Ловец Снов (часть 2)⁠⁠

= Часть 1 =
= Часть 2 =
= Часть 3 =

Глава V: Сенешаль Харитон

Ингвар протянул сенешалю Харитону письмо.

Терпеливо дождался, пока сенешаль придирчиво изучит сургуч, сломает печать, пробежит глазами текст, затем второй раз уже со всей внимательностью прочтёт письмо, и только потом сказал:

— Есть момент, не отражённый в письме сенешаля Фелиции.

Харитон с видимым напряжением сказал:

— Давай, говори. Что там ещё?

Ингвар тронул за плечо стоящую рядом Грязнульку.

— Мой помощник. Никакого дополнительного жалования не нужно.

Сенешаль внимательно осмотрел «поварёнка».

— По-твоему, я что ж, не вижу, что это короткостриженая девочка?

Грязнулька искоса взглянула на Ингвара. В этом взгляде мелькнул ужас разоблачения и провала. Но лишь на мгновение, потому что даже страх смерти потонул в ликующем женском торжестве: «Ага! Вот видишь?! Что я тебе говорила?! Одного взгляда достаточно, чтобы понять – я девица!»

Харитон вцепился в подбородок Грязнульки, повернул к свету, повертел, влево-вправо. Пошлёпал губами:

— А ничего так, замарашка. Скоро будет очень красивая. Продаёшь? Нет? Вижу, что ты неместный. Сразу предупреждаю, на этих островах… тут как бы свой взгляд на такие вещи. Ты приглядывался когда-нибудь к тому, что на амфорах-то рисуют? Вот-вот… Мальчик тут даже в большей опасности, чем девочка. Так что в этом притворстве нет особого смысла...

— Это ценный сотрудник. На подхвате, так сказать… потереть… помыть…

Харитон кисло поморщился:

— Можно без вот этих вот грязных подробностей, что она там подхватывает, трёт и моет. Что мне за дело?

— Ну… ничего… просто чтобы разрешили ей быть в моей комнате…

— Комнате?! Ты сдурел что ли?! Думаешь, тебе и комната положена?! Будете оба спать в людской, при кухне, как все остальные… Сейчас праздник, в замке тьма народу, лишние руки нужны, конечно. Но никакого соусника я нанимать пока не собираюсь. Так что предлагаю просто на словах договориться следующим образом: ты пока поступаешь на должность водоноса.

— Только водоноса? – разочаровано протянул Ингвар.

Сенешаль постарался приободрить его:

— Назовём это испытательным сроком! Спать будете при кухне, столоваться тоже. Рабочий день старые добрые восемнадцать часов, так что успеете ещё побездельничать! Ничего не воруй, вся стража во дворце – это элитный женский орден, поколениями служащий дому Чаосса, так что они прекрасно умеют работать лабрисами. Нет, лабрисы это не то, что ты сейчас подумал, это такое оружие, двулезвийный топор. Если всё устраивает – марш на кухню!

— А потом? После испытательного срока? Какое жалование-то?

— Сначала испытательный срок пройди, а потом обсудим. Я же пока не знаю, что ты умеешь. Через месяц шеф-повар доложит.

Ингвар в волнении оторвал костяную пуклю со своего кителя:

— Так, погодите… А как же шеф-повар поймёт, хороший ли из меня соусник, если я поступаю на кухню клятским водоносом?

— Знаешь что… Или убирайся на все четыре стороны или соглашайся на два тюфяка в людской и два места за столом. Да – да. Нет – нет.

Ингвар притворился, что недоволен решением сенешаля:

— Так и быть. Мы согласны.

Глава VI: Кухонное братство

Ингвар легко нашёл общий язык с поварами, истратив на знакомство целый кисет превосходного трубочного табака с вишнёвой отдушкой, и четыре бутылки превосходного шартреза.

Ингвар сразу же расставил все точки над ё, сообщив, что даже не собирается соваться к еде, пока старожилы не присмотрятся к нему как следует. Да и сам он хотел бы сначала освоиться на кухне, для чего просит дать ему время и не стесняться нагружать любой чёрной работой.

Они и не стеснялись.

Великан обуздал привычку книжника и всезнайки – за целый день не задал ни единого вопроса и не выдал ни единого совета. Вместо милых его сердцу пустопорожних рассуждений, он с безропотность овцебыка выполнял все возложенные на него обязанности: колол дрова, приносил воду, выносил золу, драил котлы.

И повсюду за ним, точно привязанный хвостик, бегала Грязнулька: подбирала вываливающиеся из заплечной корзины поленья, придерживала двери, чтобы он мог пройти с коромыслом на плечах, держала горловину мешка, пока Ингвар работал лопатой, приносила чистый песок и разводила мыльный щёлок.

Под вечер Ингвар уже не чуял под собой ног и даже не помнил, как закончился этот день. Едва выдалась такая возможность, он сразу завалился спать. Грязнулька смогла оценить всю серьёзность ситуации, по простому и очевидному показателю усталости – несокрушимый Фирболг отказался от ужина, а значит, дело действительно было плохо.

К тому же Грязнулька слышала, как Ингвару уже несколько раз предлагали выкупить её или хотя бы одолжить попользоваться. Поэтому девочка не ложилась, боясь, что если кто-нибудь из кухонной бригады надумает утащить её среди ночи, то измождённый Великан может и не проснуться вовремя.

Глава VII: Лёд скользок

Ингвар храпел.

Громко и раскатисто.

По этой причине его будили…

…Первый раз с шутками и смехом.

…Второй раз уже со всей серьёзностью.

…Третий раз был полон откровенной неприязни.

…Четвёртый раз его разбудили угрозы и грубые тычки.

…После пятого раза их вместе с Грязнулькой вытолкали с кухни.

Ингвар кое-как упирался и дружелюбно задавал резонный вопрос:

— Ребят, а куда же мне тогда спать идти?

Ему дали сразу несколько ответов, но все они были глубоко анатомическими и никак не помогли сориентироваться в пространстве. Су-шеф, прежде чем захлопнуть дверь в людскую, хмуро сказал:

— Я добра тебе хочу. Если продолжишь так храпеть, то на тебя случайно опрокинется чан с кипятком. Оно тебе надо? Эту ночь перекантуйся где-нибудь, а завтра подумаем, что с тобой делать.

Ингвар звонко хлопнул себя по ляжкам и воскликнул:

— Просто прекрасно! Вот только этого нам ещё и не хватало!

Ингвар слышал нечленораздельные обрывки злорадных комментариев, кухонная бригада приняла его слова за выражение горького разочарования. Великан же откровенно радовался, что теперь не придётся ломать голову, как бы улизнуть из людской. Он взвалил на плечо тюфяк и, делая вид, что ищет место для ночлега, прошёл сквозь все комнаты, отведённые под огромную дворцовую кухню.

Великан считал повороты и время от времени останавливался, припоминая дорогу, а заодно и дожидаясь семенившую следом Грязнульку. Так они добрались до условленного места на перекрёстке четырёх каменных коридоров в глубине дворцовых переходов. Там на огромной подушке сидел мальчик с тупым остервенением возивший по полу деревянную лошадку.

Стража, периодически патрулировавшая коридоры, не цеплялась к мальцу, понимая, что вреда от него не будет. Яркий костюмчик с пуговицам-бубенчиками и прекрасно расшитый плащ выдавали в нём ребёнка состоятельных родителей. Возможно, он среди ночи сидит тут совершенно один, потому что потерялся. Однако никто не желал возиться с поисками родителей из числа прибывших на праздник гостей и втихаря надеялся, что мальчонка начнёт плакать и звать мамочку, когда рядом будет проходить какой-нибудь другой патруль.

Ингвар подошёл и прислушался, что бубнит ребёнок:

«Кровь и ярость во славу Чаосса! Кровь и ярость во славу Чаосса!»

Ингвар тихонько проговорил:

— Солнце сияет, но…

Мальчик пнул деревянную игрушку маленьким башмачком:

— Клять, как же я запахтался возиться с этой конягой! Я Торазин Тризинский. Ну, идём что ли!

Малыш сделал несколько шагов, но Ингвар не шелохнулся, а только ещё раз повторил условленную фразу:

— Солнце. Сияет. Ну же? Солнце сияет.

Торазин Тризинский недоумённо уставился на него и предположил:

— Это типа какой-то пароль, что ли?

Ингвар стиснул зубы и процедил:

— Да, это пароль. Теперь ты должен сообщить мне отзыв. Пароль – отзыв. Карабин – кустанай. Солнце сияет...

Ответ мальчика прозвучал куда как более злобно:

— Ах ты, грязная крыса! Герб моего рода вписан в бархатную книгу ионийского атолла. За моими плечами – семь поколений благородных предков. И я каждого знаю поимённо! А ты, безродный кот, хорошо, если сможешь правильно назвать своего отца. Ты, и твоя страшная как жаба мокрощёлка, вы просто жалкие пешки в серьёзной игре, о которой не имеете ни малейшего понятия. Поэтому не смей мне говорить, что я тебе что-то должен. Ты лишь исполнитель, где-то на уровне с почтовым вороном.

Ингвар не знал что делать. Он прислушался к себе, спрашивая совета у легендарного колдуна, но Таро Тайрэн тоже не знал что предпринять. Неожиданно вмешалась Грязнулька:

— Ты должен нам в том смысле, в каком должен открыть окно ворону. Не более того. Но дело твоё: не хочешь – не открывай.

Мальчик хмуро посмотрел на девочку:

— Так. Признаю, что слегка облажался. Кормилица что-то такое говорила про солнце, но я, если честно, пропустил мимо ушей. Теперь, короче, смотрите какой расклад… Предлагаю вам идти со мной безо всякого пароля… или искать себе какого-то другого провожатого. Такого, который правильно ответит, что там должно идти после «солнце сияет». Так что ты решаешь?

Ингвар сказал:

— Ладно, идём. Кровь и ярость во славу Чаосса!

Торазин Тризинский просветлел лицом и бодро ответил:

— Вот это дело! Кровь и ярость во славу Чаосса!

Ингвар последовал за маленьким проводником, стараясь запомнить дорогу, но быстро понял, что на обратном пути придётся поплутать. Чреда гулких анфилад, где дежурили жрицы с двулезвийными топорами в руках, чреда парадных коридоров, устланных мягкими коврами, чреда служебных ходов, извилистых и полутёмных внутренностей дворца. И, наконец – дверь.

Торазин Тризинский принялся возиться с навесным замком. Ингвар резко развернул его:

— Что там за шум?

Торазин Тризинский издевательски ухмыльнулся:

— Там арена! Надо было узнать пароль, да? А то ведь лёд скользок…

Ингвар схватил руку Грязнульки прежде, чем она успела полоснуть мальчика ножом. Тот попятился, шлёпнулся на задницу, плаксиво сказал:

— Вы чё, совсем что ли?! Просто шучу…

Грязнулька убрала маленький шейный ножик обратно за ворот рубахи. Ингвар был настроен серьёзно:

— Куда ты нас привёл, коротышка?!

Мальчик примирительно поднял руки и объяснил:

— За дверью действительно арена, это выход на трибуны. Мы пройдём за спинами публики, пока все увлечённо рассматривают жертв, прибывших с ионийского атолла. Так мы попадём в гримёрку, где нам никто не помешает. Принцесса Ксенодайс уже там, её бреют и наносят на кожу золотую пудру. У вас будет пара часов, чтобы сделать свою работу, пока сохнет золотая пудра. А потом Ксендоайс пойдёт на площадь.

Торазин Тризинский облизнул губы и продолжил:

— Если у вас ничего не получится, она помашет толпе ручкой, скажет: «Поехали!» и безропотно полезет в корову. Тогда её насмерть запахтает бык, а мы все дружно продолжим лизать Астериону Чаоссу, и опасаться ночных визитов опричников-преторианцев. Если же у вас получится стряхнуть с неё наваждение чёрного лотоса, тогда она тоже придёт на сцену, и тоже помашет народу ручкой, но скажет уже кое-что другое…

Ингвар зачем-то поинтересовался:

— Что именно она скажет?

Мальчик уже взял себя в руки и прикрылся щитом высокомерия:

— Не твоего ума дела, простец! Скажу только, что в таком случае события будут разворачиваться совсем иначе. В корову запихнут уже не принцессу Ксенодайс, а короля Астериона. Жрицы с золотыми лабрисами выполняют во дворце и на церемониях функцию стражи. Они точно пойдут за Ксенодайс, поэтому мы и должны использовать время обряда. Но только… Они пойдут за Ксендоайс, если она их поведёт, если она будет в здравом уме и твёрдой памяти. Поэтому-то вы и должны её разбудить!

Великан что-то сообразил:

— Подожди-подожди. А почему в случае смерти Астериона королевой станет Ксендоайс? Разве Астерион не успел настрогать детишек?

Торазин Тризинский с обидой посмотрел прямо в глаза Ингвару:

— А я ты думаешь кто?! Дед был сыном мелкого князька у гигера на рогах. Ни то крупный помещик, ни то правитель захолустного городка Тризина. Когда там проездом был Чаосс, то у деда взыграли политические амбиции, он не придумал ничего лучше, как подложить под этого Чаосса свою дочурку – это и была моя маменька. Женщина редкостной красоты и умений, она потом стала одной из тех двух служанок леди Елены, из-за которой вся та заваруха на Илионском атолле и началась потом… Короче, папаня меня заделал и уплыл… А всё наследство, что он мне оставил – это огромный камень, под который запихнул меч и пару обуви. Не-не, я серьёзно! Крутое наследство, для отпрыска королевской крови, да? Короче, я не стал дожидаться нужного возраста… Вообще не уверен, что когда-нибудь стану таким здоровенным чтобы сдвинуть тот камень. Из нашего Тризина, например, никто не смог, хотя я всех убедил попробовать.

— А ты уверен?

— Конечно, уверен! А в чём?

— Ну не пойми неправильно… при всё уважении к твоей матушке… но когда ребёнку говорят, мол, твой папы был великим героем, просто он уплыл далеко-далеко…

— А, ты об этом… Типа непонятно, кто обрюхатил мою мамашу? Нет, тут-то как раз нет никаких сомнений.

Мальчик расстегнул курточку и показал большое тёмно-красное родимое пятно на левой стороне груди. Пятно напоминало быка, во всяком случае, какого-то рогатого зверя.

— У всех мужчин рода Чаосс примерно тут похожее родимое пятно.

Грязнулька спросила:

— А у женщин никакого своего клейма нету?

Торазин Тризинский горько усмехнулся:

— Клейма! Хорошо сказано. У девочек есть точно такой же, только на правой сиське.

Глава VIII: Чемпионы Чаосса  

Ингвар пробирался за спинами зрителей.

Сначала король Астерион Чаосс, что-то говорил из своей ложи. Потом взревели трубы, раздались приветственные крики и аплодисменты. Принцесса Акалла покинула королевскую ложу, дабы чинно спуститься на сцену. Она была на две головы выше всех присутствующих, уже одно это притягивало к ней взгляды, но вскоре Ингвар понял, что виной тому сандалии-котурны на высокой пробковой подошве. Из-за этой же обуви двум телохранительницам с обнажёнными лабрисами приходилось не просто держаться рядом, а идти вплотную, давая принцессе возможность опираться на золочёные наплечники.

Принцесса Акалла был одета в сверкающее золотое платье с открытой по минойской моде грудью. До свидания с Торазином Тризинским такая мода казалась Великану странной, и первые несколько дней на Кноссе он никак не мог привыкнуть к таким платьям, постоянно крутил головой. Мода на открытую грудь была тем более удивительна, что на остальных островах Ионийского атолла такой моды никогда не существовало. А теперь всё стало на свои места: началось всё с того, что наследники королевской крови постоянно демонстрировали свою принадлежность к великому роду Чаосса, а уже много позже эти вырезы стали повторять и придворные, не особо вникая в детали, просто стараясь походить на самых влиятельных вельмож королевства – прямых родственников Чаосса.

Королевские соски целомудренно прикрывали золотые пэстисы в виде бычьих голов с колокольчиками в носах. На правой груди отчётливо проступало пунцовое родимое пятно в виде рогатого зверя. Принцесса держала золотое блюдо и церемониальный дайс – золотой двенадцатигранник для определения жребия.

Принцесса Акалла с подобающей неспешностью обошла двенадцать человек, стоявших кругом и остановилась перед парнем, громадным, как дерево, с ногами, массивными как стволы, и ручищами, мощными, как дубовые ветви. Ни грамма лишнего жира, вся мускулатура проработана, словно у статуи. Его наряд предоставлял публике возможность полюбоваться на великолепное тело – одеждой он пренебрегал, имея только львиную шкуру, наброшенную на плечи на манер плаща. На плече парень держал окованную медью палицу, оружие не искусного фехтовальщика, но свирепого крушителя.

— Я – Эрфир Красный! – прорычал здоровяк.

Спины зрителей скрыли зрелище. Следующий раз, когда Ингвар посмотрел на сцену, принцесса Акалла стояла перед маленькой фигуркой, переливающейся всеми цветами радуги. Роскошное покрывало, расшитое павлиньими перьями целиком скрывало закутанного человечка. Широкая медная диадема, украшенная павлиньими перьями и разноцветными стекляшками, была велика и съезжала на лоб, вынуждая постоянно поправлять это несуразное украшение.

Акалла терпеливо выжидала, пока девушка соберётся с духом, чтобы представится. Видно было, что от ужаса происходящего, она не могла промолвить и слова. Акалла пришла ей на помощь:

— Как тебя зовут?

Король Астерион вмешался, нетерпеливо прокричав из своей ложи:

— Они что нам немую, что ли подсунули?! Назовись же!

Этот окрик заставил девочку очнуться, она выскочила вперёд, одним пружинно-нервным прыжком. Покрывало распахнулось, на миг мелькнуло безволосое худое тельце с выпирающими рёбрами. Девочка пролепетала:

— Самос. Самос Кукушонок…

Принцесса подошла к девочке и та взяла роковой дайс. Долго трясла, явно не ворожа удачу, не призывая на помощь потусторонние силы, не собираясь с духом – просто боялась разжать пальцы. Бросила.

Ингвар не видел, что там выпало. Плечи, спины, головы скрыли от него арену. Только слышались имена новых участников: …Теос Грифон… Эфес Крупная… Артис Лебедь… Кора Клазоменай… Фокий Оловянный Тюлень… Плакса Хиос…

Снова представилась возможность взглянуть на сцену.

Маленький печальный человечек робко вышел вперёд. Он был молод, в том смысле, что прожил ещё очень мало лет, никак не более двух десятков. И нельзя было сказать, что он выглядел старым – нет, не выглядел. Но производил впечатление разбитой развалины, дряхлость ощущалась в каждом жесте этого юноши, в том, как неуверенно он двигался, как осторожно дышал, как смотрел на всё и на всех, будто бы с большой опаской. И имя у него тоже было какое-то ветхое. Ингвар даже не расслышал первоначально, как юноша тихонько промямлил своё прозвище:

— Канифоль.

Судя по реакции толпы, Канифоль выкинул что-то неудачное.

Стражница с золотым лабрисом что-то сказала, все, кроме несчастного Канифоля засмеялись, а принцесса Акалла пошла дальше, чтобы через несколько шагов остановиться перед девушкой покрытой полосами кровавых расчёсов и мелких незаживающих ран. В некоторых местах виднелись чёрные опухоли отмершей плоти – следы укусов прибрежных змей или мангровых пауков.

Таро Тайрэн печально констатировал:

«А вот тут они явно рассчитывали показать, что с них нечего больше брать. Или просто сэкономили, рассчитывая, что их выходка будет не замечена, если все остальные тоже пришлют на убой оборванцев. Или наоборот выпендривались – показывали, что им всё равно, что там Астерион о них подумает. Формально они свою часть уговора выполнили – прислали полноправную горожанку».

Ингвар отбрил эти доводы бритвой Хэнлона:

— Никогда не приписывай злому умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью.

Легендарный колдун не стал спорить:

«Не буду спорить... Но мой опыт говорит мне об обратном. Даже не столько об обратном, сколько о том, что любую смелую формулировку, начинающуюся со слова “никогда” лучше никогда не использовать».

Бросив обрядовый дайс, девочка не стала дожидаться, что же там выпадет, а прянула в сторону, под защиту рослого молодого человека, стоящего рядом. Тот заслонил собой девчонку и с радостной, почти нахальной улыбкой, решительно вышел вперёд. Снял шляпу, обнажив светлые вихры, несколько раз поклонился, сначала в сторону ложи короля Астериона, потом поочерёдно на все восемь сторон света, отдавая дань уважения зрителям, потом отдельно принцессе Акалле.

— Меня зовут Милет Мельник!

Принцесса Акалла протянула блюдо, Милет взял дайс, повертел его, разглядывая, а потом что есть силы зашвырнул его куда-то за трибуны. Среди зрителей началась давка, чуть не драка. Было непонятно, удалось ли кому-то завладеть золотым церемониальным дайсом, но зато было вполне понятно, что никто в любом случае не признается.

Когда Ингвар в следующий раз посмотрел в ту сторону, принцесса Акалла уже стояла перед другой участницей, вооружённой щитом и копьём. Одетая только в белую тунику девушка выглядела странно, одновременно завораживающе-прекрасно и отвратительно-отталкивающе: огромные глаза, чуть ли не на пол-лица и крохотный нос, похожий на клювик.

Она гордо вышла вперёд, без напряжения в прямой спине, без дрожи в ногах, без каких бы то ни было сомнений. Это была животная гордость хищной птицы, гордость природная и потому лишённая высокомерной заносчивости. Негромкий голос хорошо слышался сквозь улюлюканье бесновавшейся толпы:

— Моё имя — Приена Совоокая.

Наконец Торазин Тризинский увёл их отсюда. Они прошмыгнули точно в такую же неприметную дверь за трибунами, только уже с другой стороны арены. Великан понял, что скорее всего так никогда и не узнает, что означал брошенный жребий, привела ли к чему-нибудь выходка Милета, и чем для Приены Совоокой обернулось отсутствие золотого дайса для броска.

Таро Тайрэн утешил его:

«Дахусим!»

Глава IX: Гримёрка Принцессы

Ингвар остановился перед входом в гримёрку.

Торазин Тризинский постучал в дверь: тук-тук-тук. Никакой последовательности, просто серия дробных ударов. Грязнулька выразительно посмотрела на Ингвара – смотри, мол, какие дилетанты. Великан серьёзно кивнул в ответ, в том смысле, что: «ну да, не чета нам!»

Немолодая полная женщина приоткрыла дверь. Женщина заволновалась и сделала манящий жест:

— Проходите, проходите! Скорее.

Стол в комнате был заставлен косметическими баночками, амфорами с душистым маслом, взбитой пеной для бритья, лезвиями, щипчиками, ещё какими-то женскими штучками. В центре на золотом руне лежала обнажённая девушка, посыпанная искрами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это было обычное белое руно, густо засыпанное золотистой пудрой грубого помола. Девушка тоже была обсыпана слоем пудры, которая хорошо держалась на ней из-за жирного бесцветного крема. Треугольник между ног, ногти, соски, губы – всё было обработано ярко-рыжей хной. Такой же хной было подведено и родимое пятно на правой груди – рогатый зверь Чаосса.

Пожилой мужчина в жреческой рясе, подошёл к Ингвару, замер на миг в нерешительности, то ли обнять Великана, то ли трясти за руку, но в итоге ограничился традиционным показом инсигний:

— Гэлхэф! Гэлхэф, дорогой ловец снов. Я вам писал. Я и есть тот самый «Учитель». Спасибо, что приехали, что вы так из-за нас рискуете. Вы – наш последний шанс, вы последний шанс нашей ненаглядной девочки, нашей Ксендайсочки.

Ингвар надел маску непрошибаемой уверенности и заявил:

— Она в надёжных руках. А вы, вероятно, Кормилица?

Полная женщина закивала:

— Мы, знаете ли, решили, не использовать никаких имён. Вдруг вы покажете кому-то нашу переписку. Я – просто Кормилица, а вот он – просто Учитель. Мы с самого детства растили Ксенодайс, можно сказать с самого младенчества. Она такая хорошая девочка… Неужели её ждёт…

Ингвар успокоил:

— Всё будет хорошо. Давайте не терять времени. Вы всё подготовили?

Кормилица достала из-под стола два объёмных свёртка и принялась расстилать косматые овечьи шкуры, чтобы Ксендоайс, Грязнулька и Великан могли лечь на полу, головами друг к другу.

Учитель выдвинул из-под кресла небольшой морской рундук.

— Вот! Всё по списку, всё как мы договаривались.

— Самое важное! Кристаллы?

— Вот. Три штуки. Для спящей принцессы, для проводницы, для вас.

— Да-да. Чёрный лотос?

— Вот! – Учитель продемонстрировал настойку из лепестков чёрного лотоса, в которой плавали горошины лотосовых семян. — Она же этим опоена всё время, да? Мне сказали, что употребление приводит к нарушению восприятия времени… То есть для неё последние годы как бы не существуют, да?

Ингвар подтвердил:

— Да-да, для неё это будет выглядеть так, словно она заснула и проснулась. А прошло три часа, или три дня, или три месяца – это ей будет непонятно. Лауданум?

— Вот тут, — Учитель достал пузырёк с жидкостью табачного цвета и прочёл аптечную этикетку. — Обладает ярко выраженным расслабляющим и успокаивающим эффектом, в результате чего служит первоклассным снотворным.

— Да-да, нам этого и надо. Золотой чеснок?

— Вот! — Учитель с готовностью показал горшок с жёлтыми звёздчатыми цветками. – Вы не сказали, надо ли их как-то приготовлять, и вообще что с ними делать, так что у меня тут свежие…

— Да-да, их не надо выкапывать, это опасно. Кикеон?

— Вот! Лизергиновое вино, — Учитель постучал пальцем по графину с густым напитком из вина, выдержанного мёда и попорченного грибком спорыньи ячменя. — Это же то, что нужно? Тут написано, что повышает внушаемость и многократно снижает критическое восприятие информации.

— Да-да, это именно тот кикеон, который нам нужен. Элоквент?

Учитель достал небольшой пузырёк с ярко-розовой жидкостью. Он замялся и с трудом решился спросить:

— Элоквент… Знаете ли, меня предупредили, что это зелье хоть и способно подарить глубокие внутренние переживания, в первую очередь это всё же сыворотка правды, и давать такой напиток особе королевской крови тяжёлое преступление.

— Да-да, возможно, — рассеяно сказал Ингвар и сразу же козырнул фразой, услышанной накануне от Таро Тайрэна: — Боишься — не делай, делаешь — не бойся, а сделал — не сожалей!

Легендарный колдун заявил:

«Ах, ты жалкий плагиатор!»

Ингвару было не до споров:

— Давайте дальше. Сумеречный сон? Есть?

Учитель достал три больших пузырька с лунно-серым молоком:

— Вот. Мне сказали, что это обезболивающее на основе опиумного мака, погружающее человека в глубокий транс… сравнимый с ощущениями при засыпании… сопровождается чувством разливающегося тепла… и я хотел… я хотел узнать, если у нас не получится, то может быть даже хорошо, что она не будет ничего чувствовать?

Ингвар посмотрел на него как на сумасшедшего:

— Если у нас не получится… то с нас в лучшем случае живьём снимут кожу. Вы хоть примерно можете представить, какие это ощущения? Когда-нибудь отрывали заусенец с пальца? А вашу ненаглядную Ксенодайсочку так вообще будет пахтать бык. Ещё разок: пахтать бык! Уверяю, что это не настолько сильное обезболивающее… Так что давайте-ка лучше не ошибаться.

Учитель бессильно уронил руки и заплакал. Кормилица пришла ему на выручку, отодвинув старика плечом, она выговорила Ингвару:

— Нельзя ли как-то поделикатнее? Это всё же человек!

Ингвар разозлился от собственного нетерпения и сказал:

— Так и вижу, как ваша Ксенодайсочка говорит это быку на арене…

Кормилица затряслась, зажала себе рот, всхлипнула.

Даже Таро Тайрэн подивился:

«Жёстко ты…»

Ингвар только хмыкнул. Зато после этой отповеди никто не отвлекал уточняющими вопросами, и Великан приготовил необходимое снадобье. Сначала убедился, что Грязнулька единым махом осушила положенную ей склянку, потом зажал нос и выпил сам.

Ингвар обернул кристаллы тряпицей, положил в изголовье овечьих шкур, глубоко вздохнул, лёг.

Учитель развернул оставленную ему записку и стал читать:

— Когда я досчитаю до трёх, то вы все погрузитесь в единый сон…

Ингвар расслабился.

— Раз…

Ингвар нашёл левой рукой маленькую ручку Грязнульки и девочка цепко вцепилась в него мокрой ладошкой. Её висок кололся отрастающими волосами.

— Два…

Справа лежала настоящая принцесса, Ингвар нащупал её прохладную руку, крепко сжал безжизненную ладонь. Её висок кололся острыми крошками золотой пудры.

— Три…

Вроде бы всё готово…

Но, кажется что-то шло не так…

Обыкновенно Ингвар засыпал очень быстро, даже и безо всяких зелий.

К тому же он много нервничал…

К тому же последние две ночи очень мало спал…

К тому же он много работал головой вчера и руками сегодня…

К тому же зелье, которое он смешал из «лизергинового вина», «сумеречного сна» и «элоквента» усыпило бы даже жеребца в период гона…

Нет, определённо что-то идёт не так! Ингвар открыл глаза.

Учитель и Кормилица лежали у кресла в большой луже крови, а Торазин Тризинский – молодой наследник древнего рода – на цыпочках крался к двери. Мальчик почувствовал тяжёлый взгляд Великана и обернулся. В одной руке у него была деревянная лошадка, а в другой руке окровавленный ритуальный нож с каменным лезвием странной изломанной формы. Поняв, что можно больше не таиться, мальчик громко спросил:

— А он точно спит? Уверены?

Из-за двери ему ответил нестройный хор нескольких голосов:

— Похоже, спит! Если ты хотел уйти, то теперь самое время…

Торазин Тризинский открыл дверь и сказал:

— Я собираюсь остаться до самого конца!

В комнату ворвались стражники.

= Часть 3 =