Чердак. Глава 7/23⁠⁠

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 8/23

Мирон к утру поправился и даже словно помолодел, потому что аппетит появился зверский. Давясь слюной, он думал только о еде, любой еде, желая, чтобы поскорее хоть кто-то из женщин дал ему хоть корочку хлеба.

А ещё в памяти стало ясно, как в погожий день, и воспоминания приходили сами яркие, живые, только все на одно лицо – невыносимо гадкие воспоминания. И Мирон этим воспоминаниям, кряхтя, всё же поддавался. Надо было же как-то убить время и заглушить голод. Поэтому, он прикрывал глаза, позволяя воспоминаниям забрать себя из реальности в свои глубины, так даже можно было представить, что он смотрит кино о своей жизни, только с красками и ощущениями. Волшебное кино, пусть оно и было неприятным.

Вот Настя заходит в незакрытую дверь спальни Мирона, и её лицо теряет все краски, белея так сильно, словно кто выпачкал кожу мелом. Она меняется лицом ещё больше, теперь серея и округляя, выпучивая от сильного удивления глаза, когда видит посуду на полу, пустые хозяйские бокалы от вина и тарелки. И его, лежащего на матрасе голым, совершенно обессилевшего, потного после любовных утех с ведьмой с пустым взглядом перед собой. И если бы не его тяжёлое, сбивчивое дыханье, то она бы подумала, что он умер.

Мирон не смог даже повернуться, когда Настя тихонько его позвала. Затем ещё раз и ещё, срывая голос на хрип. А затем, не выдержав отсутствия хоть какой-то реакции, она присела рядом и начала тормошить его, лупить по щекам. А он не мог даже заплакать, только медленно, с огромным трудом сместил взгляд и сумел посмотреть на неё, уверенный, что у самого сейчас глаза пустые, как у куклы.

И всё, что сумел рассмотреть, это осунувшееся разом лицо Насти, взгляд сердитый и горько-едкий, но такой пронзительный в своей силе, идущий от самого сердца, при этом жаркий от гнева и разбитых надежд.

Настя, его любимая женщина, она ведь всё поняла и теперь этим взглядом требовала объяснений и одновременно упрекала, а он, как ни старался, так не мог ничего сказать и объяснить.

Конечно, Настя тогда посчитала себя преданной, брошенной им ради своей хозяйки. Сердце Мирона разрывалось на части, потому что знал: ведьма специально не запирала дверь, намеренно предоставила Насте такую возможность – увидеть всё своими глазами: и то, на каких правах у хозяйки теперь её любимый Мирон, и то, как та его кормит и поит, не жалея ни дорогого вина, ни разносолов и вкусностей, которые готовит простая служанка Настя. Чтобы та поняла, насколько выше во всех отношениях её – Насти, для Мирона Эльвира Павловна и то, что Настя такой красивой женщине, как хозяйка, и в подмётки не годится.

И вот Настя ушла, крепко выругавшись сквозь зубы, забрав с собою поднос с грязной посудой. И, судя по тяжкому вздоху, в коридоре её ожидала Эльвира Павловна, сказавшая Насте что-то колкое, горькое, но для Мирона неразборчивое. А затем ведьма вернулась в спальню, закрыла дверь за собой и некоторое время сидела на стуле подле матраса, одарив его торжествующей улыбкой женщины, урвавшей свой заветный кусок желанного лакомства.

Мирону же хотелось вскочить и немедленно разорвать эту гниду на части голыми руками, а затем выпрашивать, вымаливать у Насти прощенья и, если понадобится, на коленях. Этого Мирон желал больше всего на свете.

- Ну, ну, любовничек, не надо так злиться, тому, что прошлое для тебя мертво, а будущее имеет место быть только подле меня, - словно ощутила его настроение ведьма и встала, чтобы потрепать Мирона по волосам, безо всякой ласки, как гладит порой хозяйка нелюбимую псину.

И, снова улыбнувшись, ведьма ушла, щёлкнув запертой дверью. От отчаяния Мирон тихонько заскулил и так же тихо, хрипло завыл, как раненый зверь.

Ему с огромным трудом удалось повернуться к стене, прижать колени к груди и разрыдаться от обуявшей душу и тело болезненной муки, так постыдно, непривычно и совершенно не по-мужски.

Записав все дела в чёрный гроссбух, Эльвира Павловна положила его в столешницу под замок и, подлив из кофейника в чашку кофе, откусила кусочек от жёсткого овсяного печенья, прожевала, поморщилась, решив выбросить засохшее печенье в мусорку. Хотелось сладенького, вот незадача.…

В такое позднее время глупо посылать служанок в круглосуточный магазин, провозятся слишком долго… И вообще, из выпечки лучше покупать свежее в фирменных магазинах, что она с утра и поручит сделать этим ленивым курицам.

Она достала блокнот с листами на пружине, где записывала срочные поручения для своих ленивых и старых куриц. Черканула нужное, встала со стула, подошла к стеклянным полкам и открыла ту, что по центру с книгами по магии и эзотерике. Там лежал ещё один гроссбух, с кожаной обложкой красного цвета, доставаемый редко, но метко, в особых случаях, когда Эльвира Павловна завершала один из своих удачных или неудачных экспериментов с разного рода зельями. В него она и записывала результат со всеми подробностями. А ещё она бы никому в этом не призналась, но для вдохновения частенько перечитывала свои удачные достижения, тогда и настроение поднималось, и сразу руки сами чесались взяться за новый эксперимент.

Так и сейчас, бережно достав гроссбух с полки, она ласково провела пальцами по обложке и вернулась к себе за стол, открыла нижнюю столешницу, где хранился дорогой памятный шоколад, привезённый из-за границы бывшими клиентками. Вздохнула, посмотрев на последнюю плитку бельгийского шоколада, который и есть жалко было, облизнулась и таки взяла в руки, решив, что давно пора и Танечку надоумить дарить хотя бы к праздникам правильные сладости.

Людка появилась в доме внезапно, но именно тогда, когда тварь подросла, а в квартире уже не хватало места для клеток с возросшей живностью.

- Вот тебе помощница, Настя, - сказала Эльвира Павловна, подойдя со спины, чем изрядно напугав увлечённую готовкой по поваренной книге хозяйки Настю.

От такой неожиданности Настя вздрогнула и грохнула крышкой кастрюли по столу, затем повернулась лицом к хозяйке, но взгляд сам остановился на Людке. И в тот момент в её мозгу что-то шевельнулось не объятое сонной дымкой, а такое живенькое, бодрое и рациональное, как прежде. Вопрос со страшным смыслом пришёл сам, без спроса вырвался изо рта:

- И что теперь? Меня уволят, да?

- Что ты, глупенькая курочка, конечно, нет. Наш договор – он же навсегда, Настенька. Как и теперь будет с Людой. Вы знакомьтесь, привыкайте друг к дружке пока что. А я по делам съезжу в город… - многозначительно бросила Эльвира Павловна и поспешила уйти.

- Что мне делать? - как к начальнице обратилась к Насте Людка: в простом круглом лице ни капли хитрости, руки впереди сцеплены – видно, что не по себе и ей.

В мозгу Насти пелена дрогнула. То, может, подействовало нарушение привычной зоны комфорта или предположения, что её заменят другой, а сытая жизнь со ставшим размеренным укладом кончится из-за этой рослой и нескладной, при этом жилистой девицы.

Зачем она вообще понадобилась Эльвире Павловне, а, скажите? Им и вдвоём неплохо было. Настя справлялась и, если надо, работала бы вдвое быстрее и, что нужно, делала. Ну, зачем поступать вот так.

- Я не виновата… - по-простецки отозвалась Людка и посмотрела прямо в глаза Насте своими серыми глазами, а там, внутри, такая наивность детская, безо всякой задней мысли и вообще без толики живого ума. Насте сразу понятно стало, что Людка совсем не далёкая, и это понимание неожиданно примирило с её появлением.

- Хорошо, - вздохнула Настя, помешав грибной суп. - Ты смотри пока,  как я и что делаю, запоминай. Если непонятно, то обязательно спрашивай. А там с остальным по ходу дела разберёмся…

- Я Люда, - вдруг протянула свою руку молодая женщина и искренне улыбнулась.

- А я Настя, - пожала её по-мужски крупную ладонь и вернулась к помешиванию супа.

Людка вскоре понравилась Насте: немногословная, робкая и в своих мыслях простая, как топор. Она говорила только, когда об этом напрямую просили, не докучала, работала много, с охотой и никогда не капризничала. А ещё любила поесть и ела много, как мужик чернорабочий. Настя даже завидовала, потому что вопреки своему обжорству Людка совершенно не толстела.

И о себе она рассказала без принуждения только то, что детдомовская.

Людку поселили рядом с Настей в кладовке и поручили поначалу самые тяжёлые из работ: ездить за живностью да ловить бродячих котов, собак, тех прикармливать со снотворным и сразу отправлять на чердак к твари.

К слову, Людку практически сразу оповестили о хозяйкиной хищной зверушке, которую надо хорошо кормить и держать о её присутствии на чердаке язык за зубами.

Она, к удивлению Насти, восприняла это совершенно спокойно и не боялась ни самой зверушки (которую в темноте не видела, а только слышала, как и Настя), ни самого чердака. Вот же где странная женщина… Настя предположила сему объяснение, что Людке просто не хватает ума бояться. Впрочем, работала она хорошо, и хозяйка вскоре хвалила уже их обеих практически наравне.

И всё было хорошо и размеренно до поры до времени, жизнь шла в своей обыденности – в привычных делах и планах Эльвиры Павловны, которыми та не делилась со служанками ни словом, разве что потом оповещала.

Может, поэтому и неприятности заявили о себе внезапно, как снег на голову.…

Спорить и судить об этом трудно, считала Настя, но в очередной диктофонной записи на «мотороллу» ввела пояснение, что Эльвиру Павловну жильцы их двухэтажного дома не любили, шептались, косо поглядывали и, надо сказать, боялись.

Бабка Мартынова (хотя внешне она совершенно не сочеталась со словом «бабка», но так за спиной злорадно её называла Эльвира Павловна) обитала на первом этаже и, по слухам, получила квартиру от государства за заслуги в работе на швейной фабрике. Она хоть и ушла на пенсию по возрасту, но оставалась такой же энергичной, как и в молодости, вот только дружелюбием особым к соседям не отличалась. Характер такой имела и, вообще, заметно богаче была остальных жильцов: об этом говорила дорогая одежда, украшения и продукты, которыми баловала себя в универмаге пенсионерка.

И ходила та постоянно на каблуках, вопреки возрасту – на зависть остальным женщинам, молодилась, красила губы яркой губной помадой, сочного цвета малины. В общем, хоть и недружелюбная, а очень любопытная была бабка Мартынова, всегда обо всех соседях всё знала и у окна в гостиной часто просто так сидела и глядела, чаёвничала, а заодно видела, кто и куда да во сколько идёт и возвращается.

Не раз та приходила к Эльвире Павловне без предупреждения и громко жаловалась и вопросы всякие разные задавала, особенно о живности в клетках и, не дождавшись устроивших её объяснений, как слышала Настя из своей кладовки или специально останавливалась во время уборки, чтобы послушать, как выкрутится из щекотливой ситуацию Эльвира Павловна. Как часто бывало, хозяйка умудрялась разрешать конфликт с помощью долгой паузы и гипнотического воздействия. Или бабка Мартынова, наконец, возьмёт с её рук предложенное заговоренное печенье, или согласится, наконец, зайти в квартиру на такой же вкусный, как печенье, но с подвохом чай.

Вопреки ожиданиям Насти, этого варианта никогда не происходило: на чай бабка Мартынова не соглашалась, словно интуитивно чувствовала в этом предложении неясную угрозу. Тогда Эльвира Павловна, видимо, включала свой гипноз.

После гипнотического внушения хозяйки бабка Мартынова временно исчезала, забывая про все свои претензии. Но однажды Людка сильно оплошала: открыла дверь квартиры Эльвиры Павловны на стук, и бабка Мартынова проявила неожиданную прыть – юркнула в квартиру и давай всё разглядывать. Как раз там было на что смотреть.

С утра Людка пополнила с рынка запас животных, Настя же в это время закупалась продуктами в магазине, сама же хозяйка уехала по своим надобностям.

Ух, как бабка Мартынова разоралась, разглядывая клетки с живностью в коридоре, и так угрожающе стращать начала, что Людка совершенно растерялась и совсем сникла.

Настя благо ещё пришла, когда бабка Мартынова во всю глотку угрожала привести санэпидстанцию, махая кулаками. А сама страшная лицом стала: щёки побагровели, на лбу пот выступил, вся постарела разом, и лоск моложавой дамы сам собой испарился, даже помада малиновая размазалась и передние зубы окрасила, подчеркнув старческую желтизну кожи.

И от её вида даже Настя растерялась, только могла, что делать, как поддакивать, пока бабка Мартынова, наконец, не высказалась и не ушла. А после её ухода Настя и Людка отошли, задумались и очень испугались гнева Эльвиры Павловны. Потому что чувствовали: надо было совсем по-другому себя вести, а не теряться и слушать угрозы...

И со страха служанки напились. Так и застала их, вернувшись, двоих на кухне за столом похрапывающими, Эльвира Павловна.

- Так, так, - грозно выговорила она, затем матюгнулась в сердцах и села рядом, приказав рассказывать, что случилось.

А Настя и Людка еле языком ворочают, только глаза круглые от страха стали, виноватые такие. И Эльвира Павловна не постеснялась затащить их в ванную, практически за шкирку, как волокут котят, и, впихнув в ванну, окатила сильным напором холодной воды из душа, приговаривая заговор от опьянения. Хотя могла бы и поласковей обойтись со своими служанками, просто над водой пошептать этот заговор и воду их заставить выпить. Но в тот момент Эльвира Павловна уж очень на них сердита была.

Протрезвели быстро, испугались ещё сильнее, но Эльвира Павловна, к удивлению Людки и Насти, успокоилась и, выслушав, только прицыкнула языком и сказала:

- Здесь и я виновата, что вас, куриц глупых, не научила, как в таких случаях поступать. А бабку Мартынову, эту суку зарвавшуюся проучу, как следует, но позднее. Сейчас же срочно нужно существо с чердака в подвал перенести и временно там обустроить, - по-змеиному прошипела Эльвира Павловна.

- Но, если увидят, услышат шум в подъезде соседи, что тогда делать? - испуганно заверещала Людка и обняла себя руками за плечи.

- Тыц, курица, меньше думай, а во всём положись на меня. Сейчас я поем, потом карты разложу. Надо узнать, когда проверяющие придут, чтобы как следует к их приходу подготовиться, а затем, мои курочки непутёвые, за сонные чары возьмусь, - хихикнула совсем по-девичьи Эльвира Павловна, а у самой глаза загорелись предвкушением. Любила она подобными делами заниматься, с самых пор как силу получила и сразу экспериментировать вовсю стала безо всяких зазрений совести и стеснения.

Она, воодушевившись предстоящим действом, и наказывать служанок, не стала, ограничившись выговором и предупреждением на первый раз.

Настя и Людка вздохнули с облегчением и так благодарили, что разве на коленях не ползали. Не выдержав, Эльвира Павловна сказала немедленно прекратить заискивать и делом заняться. А дел впереди предстояло ой как много.

Настя помнила ту суету и азарт вдохновения, внезапно охвативший их всех в тот вечер.

Эльвира Павловна заперлась в своём кабинете, а они с Людкой перешли на шепот, доделывая уборку и переходя к готовке, чувствуя себя как заговорщицы какие-то. И вместе с тем, как всё ближе подступал вечер, сильнее нарастала атмосфера тайны, и оттого делалось не по себе.

Вот, наконец, Эльвира Павловна вышла из своего кабинета, довольно улыбаясь, направилась на кухню и села за стол, повелев подать ей ужин и неожиданно разрешив поесть с ней вместе, что ещё больше взбудоражило служанок: такого раньше ещё не бывало. Для Людки точно – усмехнулась про себя Настя, заметив, как напарница округлила глаза, вытаращив их, словно лягушка. «Наверное, и дар речи потеряла от радости», - подумала Настя, посмотрев на опешившую Людку, и быстренько разложила на столе посуду, тихонько, толкнула ту в бок и шепнув, чтобы не витала в облаках.

За ужином Эльвира Павловна просветила служанок, рассказав детали плана и заставила каждую служанку повторить подробности. И потом, когда запомнившие, что и как надо делать, Людка и Настя озвучили требуемое хозяйкой без ошибок, то Эльвира Павловна пристально посмотрела на обеих, одарив тяжёлым взглядом, а затем пригрозила, выставив вперёд указательный палец, улыбаясь при этом так жутко, что от её взгляда и улыбки Настя и Людка заледенели не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться.

- То-то же, мои служаночки, вижу, что понимаете, знаете о последствиях, если вы вдруг напортачите, - многозначительно произнесла хозяйка и отвела взгляд, принявшись за еду.

Людку и Настю сразу и отпустило, а кусок в горло лезть перестал, как и былой аппетит на вкусные кушанья вдруг исчез. Словно почувствовав, что с ними происходит, Эльвира Павловна паточным и мягким, как бархат, голосом приказала:

- Ешьте, сил набирайтесь!

И аппетит тотчас так же неожиданно к ним вернулся, как и исчез.