Немного о войне
1944 год. Ошская область, закрытый городок Сулюкта. Там были шахты, добывали уголь - по тем временам стратегическое сырьё. В этом городке при шахтоуправлении служила радисткой-телетайписткой молодая женщина Ольга. Солдатка, муж на фронте с июля 1941. Трое детей. А была она красавица необыкновенная: золотая коса в руку толщиной, ярко зелёные глаза, кожа нежно-белая, какая бывает только у рыжых. Троё родов, конечно же, фигуру подпортили — бедра поплыли, живот наметился, НО! Грудь, рост, талия, брови вразлет, голос певучий, улыбка... Короче, оставшиеся мужики и пришедшие с фронта инвалиды балдели и шалели при взгляде на неё. Но все помнили мужа Ольги, Михаила, летчика-радиста, охотника, мастера на все руки, и этими мастеровитыми руками умеющего таких плюх навешать, что только держись. А посему не охальничали. Да и сама Ольга могла и словом отбрить — только стой и обтекай на ветру, и рукой так треснуть — мало не покажется.
Но вот приехал однажды в городок уполномоченный из Фрунзе — не то план выбивать, не то еще за какой надобностью. Мужик видный, фронтовик, при наградах и холостой! Углядел он Ольгу и, как говорится, запал на неё. И так ходит, и по-другому любезничает, и подарки подносить пытается. Но всё зря. Ольга ему уже при третьей встрече всё сказала: про детей, про мужа на фронте и добавила — себя блюду, честь свою за просто так не отдам. Как у Пушкина — но я другому отдана и буду век ему верна. Не верит уполномоченный! Ну как же так? Он — видный мужик, фронтовик, орденоносец и т.д., и т.п., И какая-то солдатка да не даёт? Быть такого не может! И решил домой к ней прийти вечерком, да попозже, дети спать будут, она побоится шуметь, ну и ... Пришел. А жила Ольга в коттеджах, еще немцами-военнопленными с первой мировой построенных. Один дом на две семьи, у каждой свой вход, один с одной стороны дома, другой — с другой. И вот подошел это наш герой к дому и видит: окно светится, а за занавеской тени, как будто кто-то пляшет. Он к окну, глянул в щель между шторок и видит — посреди комнаты Ольга пляшет, вполголоса напевает. У стены кровать, на ней трое ребятишек смотрят и смеются. Постоял, да и ушел. На следующий вечер снова пришел — опять Ольга пляшет. И на третий раз всё тоже - пляшет, поёт, только дети уже не смеются.
Наутро не выдержал и спросил при встрече прямо, мол, ты чего это каждый вечер концерты даёшь? Ольга ответила, что дело это только её и деток. А героям-фронтовикам не чего под чужими окнами взаполночь шарашиться, можно и по маковке получить. С тем и отбыл уполномоченный, в полном расстройстве и непонятках.
А дело было в том, что младший сынишка Ольги, ножницами покромсал в лапшу продуктовые карточки, и это в начале месяца! Чем могла мать, тем и кормила. Что-то продала, что-то выменяла, но до конца месяца еще четыре дня было, а есть уже совершенно нечего. Подруга подбросила кило флотских макарон, их размачивали до состояния теста и пекли. Получались не то оладьи, не то галеты - но есть можно было. В килограмме было 46 штук макаронин. Ольга их и делила на четыре дня, да на четверых, вот тем и кормила. А чтобы дети от голода не плакали, устраивала для них концерты - пела, плясала, стихи рассказывала, до тех пор, пока малыши не засыпали. А утром на работу. Старшая семилетняя дочь, большая уже, за хозяйку оставалась, и, как могла, малышей от голодных слёз берегла.
Мама говорила, что вкуснее тех макарон она больше ничего не ела. А красивее своей матери, танцующей при свете керосинки, женщин в жизни не встречала.