Семейные узы⁠⁠

В тот вечер, когда на экране телефона вспыхнуло имя сестры, я замер. Мы не общались полгода, а до этого — два года тишины после ссоры из-за наследства. Ее голос, сладкий, как сироп, сразу насторожил: "Привет, братик! Давно не виделись. Можно заскочу на чай?"

Она пришла с тортом, купленным в ближайшем магазине, и с улыбкой, которая не дотягивала до глаз. За чаем разговор скатился к ее съемной квартире, сыне-подростке и проблемах с "плохими соседями".

"Ты же не бросишь нас? — она положила руку на мою, будто мы были близки. — Нужна прописка, ну, для школы Сашки. И мне… чтобы работу оформить. Кредиты оформлять и прочее.

Молчание повисло, как нож. Вспомнились ее отсутствие на похоронах отца, забытый день моего выпуска, ее слова: "Сам разберешься". А теперь — ее сын, которого я видел лишь на фото в соцсетях, должен "временно прописаться в моем доме?

"Нет, — ответил я, глядя, как ее улыбка тает. — Прописка — ответственность. Ты исчезнешь, а долги, банки, коллекторы, проблемы — останутся мне". Несовершеннолетнего потом вообще не выписать. Попробуйте как нибудь решать свои проблемы самостоятельно.

Она вскочила, чашка грохнулась о пол. "Ты даже семье помочь не можешь! — голос сорвался на визг. — Я одна сына тяну, а ты эгоист!" Ее гнев был театральным, словно отрепетированным для таких моментов.

После хлопнувшей двери я нашел под диваном конверт — внутри документы на регистрацию, уже заполненные ее данными. Она была уверена в моем "да".

На следующий день она прислала голосовое: "Прости, погорячилась… Ты же не расскажешь маме?" Мама, которая звонила мне в слезах после каждой их ссоры. Мама, чей покой я берег, скрывая правду о наших с сестрой отношениях.

Сейчас, глядя на закат за окном своей квартиры — тихой, своей — я понимаю: иногда родственная кровь гуще воды, но в ней тонут, если не научиться плыть самому. Ее обида — цена моего спокойствия. И, возможно, это единственный честный диалог, который у нас был за двадцать лет.

Пока тишина, не звонит и не пишет, пока ей ничего не понадобилось.