Историйка восемьдесят седьмая
Каждый раз, вспоминая про какое-нибудь уголовное дело, почти стершееся из памяти, становится будто неловко.
Это всегда чья-то трагедия, а следователю рабочая рутина. Порой нужен триггер, что бы вспомнить. А вспоминая, удивляешься сама себе – как много фрагментов, моментов, деталей память заботливо запихивает подальше.
Вчера мне на работе понадобились ножницы разрезать веревку и прокурор, видя активные поиски ножниц по всем кабинетам коллег, посмеялся про портняжку.
И я вдруг вспомнила эту историю.
В ту осень об убийстве дежурный сообщил в прокуратуру в разгар рабочего дня, сообщив, что на 02 позвонил ребенок, сказал, что мама убита и назвал адрес.
Для проверки, а не детское хулиганство ли, в адрес этого частного сектора съездил участковый.
Двери в доме заперты, никто не открывает, но адрес оказался из тех, что в милиции «на слуху», поскольку с него неоднократно поступали сообщения о семейных дебошах. И в семье действительно есть ребенок – подросток.
Когда мы с прокурором и прочим оперативным табором прибыли на место происшествия, двери в дом были вскрыты (участковый нашел мать потерпевшей и вызвал скорую помощь). Врачи как раз выходили во двор и сообщили нам, что в комнате труп женщины с проникающими ранениями живота.
Участковый пытался вывести из дома мать погибшей которая ругалась на скорую помощь, милицию, зятя и погибшую дочь. Фельдшер вкатила ей успокоительное и соседи увели ее с собой.
Большинство бытовых убийств совершается в условиях абсолютной очевидности. Убийцы не заботятся о сокрытии следов преступления и, чаще всего, равнодушно наблюдают последствия, или даже спят.
Так и тут было. Труп женщины лежал в комнате на полу в луже крови, а убийца – сожитель погибшей, спокойно спал пьяным глубоким сном на диване.
Девочку подростка нашли в комнате, она сидела на кровати в углу комнаты в обнимку с портфелем и смотрела в голое окно. Судя по тому, что окно выходило во двор, она видела всю суету участкового, скорой, крики бабушки и приезд следственно-оперативной группы, но не вышла и не отреагировала, находилась в явном шоке. Пришлось снова вызвать скорою помощь и послать за бабушкой.
Однако задача следователя заниматься не подростком, а осмотром места происшествия, то тем и занялась.
Орудие убийства валялось прямо возле трупа – здоровые железные портновские ножницы производства времен позднего СССР. У моей бабушки такие были, здоровенные с чуть облезшим зеленым эмалевым покрытием ручек. На столе и на полу в комнате валялись скомканные куски розовой ткани.
Так вот, судя по поверхностному осмотру трупа, смерть наступила от массированной кровопотери вследствие нескольких проникающих ранений в область живота с повреждением жизненно важных органов. Иных телесных повреждений на трупе не было.
Опера тем временем разбудили сожителя, по странному стечению обстоятельств, носившему фамилию - Портнягин.
Он равнодушно посмотрел на труп, окровавленные ножницы и сообщил, что так ей надо.
Позже, изучая приговоры по его предыдущим судимостям выяснилось, что он только – только отбыл срок за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью ей же. Только в тот раз он ударил её ножом, но женщина выжила. И преступление совершил на глазах тогда еще маленькой падчерицы.
Допрашивая его узнала, что поводом к нынешней ссоре послужил тот факт, что сожительница не накрыла ему стол обед, а занималась дурацким шитьем штор на окна в комнату дочки, расстелив ткань на столе, тем самым лишив его возможности пообедать. Поэтому он, разозлившись на выказанное пренебрежение, выхватил из её рук ножницы и нанес несколько ударов в живот. После чего выпил водки, поел суп из кастрюли и лег спать.
Труп обнаружила дочь, вернувшись из школы домой.
Когда мы уже уезжали с места происшествия приехали органы опеки за девочкой.
Оказывается, пока я писала протокол осмотра, прокурор стал выяснять когда бабушка, как выяснилось единственная родственница, заберет девочку. Однако бабушка отмахнулась, со словами «я не намерена воспитывать еще одну дуру».
Она и при допросах пояснила, что считала погибшую дочь идиоткой, поскольку та жила с домашним тираном и «поделом ей» раз мать не слушала.
Женщина считала себя глубоко оскорбленной этим и всё время твердила, что была права и вот, что вышло.
Когда вновь предложили подумать над опекой внучки, она недоуменно воззрилась на нас и пояснила, что у неё маленькая пенсия.