Ну чё ты, ну кинь палку-то...)
...Пасмурным вечером, уставший, я шёл домой парком.
Гудящие после смены ноги просили покоя. Я увидел редкую лавку и смутный силуэт на ней... "Добрый вечер" - хмуро поздоровался я. Ответа не последовало, но мне было уже без разницы - я освободил ноги от обуви и начал поиск сигарет по карманам своей замызганной куртки. Слегка мутило от смеси веществ, контрастная реальность непонятно гармонировала с тягучей ватой вечернего сумрака...
Найдя сигарету, затянулся... Ушёл сознанием во внутренний туман собственных грез и невзгод, под умиротворяющий шум стоящих рядом с парком старых пятиэтажек.
Шорох разрываемых весёлыми лапами травы вывел из приступа меланхолии... Пёс, само воплощение жизнерадостности, нёсся со всех лап, урча, и сдерживая бодрый гафк палкой, зажатой в зубах... Подбежал к лавке, ткнулся соседу во внезапно кирзовый сапог и звонко обозначил свою жизненную позицию вместе с готовностью сейчас! сразу же! непременно! броситься! за палкой! и! принести! хозяину!
Сосед по лавке пыхнул крепкой смесью табака, ни капли не похожей на селитру моего синего винстона, сурово потрепал пса по холке, нагнулся за палкой, кряхтя, и с шумом, залихватски для возраста, крякнув, отправив её глубоко в траву лужайки парка...
Пёс, как распрямлённая пружина, ринулся в направлении броска, заливая вечереющие просторы бодрым лаяньем, и исчез в траве, изредка проявляя свою бдительность утробным рыком то тут, то, неожиданно, там.
- Сына моего псина, Артёмки... Сам то я его пережил, вишь, а собаку пока не смог.
Я вздрогнул от неожиданно скрипучего голоса, подавился дымом и еле сдержался, чтобы не закашляться.
- А что случилось-то, б.ать?
- Хулиганы. Милиция так сказала. Шёл домой парком вечером, присел на эту вот лавку, да тут его и нашли, не дышал уже. Многого не успели сказать друг другу, да кто же ждёт её, костлявую, по приглашению... Приходит без спросу, уходит, чтобы опять вернуться... У меня один вопрос к ней с тех пор...
...помолчал...
- Какой же, бать?
- Почему она путает? Зачем детей забирает раньше родителей? Это же как две жизни за раз забрать - и ребёнка своего, и родителя...
Снова потянуло гарью махорки, отсыревшей, потрескивающей, тяжёлой... Морок спал... Полуобернувшись, увидел я поеденную червями деревянную фигуру, творение рук муниципального краснодеревщика, память в дереве воплотившего... Рассечённую болью колоду тела скульптуры, в области сердца чревоточину многолетнюю скрывающую...
Протянула она сучковатую руку ко мне с грубо свёрнутой сигаркой... - Да ты кури, кури, Артёмка... Дело к ночи, а кто знает, настанет ли утро снова...
...Отшатнулся... На ватных ногах поднялся, не в силах бежать... Крик рвался из груди, полный ужаса, жалости, восхищения преданностью...
Бежал, стыдясь себя, своего страха, своих ватных босых ног, забытой у лавки обуви... Бежал от того нечеловеческого клубка вечной душевной боли...
А где-то далеко сзади раздавался жизнерадостный лай...