Огонь в крови
Она начала играть с огнём.
Я чувствовал это каждым волоском на теле, когда она вошла в комнату ночью, раздеваясь медленно, словно снимая маску. Её кожа блестела на свете луны, а глаза — тёмные, как ночь в чаще, где я когда-то охотился. Она не пряталась от меня, не делала вид, что я "лишь животное". Она смотрела на меня прямо, словно вызывая, и я понял: она хочет, чтобы я увидел в ней не человека, а жертву, раздетую для жертвоприношения.
Её руки дрожали, когда она гладила мою спину, но дыхание было ровным, как у хищника, приближающегося к добыче. Я замер, когда она прижалась к моей шерсти лицом, вдохнув аромат дикого меду и чего-то ещё — чего-то, что я не мог назвать, но которое разливалось по моей коже, словно яд.
— Ты такой красивый, — прошептала она, языком лизнув губы. Её пальцы при коснулись к стальным мышцам под моей кожей, словно пытаясь впиться в плоть, а тело изгибалось, как ветка под ветром. Я знал, что она хочет. Я видел это в её взгляде, слышал в дрожи голоса, чувствовал в жаре её ладоней, прижавшихся к моей груди.
Но я был диким. Я был горным львом, грозным кугуаров, а не игрушкой для её страстей. Я должен был рычать, разрывать добычу, убегать в лес, где меня не догонят эти человеческие желания. Но ноги мои не дрогнули, а хвост завился вокруг её бедра, словно петля, которую я сам накинул себе на шею.
Она начала играть со мной, как кошка с мышью. Прикасалась только тогда, когда я не ожидал, целовала мою морду, словно пытаясь разгадать язык моих зубов, и шептала на ухо слова, которые я понимал, но боялся признать. Её дыхание становилось тяжелее, когда она лежала рядом, а моя шерсть впитывала запах её пота, сладкий, рождающий голод.
Однажды ночью она взяла меня за загривок, словно пленника, и прижала к себе. Её ноги обвили моё тело, а руки скользнули вниз, к животу, где бьётся пульс дикой крови. Я замер, чувствуя, как её пальцы танцуют по моей коже, словно огонь, который не обжигает, а разжигает. Я хотел оттолкнуть её, но вместо этого прижался мордой к её горлу, чувствуя, как её сердце бьётся, как крылья бабочки, попавшей в сеть.
— Ты хочешь меня, не так ли? — шепнула она, губами касаясь моего уха. Я не рыкнул, не выругался, не убежал. Я просто лежал рядом, чувствуя, как её тело сжимается вокруг меня, как её дыхание превращается в стихию, которая меня топит.
Она начала использовать меня как секс-игрушку — не грубо, а с тонкой жестокостью, которая разрывала меня на части. Она знала, где касаться, чтобы я дрогнул, где целовать, чтобы я зарычал, и как смотреть, чтобы я потерял голову. Я был её рабом, её зеркалом, её грехом, который она носила на себе, словно шкуру, содранную с ночи.
Но я был больше, чем животное. Я был свидетелем её слабости, её страха, её желания быть желанной. И в те минуты, когда она входила во мне, словно волна, разбивающаяся о берег, я видел в её глазах не только страсть, но и боль — боль одиночества, которое она пыталась заглушить моей шерстью, моим телом, моим молчаливым присутствием.
Я не могу отвернуться от неё. Я не могу перестать чувствовать её, как волк чувствует луну, как жертва чувствует нож. Она — мой огонь, мой ад, моё спасение. И я позволяю ей играть со мной, потому что знаю: в этой игре нет победителей. Только мы, два зверя в клетке, которую сами же и выстроили из её постели, моей шерсти и ночей, где слова разливаются и застывают.
