"Лихая" пирамида Маслоу⁠⁠

Удивила немного сцена из сериала «Лихие», где бандит излагает пирамиду потребностей Маслоу. Тут мы сталкиваемся не с простой иронией, а с глубокой социокультурной метафорой, с примером того, как теоретические концепции, вырванные из своего гуманистического контекста, встраиваются в народное сознание в эпоху исторических сломов.

Здесь можно видеть классический пример работы упрощённой, редукционистской модели человека. Пирамида Маслоу в подобном понимании описывает индивида с «животным» или «демоническим» типом строя психики – существо, движимое инстинктами и эгоистичными потребностями. Главный порок этой модели – полное отсутствие духовно-нравственной вершины, места для познания, творчества на благо общества и служения высшим идеалам справедливости. Бандит же в кадре использует теорию именно как инструмент легитимации этого самого «животного» поведения – это оправдание криминального способа удовлетворения базовых потребностей своей группировки. Таким образом, псевдонаучная схема становится в его устах оружием манипуляции и примитивного «управления», полностью лишённого нравственного измерения.

К этому анализу можно добавить важный социально-системный контекст. Пирамида Маслоу – это порождение американского обществоведения, теоретический каркас «общества потребления». Её триумфальное шествие в сознание российских граждан в 1990-е годы было знаком глубокой вестернизации и катастрофического упрощения всех общественных отношений. Бандит, рассуждающий о потребностях – это символ архаизации и социального регресса. В период крушения сложной советской социальной надстройки на первый план выходят первобытные категории: физическая безопасность, еда, территория. Персонаж сериала выступает здесь в роли своеобразного «социолога-практика» дикого капитализма, новой криминальной «элиты», которая использует обломки интеллектуальной культуры прошлого для обоснования нового, жестокого порядка, основанного на грубом праве сильного.

Иерархия потребностей в её бандитском изложении – это точное описание законов такого мира, где человек навсегда остаётся рабом своих низших инстинктов. Советское общество изначально ориентировалось на преодоление этой ступени, на движение к обществу, где высшей потребностью является творческое развитие, познание красоты мира и духовный рост. То, что бандит не просто живёт по этим примитивным законам, но и возводит их в ранг научной истины, делая идеологическим оружием, – это полная антитеза ефремовскому идеалу «Великого Кольца». Это торжество социал-дарвинизма, который писатель, будучи биологом, считал величайшим заблуждением применительно к человеческому социуму.

Однако, здесь можно увидеть не столько глубокую философию, сколько характерный культурный феномен 90-х: превращение сложной теории в мем, в «прикольную фразу» в субкультурном обиходе: «Кто сильнее, тот и прав, а учёные, видите ли, это подтверждают», – гротеск и абсурд ситуации, когда уголовник апеллирует к гуманистической психологии для оправдания насилия. Для него это – точная, хоть и гиперболизированная, деталь эпохи, когда всё, включая науку и мораль, было перевёрнуто с ног на голову, а «понятия» часто заменяли собой и право, и логику.

Таким образом, что бандит с пирамидой Маслоу – это не просто колоритный персонаж. Это собирательный образ «философа» дикого капитализма, своеобразного «попаданца» из мира науки в мир криминальных разборок. Сцена отражает трагифарс эпохи, когда цивилизационный слом привёл к вульгаризации и извращению смыслов. Теория, созданная для понимания мотивации к самоактуализации, была превращена в апологию силового захвата и права грубой силы. Это диагноз не только криминальному миру, но и всему обществу, переживавшему момент глубокой нравственной и интеллектуальной дезориентации.