Паучий король. Часть 2⁠⁠

Паучий Король. Часть 1

Блестящие от слез щеки и перекошенный от визгов рот делали Олесю похожей на ребенка. На маленькую, премиленькую девочку, которой та была в детстве. Это сходство заставило Ирину, не задумываясь о своих действиях, подбежать к дочери и взять ее на руки.

— Он под кроватью! Под кроватью!

— Тш-ш, — успокаивающе шепнула Ирина, — Никого здесь нет. Это просто сон.

Какая-то материнская энергия питала женщину изнутри, благодаря которой со взрослой дочерью на руках, она смогла дойти до своей спальни.

— Закрой дверь! — прокричала Олеся после того, как приземлилась на мягкий матрас.

— Конечно-конечно, сейчас.

Олесин дикий взгляд, который не отрывался от щели под закрытой дверью не на шутку разволновал мать. Она подошла к дочери и обняла, совсем как в детстве:

— Что тебе такое снилось?

— Это был не сон! Не сон, мама! Я не спала!

От ее рыданий становилось горько. Ни один нормальный человек не сможет спокойно смотреть на страдания своих детей, поэтому ещё крепче прижала к себе дрожащую, как замерзший котенок, дочку.

— Даже если не сон, сделай вид, что тебе это приснилось, родная.

Спустя пару минут Олеся перестала всхлипывать и немного успокоилась, потому Ирина решила попробовать ещё раз:

— И все же, что тебя так напугало?

После вопроса дочь снова съежилась и напряглась, а потом тихо прошептала:

— Паук.

Мать вздохнула. Облегчение то было или раздражение, она и сама не понимала. Олеся с самого детства до смерти боялась пауков, одно время даже называла их как-то по-другому. Название было таким дурацким и смешным… Кажется Пачи-Коль. Или что-то в этом духе. Именно с паузой по середине. «Пачи-Коль пишел за мной», — невнятно пищала Олеся сквозь ребяческие слезы. Потом, когда подросла, страх никуда не делся. Если в какой-то из комнат Олеся видела паука, могла по несколько дней туда не заходить, даже если ей говорили, что прогнали. А как-то раз в дочкином роскошном кукольном домике завелась безобидная косиножка, так дочь к нему с тех пор так ни разу и не притронулась. Пришлось подарить соседям.

Фраза «Вдруг там пауки» стала одной из самых часто произносимых. Ирина надеялась, что со временем дочь перерастет фобию, поймет, что бояться нечего, но, к ее огромному сожалению, этого не произошло.

— Вот что, — решительно произнесла мама, — завтра утром я запишу тебя к психотерапевту. Одному из лучших! Я больше не могу смотреть, как ты страдаешь… из-за такой глупости.

— Он не поможет, мама.

— А ну, отставить скепсис. Нужно хотя бы попробовать.

А потом Ирине в голову пришла гениальная, по ее мнению, идея. Она и сама кое-что умеет, ведь не зря же последние несколько лет Ирина таскалась по самым разным терапевтам, изучала психологию и всякие духовные практики в поисках своего дзена. Отношения с мужем всегда были непростыми из-за повышенного либидо последнего. Иными словами, супруг готов сношать все, что шевелится и, желательно, с сиськами. Сколько было ссор, обещаний исправиться, сколько Ирининых слез пролито, и сколько алкоголя выпито из-за душевных ран. Да, был период в ее жизни, когда она просто запивала свое горе, топила в вине собственную личность, пока не опустилась до своего дна. Вот тогда и начались походы по психотерапевтам. Благодаря им или вопреки, она поняла, что ее счастье — это деньги. Это их дом — почти триста квадратов безупречного дизайна, который она сама разрабатывала. Счастье — это новенький электрокар. Счастье — это домработница, которая приходит несколько раз в неделю, чтобы приготовить еду и прибраться. Счастье — это поездки во все стороны света. И, наконец, счастье — это спокойствие за своего ребёнка, ведь она никогда не будет нуждаться, как семья Ирины когда-то. А любовь… существует ли она вообще для неё? Свою любовь она покупает у страстного юнца с фигурой Аполлона, которому снимает квартиру на деньги мужа. И это было чертовски приятно побывать на его месте, сделать кого-то зависимым от себя, чувствовать власть над другим, и пусть ее врачи говорят, что это лишь иллюзия благополучия… Сами бы попробовали пожить такой жизнью, в которой каждый день ты можешь заниматься всем, чем угодно, не думая о том, что завтра будет нечего есть и негде спать. Сегодня Ирина дизайнер интерьера, завтра — художница, послезавтра — инструктор по йоге, а потом и вообще психотерапевт.

— Хочешь, я попробую погрузить тебя в транс? — предложила мать.

— Чего? — Олеся скривила свое заплаканное лицо, а брови поползли вверх.

— Я могу устроить сеанс гипноза, который поможет тебе вспомнить, откуда взялся твой страх.

— Я предпочитаю работать с профессионалами.

— Ну пожалуйста, дочка, доверься. Мне бы не помешала практика.

— Ты хочешь стать психотерапевтом?

— Ну а чем черт не шутит? Я хочу делать людей счастливыми.

Олесин взгляд, полный непонятного укора, Ирина предпочла не замечать.

****

За широкими окнами родительской спальни занялась утренняя заря. Олесина спина лежала на горе подушек.

— Ты должна полностью расслабиться, — говорила ей мать, — Ка-а-аждый твой мускул от головы до самых пяток должен находиться в покое. Если сомневаешься, напряги все тело, а потом расслабь.

Олеся сделала, как было сказано. Какая-то легкость овладела ей. Что ни говори, а с мамой всегда было спокойно, она всегда защитит. К тому же она имела интересную способность — заражать своими настроением и энергетикой других. Со временем мама стала похожа на типичную героиню сериала с богатым мужем — глуповатую, высокомерную, но необычайно легкую и безмятежную, вечно улыбающуюся и смеющуюся с придыханием, характерным для благородных дам.

— Слушай только мой голос, очисти голову от посторонних мыслей. Тебе нужно сосредоточиться лишь на том, что я говорю. Закрой глаза.

Олеся подчинилась и перед глазами сам по себе появился образ пугающих паукообразных рук, что заставил ее тело вздрогнуть и напрячься. Мама, заметив это, ласково погладила Олесю по запястью, отвлекая от тревоги и страха.

— Я хочу, чтобы ты вспомнила, когда ты первый раз испугалась паука.

Олеся приподняла голову и открыла глаза:

— Как я это должна вспомнить? Наверное, это было, когда у меня мозг-то не работал.

— Так… ляг обратно и закрой глаза. Вспомни или хотя бы попытайся.

Олеся углубилась в воспоминания — сотни тысяч встреч с пауками, какая была первой? Среди этих картинок мигала сама по себе рука-мутант.

— О, боже, — прошептала Олеся, видя в своей голове как эта рука пускает паутину.

— Ты вспомнила?

— Нет. Я вижу… — Олеся замешкалась. По какой-то причине ей не хотелось рассказывать маме всей правды. Она боялась, что та примет Олесины слова за сумасшествие, а потом в приступе гиперопеки упрячет в какое-нибудь психучреждение.

— Что ты видишь, дочка?

— Пауков… — соврала Олеся.

Довольно долгое время мать пыталась проникнуть в мозг дочери, вычленить то самое, но ничего не выходило. Никаким трансом здесь даже не пахло, что неудивительно, ведь мама — не профессионал, хотя очень любила, понахватавшись поверхностных знаний о чем-либо, мнить себя специалистом. Сначала девушка подумала, что то было лишь пустой тратой времени, но, по всей видимости, эта процедура все-таки запустила некий сложный процесс и дала свои плоды.

Воспоминания приходили к ней на протяжении двух следующих дней. Они врывались в ее мозг слишком внезапно, случайными вспышками, стреляющими молнией. События прошлого разбросались в хаотичном порядке, что не позволяло понять логику и вызывали какую-то эмоциональную путаницу. В центре ее внимания всегда был мужчина, к которому Олеся испытывала сначала нежность и привязанность, но потом что-то случилось, и ее чувства переменились на страх.

Казалось, что в жизни не было ничего важнее разгадки, и работа с личной жизнью отошли на второй план. Федя не звонил, но это было даже к лучшему — Олесю не покидало ощущение сгущающихся туч. В родительском доме она то и дело натыкалась на пауков, они заполонили каждый угол, и ей приходилось, стиснув зубы бороться со своим страхом вместо того, чтобы бежать. Да и бежать было некуда, они найдут ее везде, потому что…

— Мушка моя, — все громче звучало в голове.

Ночевала она в кровати вместе с матерью. Но это не спасало от противных прикосновений, ощущающихся сквозь сон. Кто-то гладил Олесю по волосам, больно царапая кожу головы, и она все больше тонула в отчаянии. Визит к психотерапевту запланирован только через пару дней, но Олеся понимала, что терапия не поможет. Здесь дело в чем-то другом. В том, что ни одна наука мира не сможет объяснить.

****

Смутные подозрения грызли разум Ирины. Домыслы были настолько тревожными, что верить в них абсолютно не хотелось. Но задачка-то элементарная. Нужно лишь сбросить с глаз пелену самообмана и сложить два и два. Параноидальный бред, заставляющий Олесю передвигаться по дому с баллончиком Дихлофоса; слуховые галлюцинации, а это именно они, судя по тому, как дочь прислушивается к тишине, а потом водит глазами по сторонам. Ну и, разумеется, отсутствие сна с синдромом беспокойных ног. Две ночи они толком не спали, потому что Олеся дергалась и ворочалась в кровати, потом снова к чему-то прислушивалась и кого-то стряхивала с себя.

Вывод напрашивался сам собой — наркотики. Это осознание разрывало Ирине душу, и она изо всех сил пыталась подавить в себе желание вывести дочь на чистую воду. Пусть лучше откроется психотерапевту, проработает проблему, а она, как мать, будет всячески поддерживать.

Олеся начала походить на зомби со своими кругами под глазами и заторможенностью.

— Давай попробуем ещё раз, мам, — попросила дочка перед тем, как скользнуть в постель.

На прикроватной тумбочке стоял баллон Дихлофоса, и эта спальня оставалась одной из немногих комнат, в которой не воняло им. На самом деле, Ирине тоже показалось, что в этом сезоне действительно развелось слишком много пауков. Наверное, из-за жары. Прежде чем позвать дочь спать, она убила нескольких толстяков, что приютились в этих стенах.

— Что попробуем?

— Гипноз. Я очень хочу вспомнить что-то важное, но не могу.

У Ирины с приятной теплотой внутри разливалась льстивая мысль, что Олеся в неё поверила. Но на смену этой мысли в душу опускался горький осадок от догадки, что ее дочь сейчас находится в таком отчаянном положении, что согласна зацепиться за любую соломинку.

— Тебе нужно полностью расслабиться и закрыть глаза…

После нехитрых приготовлений и пары вспомогательных вопросов, оставшихся без ответа, женщина поняла, что ее дочка просто уснула. Уставшая и вымотанная. В подтверждение этого Олеся пару раз вздрогнула и засопела. Ирина, пользуясь моментом, тоже легла рядом в надежде, что им двоим удастся хоть сколько-нибудь поспать.

Как вдруг Олеся, тихонько всхрапнув, заговорила:

— Мамочка, забери меня.

— Я здесь, милая, я рядом.

— Это не я говорю. Это бабушка.

— Какая бабушка?

— Баба Нюа, — по-детски прозвучала Олеся.

— Может, Нюра?

— Да. У неё плохо пахнут ноги…

— Где ты сейчас находишься? — Ирина осторожно, чтобы не перебить, приподнялась на локте.

— У бабушки в деревне. Она разматывает бинты, а у неё там болячки. Она плачет.

Олеся ещё плотнее зажмурила веки, а затем нахмурила брови, уголки ее рта потянулись вниз. Нижняя губа задрожала и выступила вперёд, совсем как у младенца. Это выражение лица делало ее сейчас такой похожей на маленького ребёнка, что Ирина поспешила успокоить дочку.

— У бабушки Нюры были трофические язвы на ногах, — мягко пояснила она, погладив по плечу.

— Она говорит: «Не хочу больше жить, мамочка, забери меня к себе». А я стою рядом и тоже хочу к мамочке. И кровать такая высокая, я не могу залезть. Зачем, говорит, мне девчонку подкинули, я сама еле живая.

— О, господи.

— Она дает мне кашу, а я не ем она невкусная… Не сладко… И чай такой же противный. Мне так хочется вкусного, а бабушка говорит, что нет ничего.

— У неё сахарный диабет, ей ничего сладкого нельзя.

— Я на улице играю одна. Мне скучно. Я вижу дядю. Он смотрит на меня и улыбается. Говорит: «Хочешь петушка на палочке?» А потом выносит мне ложку, а в ложке леденец.

— Кто этот дядя? Как его зовут?

— Он ведет меня к себе домой, мы играем.

— Что это за дядя?

— Он со мной добр и ласков. Обнимает меня, гладит волосы, трогает, проверяет, не обсикалась ли.

— Как его зовут?

Олеся пропускала вопросы мимо ушей. Ритм ее речи ускорялся, и мать заметила, как быстро начала вздыматься грудная клетка девушки.

— У него руки странные, на них много пальцев. Говорит, что с ним никто не дружит из-за этого. И он такой большой.

— Олеся, как его зовут?

— Мы играем в мячик у него дома. Он укатился в угол. Я бегу за мячиком. А он в чем-то липком. На мяч заполз большой жук. Он противный, я боюсь. А Пачи-Коль сказал, что если я буду с ним дружить, паук меня не тронет.

— Пачи-Коль? Его звали Пачи-Коль?

— Он называет меня мушкой и просит жужжать. Он смеется и угощает меня петушком на палочке. Но, на самом деле, это просто леденец в ложке. Мы играем в мушку и паука. Он всегда меня ловит и больно трогает своими странными руками.

— Где он тебя трогает?!

В какой-то момент Олеся перестала делать вдох, и вся ее речь лилась на выдохе. Слова, сдерживаемые в себе много лет, будто река, бурным потоком выходили изо рта. В легких заканчивался кислород, отчего голос становился все ниже.

— Он щекотит сильно… Больно. Мне не нравится эта игра, я хочу уйти, но он берет в руку паука и говорит, что если я не буду слушаться, паук меня сожрет. А ещё если я кому-то расскажу, они придут за мной. Их будет много… Он сказал, что умеет делать паутину. У него она на руке… Липнет к пальцам, белая.

— Все, хватит, Олеся! Просыпайся! Слышишь?

— Они придут! Заберутся внутрь тебя и будут грызть изнутри. А потом, когда сожрут все, отложат яйца, проткнут твою кожу, и она будет трещать как паутина! И ты будешь валяться дохлая! Дохлая и пустая муха! — Грязные, гадкие слова вырывались из уст, и голос ее сделался таким грубым, скрипучим, жаждущим. Мимика тоже будто ей не принадлежала. Лицо сделалось злобным, даже хищным.

— Олеся, проснись же!

Пугающе насмешливое и суровое лицо дочери сменилось на испуганное детское личико. Глаза, полные слез раскрылись, и мать, что есть сил прижалась к ней.

****

— Это я виновата… — Мать беспорядочно открывала ящики кухонного гарнитура и пыталась что-то найти, — Это все из-за меня.

— Мам, я ничего не понимаю.

— Не помню, сколько тебе было. Два, четыре, может, три. Твой папа… В общем, я узнала, что у него есть другая. Я собрала вещи и ушла. Уехала вместе с тобой к своей маме, но нужно было на работу устраиваться. А тебя деть некуда было. Ты же в сад не ходила, бабушка тоже работала, а няня стала мне не по карману. Поэтому мы отвезли тебя к прабабушке Нюре в деревню. Не помнишь, наверное, дом у нас был в Вилянихе. Пока я работала и администрацию кошмарила, чтобы тебя ближайшее время приняли в садик, тебе нужно было где-то побыть… А потом прабабка позвонила, сказала, чтобы забирали, ты слишком истерила. Ты рассказала ей?

— Про мужика этого?

Мать кивнула.

— Нет, я боялась.

— Боже, в этом доме вообще нет ни капли выпивки? — Ирина разочарованно хлопнула ещё одной дверцей.

— Мам, пожалуйста, не надо. Не пей, ты же так долго держалась.

— Да как я могу? — Мать закрыла лицо руками и завыла, словно медведица, потерявшая медвежонка, — Что он с тобой делал? Что он творил с моей малышкой? А я… я была так далеко!

— Мам, он ничего такого… Нет, правда! Ничего не делал, — Олеся задумалась, прикидывая, какой вред нанес ей этот урод. Именно из-за него она до смерти боится пауков. Да, он трогал ее, иногда даже нюхал. Этот извращенец желал ее, но… Слава Богу, он не успел, — Это так странно… он действительно пускал паутину…

Мать развопилась ещё громче, ещё быстрее потекли слезы:

— Да не паутина это была!

— А что же?

Ирина мягко приземлилась рядом с Олесей, на один из стульев за кухонным столом.

— Детка, иногда твой мозг начинает работать неправильно, чтобы защитить. Он искажает твои воспоминания, чтобы не травмировать психику. Я думаю, тебе врач объяснит… А сейчас не думай об этом. Прошу тебя, просто забудь.

И как назло перед глазами встала картинка, как она стоит на коленях дома у Паучьего короля, а он, сидя в кресле перед ней показывает свой удивительный дар. Паутина огибает его пальцы, буквально течет из ладони, и он стряхивает ее. А она сыпется и сыпется на пол, словно снег.

— Нет, мама, клянусь тебе, это была паутина.

****

Паучий король. Часть 3. ФИНАЛ