — Гыкнул Колян, местный барыга. — Заходи, ветеран. Мы тут как раз «беленькую» вскрыли.
Там была компания под стать Андрею: бывшие зэки, перекупы и мутные типы, которые не задавали лишних вопросов. Андрей садился на перевернутый ящик из-под снарядов, опрокидывал стакан и чувствовал себя «королем». Там он рассказывал про войну, приукрашивая подвиги, и про то, как он «держит район».
— А чё жена? — спросил как-то Санёк, ковыряя в зубах спичкой. — Не ищет?
— Да чё она ищет, — Андрей сплюнул в угол. — Болеет она. Мозгами тронулась. Я ей и так всё — и врачей, и жратву, а она только мычит. Устал я, пацаны. Тяну эту лямку, как бурлак. Иногда кажется, что я святой, раз не бросил её еще.
Он пропадал там до рассвета. Приходил домой в пять утра, когда Лена, не спавшая всю ночь от страха и одиночества, смотрела на дверь единственным видящим глазом. Он не подходил к ней. Просто кидал на стол пакет с какими-то полуфабрикатами и заваливался спать, храпя на всю квартиру перегаром.
Лена была уверена: у него баба. Что он нашел себе здоровую, молодую, а её просто дожидается, когда она умрет. В ту ночь, когда он не пришел даже к завтраку, она доползла до ванной. Веревка была старая, бельевая. Она накинула её на трубу, задыхаясь от собственной немощи.
Тетя Валя зашла за солью в семь утра. Увидела незапертую дверь (Андрей опять забыл ключ повернуть), зашла — и закричала так, что проснулся весь подъезд. Она вытащила Лену буквально за секунду до того, как та обмякла окончательно.
Когда Андрей узнал об этом в больнице, он не заплакал. Он в ярости ударил кулаком в стену палаты.
— Ты чё творишь, овца?! — орал он на безмолвную жену. — Ты меня перед мужиками опозорить решила?! Весь цех теперь трепаться будет, что я жену до петли довел! Я для тебя — всё, а ты, дрянь неблагодарная, мне нож в спину?!
Лена только смотрела на него. В её глазу застыла такая пустота, что даже Андрею на секунду стало не по себе. Но он быстро отогнал это чувство.
Часть 4. Последняя корка
Прошел месяц. Андрей снова был «в седле». В курилке он теперь вещал о милосердии.
— Любить надо, пацаны. До конца. Вот у меня беда, жена — овощ практически. Другой бы бросил, в интернат сдал. А я — нет. Я за ней ухаживаю, кормлю с ложечки. Потому что мужик — это ответственность. Самый родной человек, как-никак. Беречь надо, пока дышит.
Молодые слесари чуть не плакали. «Герой», — шептались они.
Дома «герой» сидел на кухне и люто ненавидел этот мир. Квартиру вот-вот должны были отобрать коллекторы. Денег не было даже на сигареты — всё проиграно, всё слито «менеджерам» из телеграма.
Он пришел со смены злой, как цепной пес. Голодный, промокший под осенним дождем.
— Чё, жрать есть чего?! — рявкнул он, заходя на кухню.
Лена сидела у стола. Она пыталась почистить картошку, но пальцы не слушались, и ошмётки кожуры валялись повсюду.
— Андрей… — прохрипела она. — Ты… хлеб… забыл…
Андрей замер. Он вспомнил, что она просила его купить хлеба еще утром. Он обещал. Но по дороге зашёл в «игровую зону» на пять минут, слил остатки налички и выскочил оттуда в таком бешенстве, что забыл про всё на свете.
— Хлеб? — он шагнул к ней, и его лицо стало багровым, вены на шее вздулись, как канаты. — Ты мне про хлеб заикаешься, мразь?! Я тут за всё плачу, я кредиты гребу, я тебя, параличную, содержу! А ты мне — «хлеб забыл»?!
— Я… я голодная… — прошептала она, пытаясь прикрыть лицо здоровой рукой.
— Голодная она! А я сытый по горло твоим нытьём! — он сорвался.
Он схватил её за волосы и рванул из кресла. Первый удар ботинком пришелся под дых. Лена сложилась, хрипя.
— На, жри! — орал он, нанося удары по рёбрам, по бёдрам, по этой тонкой шее, которую так берегли врачи. — Это тебе за хлеб! Это тебе за петлю! Это тебе за то, что жизнь мою сожрала, скотина!
Он бил её долго. Тяжело. Как забивают сваи. В голове у него не было жалости — только ядовитая радость от того, что он наконец-то «наказывает» того, кто виноват во всех его бедах.
Когда он остановился, Лена не двигалась. Она лежала на линолеуме среди картофельных очисток. Из уха текла тонкая, яркая струйка крови. Андрей сплюнул, вытер пот со лба и пошел на балкон курить.
— Сама напросилась, — буркнул он, глядя на темные окна соседнего дома. — Надоело выслушивать упреки.
Она умерла в больнице, не приходя в сознание. Разрыв селезенки, сопутствующие травмы. Следователю Андрей сказал: «Упала с кресла, я спасти пытался, искусственное дыхание делал — видимо, ребра сломал случайно. Виноват, не рассчитал силы, ветеран же, руки привыкли…»
Ему поверили. Или сделали вид, что поверили. Списали на несчастный случай.
Эпилог. Твердолобый выблядок
На кладбище выл ветер. Андрей сидел на могильном холмике, подстелив газету «Труд». Перед ним — чекушка водки и два гранёных стакана. Один — себе, другой — накрытый куском черного хлеба (купил всё-таки).
Он выпил, крякнул, затянулся горьким дымом «Примы». Пепел падал на свежую землю могилы, смешиваясь с грязью.
— Эх, Ленка… — прохрипел он, глядя на крест мутными, отёкшими глазами. — Вот видишь, чё ты наделала? Говорил я тебе: не зли меня. Слушайся мужа. Мужик — он голова, он всё знает. А ты? Всё наперекор. Характер свой показывала. Была бы ты поумнее, щи бы сейчас дома хлебали.
Он стряхнул пепел прямо на табличку.
— Сама виновата. Спровоцировала. Женщина должна знать своё место, тогда и любовь будет, и забота. А ты не ценила. Я тебе всю жизнь отдал, а ты мне — «хлеб забыл»… Эх, подставила ты меня, Лен. Сижу вот теперь один, как сыч. Но ничего, я справлюсь. Я мужик крепкий.
Он поднялся, чуть пошатнувшись. Поправил засаленную кепку и побрел к выходу, припадая на левую ногу. Завтра он снова пойдет в цех. Снова сядет на лавку. И снова будет рассказывать пацанам, как важно любить своих жен, пока они живы.
