Моя собака хорошая.⁠⁠

Я боюсь собак. И всегда боялась. В детстве соседская псина напугала и все - с тех пор фобия и мокрая спина при любом неожиданном «гав». Но была в моей жизни собака, которую я правда любила и не боялась. Единственная.

Обычная такая псина была. Благородный дворянин, чьи предки когда-то согрешили с овчарками, но настолько давно, что этого почти не было видно. Длинноногий, серый, живот у него был розовым с пятнами.

В детстве меня каждое лето отправляли в деревню к тете, в Крым. В то лето мне лет 12-13 было. Приехала я недовольная почему-то. То ли захандрила, то ли Бог его знает. А тут это чудо меня встречает. Оно еще совсем щенком было. Маленькое, смешное. Я на него смотрю и он на меня! Голову так смешно повернет и смотрит, хвостом по земле елозит. Одно ухо у него уже начинало немного крепнуть, а второе - висело тряпочкой. Вот и сдружились мы с этим засранцем. Сирко звали.

Серый, со свойственной щенкам прытью, носился по двору, уплетал все, что не было прибито гвоздями и, конечно же, рос, как на дрожжах. А поскольку ума и дури у нас с ним в то время было где-то поровну, то носилась с ним и я. Мы дурачились, валялись в траве прямо перед домом, а тетка все поглядывала и со смехом журила:

- Таня, ну куда ты его в нос целуешь, он себя только что под хвостом нюхал.

А мне что? Дури то поровну. У меня только хвоста не было. Нет, хвост был. Но был он припаян к щенку и везде следовал за мной.

К концу лета это был такой уже щен-подросток. Он уже умел сидеть, лежать и даже иногда пытался лаять на гостей. Характер был у него вздорный, но добрый. А главное, как только я начинала говорить «Сееерый, Серый, моя собака хорошая», он припадал к земле и подставлял свою псячую голову под детскую ладонь.

Однажды мы пошли на местный ставок. Маленький, но достаточно глубокий. Серый побежал с нами. Как его не уговаривали залезть в воду - он хотел, но боялся. Видно было, что и хочется и колется. Август в Крыму всегда знойный - ищешь прохлады, тем более если на тебе мех. Детвора говорила, просто столкнуть его в воду, но я не разрешала. Понимала, что он сам должен прыгнуть. Только вот как простимулировать? И тогда кто-то из детей сказал, мол, может если начать понарошку тонуть, то он полезет спасать? Ведь умная же собака! Я заплыла на середину ставка и начала демонстративно шлепать руками по воде. Сирко занервничал, начал бегать возле берега и скулить. Несколько раз он оббежал вокруг ставка, громко полаял, но, услышав только смех других детей, прыгнул и поплыл ко мне. Спасать. Мы выплыли с ним на берег, я схватила его мокрую длинную морду в руки и давай целовать: «Сееееерррый, моя ты собака хорошая, ты меня спас». Ведь мало того, что он впервые в жизни поплыл, так еще и не просто так, а за мной! В тот день другие дети тоже пытались разыграть такую же комедию, но Сирко прыгал только за мной. Воды он больше никогда не боялся и часто бегал за нами на ставок в жаркие дни.

Уезжала я в то лето с грустью. Ведь забудет же за год он нашу с ним дружбу. На следующее лето не вспомнит. А мне так хотелось бы, чтобы вспомнил. Потому что это единственная собака, которую я не боялась.

Когда он вырос, то характер его стал более суровым, он уже не производил впечатления миленькой собачки. Переехал жить в будку на длинную цепь и всех всегда встречал громогласным лаем - сразу было слышно, кто-то чужой идет. Не наш. На своих не лаял никогда.

В следующем году я, как обычно, открыла зеленую калитку, тихо, чтобы ничего не звякнуло. Тихонько подошла к будке, а он там уже на полусогнутых, скулит, бегает, радуется и прыгает. И стоило мне только сказать «Ах ты ж Серый, моя ты собака хорошая», как он тут же подлез под ладонь и часто-часто начал высовывать кончик своего розового языка, прижимая уши…

Прожил он долго и всегда, каждое лето, узнавал меня и встречал тем же радостным писком и с псячей преданностью. Да, мы уже не могли с ним бегать, как раньше, по двору, потому что отпускали его с цепи только ночью - уж больно здоровая была махина.

Однажды зимой его выпустили побегать, он забежал на чужой огород, а пьяный сосед, подумав невесть что, просто выстрелил в него из ружья. Доковылял он по снегу домой, лег в будку там и умер к утру. Нашли его уже окоченевшего, с простреленным боком.

Сколько потом было еще собак у нас - не помню. Но больше у меня такой привязанности не было. А собак, как боялась, так и боюсь, просто Серый, наверное, был, и правда, моей собакой. Моей собакой хорошей.