Болотница. Часть четвёртая⁠⁠

Болотница. Часть первая

Болотница. Часть вторая

Болотница. Часть третья

Болотница. Финал

- Думать обо всём будем завтра! – беспрекословно, на манер Скарлет, произнесла Катя и постелила мне на полу кухни матрас.

- Я заснуть грязной не могу, пойду ванну приму! - заявила Яна.

А я и Катя, слишком уставшие для водных процедур, просто пошли спать.

Что-то выдернуло меня из сна – колючее и тревожное. Повернувшись набок, я прислушалась: тишина, которую едва слышно, пронзает тиканье настенных часов в коридоре. Как вдруг услышала плеск, бульканье и уже громкое, отчаянное: «Помогите!» Это же Яна кричит!

Мгновенно вскочила, сон как рукой сняло. Бросилась в коридор, больно ударившись о комод у стены. В чужой квартире не знала ни планировки, ни где включить свет.

- Катя? Яна? - позвала я.

Резко включился свет в коридоре. Навстречу мне из гостиной вышла сонная Катя:

- Что случилось? - зевая, спросила она.

- Яна кричала. Ты не слышала?

- Яна? - растерянно переспросила она и прижала пальцы ко рту, округляя глаза, сказала: - Она ещё, кажется, в ванне.

Мне стало так жутко, а сердце в груди загрохотало, отдаваясь в висках. Всё остальное в этот момент словно перешло на второй план, как часто бывает во сне.

Вот мы вдвоём у двери в ванную, зовём Яну, дёргаем за ручку. Дверь заперта. Изнутри плещет вода, и едва слышные тихие, наполненные отчаянием звуки: «Аа-аа!» Их глушит бульканье, и получается, что звук словно доносится из-под воды.

- Яна? Яночка? - заистерила Катя.

Я растерялась и взялась за голову, массируя пальцами виски, помогая себе думать. Затем обратилась к Кате:

- Давай срочно звони в МЧС или в полицию!

Сама же бросилась к входной двери, чтобы надеть на босу ноги чужие шлёпки и снять с вешалки длинный болоньевый плащ. Накинула его на голые плечи, поверх тонкой майки на бретельках, выданной мне на ночь Катькой.

- Я к соседям! За помощью! - прокричала я и выбежала на лестничную площадку.

Квартира девчонок находилась на последнем, пятом этаже четырёхподъездного дома. И по пути до второго этажа никто из соседей мне не открыл, сколько я ни звонила в квартиры и как только громко ни просила о помощи.

Только на втором этаже из двадцатой квартиры на мой звонок сразу вышел заспанный мужчина, в тельняшке и боксёрах, лет пятидесяти шести. Он спросил, в чём дело, и, выслушав, попеременно зевая, сказал минутку обождать. А затем вернулся в свою квартиру, где резво натянул треники и, быстро взяв с полки в коридоре сумку с инструментами, без раздумий побежал следом за мной на пятый этаж.

- Я вызвала полицию, в МЧС дозвониться не получилось! - встретила нас в коридоре Катя.

- Дверь, говорите, у вас заклинило в ванную? Так чего ждёшь, показывай, - с уверенным видом настоял мужчина и направился следом за Катей.

- Как Яна? - с надеждой спросила я.

Катя покачала головой, прошептав: «Тихо стало в ванной…», и расплакалась.

- Без паники, - потребовал мужчина, ловко орудуя инструментами в замке, попутно сообщая нам, что работает слесарем уже тридцать лет и сейчас всё откроет. А зовут его Михаил Ильич.

Честно, от слов мужчины мне стало немного спокойнее. Катя тоже плакать перестала, только так крепко сжимала кулаки, что костяшки её пальцев стали белыми от напряжения.

- Как из ванной у вас сыростью тянет, и дверь влажная, разбухшая, – констатировал слесарь.

Наконец, он справился с замком и открыл дверь. И едва успел отскочить в сторону. Ибо из ванной комнаты хлынул зловонный поток мутной воды с водорослями.

- Етит твою дивизию! - крякнул слесарь, прижимаясь спиной к стене коридора.

Я хотела было войти первой, но Катя меня опередила и зашла. Дико вскрикнула, тут же оседая на пол, потеряв сознание. Слесарь бросился за ней и сразу выбежал – бледный, растерянный, с ужасом и неверием в глазах. Его стошнило прямо возле пуфика.

- Там! Там такое… - начал заикаться он, как маленький ребёнок. - Такое, - и присел на пол, затем перекрестился.

От его слов меня словно обдало ледяной водой и так жутко стало, что зубы застучали, а ноги буквально пристыли к ковру, что с места не сдвинуться.

Вдруг в дверь позвонили и громко сказали:

- Открывайте! Полиция!

А я от шока словно отключилась, только помню, как дверь открыла, впустила.

После же перед глазами как наваждение: моргающий свет в ванной и окровавленные пряди волос на бортике ванны и раковины. А ещё кровь на настенном кафеле, тина и водоросли в тёмной и тухлой воде, а в них запутались выдранные с мясом ногти. Самой же Яны нигде не было.

- Девушка. Ваши фамилия, имя, отчество? - настойчиво требовал участковый.

Второму полицейскому Катя сквозь всхлипы объясняла, что это никакой не розыгрыш и что Филипкова Яна пропала. Благо сосед присоединился в своих показаниях и сразу сказал, что нам верит, и божился, что дверь в ванну действительно была заперта изнутри. Затем показал на инструменты.

- Нет тела, нет дела, а за шутки подобного рода следует крупный штраф или уголовное наказание, - ехидно и одновременно устало высказался участковый, игнорируя возмущение соседа, начавшего жестикулировать.

И добавил, что нас с Катькой оповестят и вызовут, если родители Филипковой подадут заявление о пропаже. Затем сказал напарнику:

- Уходим!

Мы с Катькой, совершенно опустошённые, растерянные, стояли молча. А сосед попросил налить чего покрепче. И Катя повела его на кухню, по пути схватив меня за руку и потащив следом.

Втроём мы выпили целую бутылку водки, не чувствуя ни грамма опьянения. Зато полегчало. Сосед разговорился – видно, тоже успокоился. Сказал, что, может, нам следует к знающим людям обратиться, громко икнул и ретировался.

- Пипец на всю голову! Что делать будем? - ещё мягко выразилась Катя и так обвиняюще посмотрела на меня, что от её взгляда мне снова поплохело. Едва нашла в себе силы не сорваться в ответ и психануть. Губу прикусила до крови, сдержалась и спокойно ответила:

- Я сейчас Клавдии Семёновне позвоню. Дай, пожалуйста, свой телефон, Катя. - А всю внутри при этом трясло, бросая то в жар то в холод как от обиды на Катю, так и вообще от пережитого.

- Ага, хорошо, - кивнула она и пошла за телефоном.

Увы, дозвониться не получилось. В трубке то трещало, то булькало, сколько бы попыток связаться с соседкой я ни предпринимала. Жаль, что мой телефон остался в хате Демьяны. А здесь, в квартире, от стационарного телефона была только специальная розетка у пуфика в коридоре.

- Дай сюда, - отобрала телефон Катя и начала звонить сама, но и у неё вместо гудков раздавалось бульканье и треск.

А потом и вовсе из мобильника послышался оглушительный жуткий хохот, и она от испуга трубку выронила. Закрыла лицо руками и разрыдалась. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как подойти к ней и обнять, нашёптывая успокаивающие слова, в которые, если честно, я и сама не верила.

Уговорив подругу, что сможем всё решить завтра на ясную голову, сказала ей идти прилечь, обещая вскоре присоединиться. А сама, закрыв дверь ванной комнаты и подперев её снаружи для надёжности табуреткой, начала убираться: постоянно прислушиваясь, спешно вытерла мокрый и грязный пол в коридоре да помыла посуду на кухне, то и дело с опаской посматривая в коридор: вдруг за шумом воды  не услышу, как открылась дверь ванной? От произошедшего разнервничалась и спать совершенно не хотелось. Как оказалось, Катьке тоже было тревожно и страшно, оттого она совсем не могла оставаться одна.

Вот и протирали вместе от пыли всё, что под руку на кухне попадалось: шкафчики, табуретки, стол, холодильник, окошко даже помыли – и так до самого утра, не разговаривая. А потом попили воды и пошли спать. При этом Катька сразу настояла, чтобы я спала рядом с ней, в гостиной на диване.

Мне снилась Демьяна, в своей хате, но всё вокруг, как и она сама, выглядело отличным от реальности, как и бывает во сне. Может, поэтому я и воспринимала так спокойно вначале свой сон, наблюдая за ним словно со стороны, как некий фильм, где в тонах преобладал тёмный цвет, а все другие цвета выглядели предельно яркими и раздражающими.

- Я тебя жду, Глафирочка! Ой, как жду! - утробным голосом буркнула Демьяна, зыркая на меня своими ярко-зелеными, как мох глазищами.

Без привычного платка волосы на её голове оказались снежно-белыми, пышными и сухими, будто солома. Кожа на лице нежная и почти прозрачная, при этом само лицо молодое и редкой хищной красоты. Такой, что навевает мысли о плотоядном цветке из джунглей. А ещё я обнаружила: её волосы шевелились сами по себе.

Заметив, что я её рассматриваю, Демьяна мне нехорошо улыбнулась, выставив напоказ мелкие, ровные, острые зубы. И шумно затопала ногами в валенках: раз, другой, третий, пока их не сбросила. Загудело, зарокотало вдалеке, потом ближе, уже под полом, который неожиданно резко вспучился под фонтаном тёмной, ледяной воды. Она, касаясь моих ног, обездвижила их намертво, как, вероятно, и мой голос. Потому что, желая закричать, я издала лишь тихий, обречённый звук. А Демьяна внезапно оказалась голой по пояс, находясь близко ко мне в воде. Я рассмотрела её большую грудь, с острыми ярко-красными сосками, и мраморно-белый торс, выглядевший ненастоящим на фоне общей темноты вокруг и этой тонкой нелепой рыбьей чешуи на плечах и руках Демьяны, отсвечивающей изумрудным цветом.

Вода прибывала и прибывала, и я понимала, что, если ничего не сделаю, – утону. Но не могла пошевелиться. Словно издеваясь над моим бедственным положением, Демьяна рассмеялась и начала плыть ко мне.

- Помоги! - услышала позади себя истерический вопль Катьки. Но, как ни пыталась обернуться, чтобы посмотреть, что там происходит, не могла.

Хохот Демьяны сливался с бурлением воды, превратившись в поистине ужасающий рёв.

Меня накрыло осознание неминуемой катастрофы. От бессилия я захрипела и… проснулась.

Катька всхлипывала и стонала во сне, метаясь головой по подушке. А потом тоже проснулась, тяжело дыша и рассеянно озираясь, словно не могла поверить, что кошмар остался во сне.

- Знаешь, что мне снилось? - отдышавшись спросила она. - Ты и я. Мы снова находились в твоей съёмной хате. Было очень темно, и из пола лилась вода. А самое страшное, что в этой воде скрывались юркие существа. Они топили меня, держали за ноги, не давая плыть к тебе. Ещё запомнился оглушающий, невыносимый, ну просто дьявольский женский хохот, рокотавший подобно грому. И чувство близкой беды.

Я схватила её за руку, сжала, чувствуя, что сильно бледнею, а во рту разливается сухость: ведь подруга, судя по всему, видела во сне то же самое, что и я… Тут из коридора послышался глухой стук, затем ещё и ещё. С каждым разом удары становились всё громче. Катька всхлипнула, задрожав всем телом. Я заставила себя встать и медленно пошла на стук. Катька – за мной, вцепившись мне в плечо.

Стучали из ванной. И я просто стояла перед дверью, не зная, открывать ли её, или что ещё… Вероятно, следовало позвать на помощь.

Меня опередила не выдержавшая Катька: отпустив моё плечо, она отодвинула табуретку, затем потянула на себя дверь. Я внутренне сжалась. Помню только, что все мысли исчезли. И я смотрю в тёмный дверной проём ванной, а потом издаю тонкий писк, когда в коридор вываливается голая и мокрая Яна. От неё прёт рыбой, волосы закрывают лицо, в них клочки тины. Она молчит, и это пугает больше всего. А Катька нервным голосом всё спрашивает:

- Яночка, Яночка, ты к нам вернулась?

Затем смотрит на меня вытаращенными глазами. В них блестят слёзы, и, глядя на неё, я тоже начинаю улыбаться. И пусть мне всё ещё тревожно и очень страшно, но от мысли, что Яна жива, с души словно сбрасывается тяжёлый камень.

Мы вытерли Яну на кухне, надели на неё халат, завязали мокрые волосы в хвост. Она не сопротивлялась, не проронив ни звука, и была такая холодная, словно лёд, и бледная до синевы – жуть брала от её вида. Смотрела только на нас с Катькой мёртвыми, неузнавающими глазами, изредка моргая. Затем покорно села на стул, пока Катька ставила чайник, чтобы заварить нам троим пакетированного чая. А я сидела и рассматривала Яну, пытаясь её разговорить и думая, что, может, следует вызвать скорую?

- Хочу есть, - отчётливо произнесла Яна низким, скрипучим, совершенно не своим голосом и резко встала.

Её взгляд нехорошо пробежался по нам с Катькой, затем упёрся в холодильник и просто вперился в него. Туда она и рванула, не слушая Катьку, вопрошающую:

- Яночка, ты чего?

Она словно ничего не видела, кроме холодильника: сразу открыла морозильник, достала пачку пельменей, упаковку сосисок, куски рыбы. И принялась остервенело разрывать упаковки, нюхать содержимое, шумно водя ноздрями, и впиваться зубами, острыми и явно длиннее нормальных, в продукты, откусывать и жевать, жадно глотая.

- Нужно вызвать скорую! - воскликнула Катька и с ожиданием посмотрела на меня.

Яна оторвалась от мёрзлой рыбы, облизнулась чёрным, удлинённым, похожим на крапчатого слизня языком – и всё это, уставившись, не мигая на Катьку. Сердце у меня кольнуло. Нехорошее, зловещее предчувствие поскреблось по позвоночнику, поползло вверх, к затылку, приподнимая там волоски.

Глядя на Катьку, я приложила палец к губам в надежде, что Катька поймёт, что нужно вести себя тихо. Она поняла, и мы оставались на месте, наблюдая, как Яна сосредоточенно жрёт рыбу. Когда Яна принялась за второй кусок, я медленно встала и жестом поманила к себе Катьку. Она вздохнула, на мгновение зажмурилась, сосредотачиваясь, и медленно, на цыпочках, при этом глядя только на Яну, направилась ко мне. Я наблюдала за Яной и Катей, вся сжавшись от напряжения, и выдохнула сквозь зубы, когда Катька оказалась возле меня.

Я прошептала подруге на ухо свои предположения, качая головой, тем самым игнорируя все Катькины возражения. Потому что чувствовала, что поступаю правильно. А то, что Яна стала сама на себя не похожа, понимали мы обе. Поэтому Катька не спорила.

Быстро переодевшись, я снова попробовала позвонить сначала в скорую, потом Клавдии Семёновне. И, не сдержавшись, отбросила телефон в сторону, когда из трубки вместо треска и шума помех полилась тухлая вонючая вода. Катька в ужасе округлила глаза. Я жестом дала понять, что надо бы нам из квартиры сваливать.

Оказавшись в коридоре, мы уставились на неожиданно появившуюся в проёме кухни Яну – с заметно округлившимся, выпирающим под халатом животом. Она стояла, упершись в стену плечом.

- Де-воч-ки! -  растягивая слова, квакающим голосом проговорила она, протягивая в нашу сторону руки. Я сразу заметила её словно сросшиеся местами пальцы, а ещё на них выделялись крепкие, молочно-белые, с почерневшими краями когти.

Я повернулась к Катьке: та тряслась от ужаса, зажмурив глаза. Схватила её за руку, она тихо пискнула. Так я и тащила за собой Катьку к входной двери, изо всех сил спеша выбраться из квартиры.

Внезапно Яна погналась за нами, прыгнув из кухни прямо до комода, где мы буквально только что стояли. Издав на месте приземления клокочущий, яростный, полный негодования вопль, она выпустила из себя растянутое слово, испугавшее нас до ужаса:

- Голодно!

Я открыла дверь, понимая, что убежать вместе с Катькой от Яны не успеваю. Обернулась, сразу поймав взгляд мёртвых глаз Яны, - и мочевой пузырь болезненно сжался. "Всё, сейчас она нас сцапает!»

Яна вдруг согнулась и начала блевать, а Катька резво вытолкнула меня за порог и, выскочив из квартиры сама, трясущимися руками быстро захлопнула дверь.

Из подъезда мы буквально вылетели, пребывая в ужасе и растерянности от происходящего. Позднее, оглядываясь назад, жалею, что мы не подумали по пути на улицу попросить помощи у соседей, и от них хотя бы позвонить.

На улице мы стояли, жадно вдыхая воздух, и молчали. А небо над головой стремительно темнело под напором внезапно обрушившегося крепкого, яростного в своих порывах ветра, стягивающего сюда буквально из ниоткуда взявшиеся грозные чёрные тучи.

- Сейчас у кого-нибудь телефон попросим позвонить! – только предложила я, как начался ливень, в момент промочив нас до нитки.

Мы побежали, не сговариваясь, в сторону ближайшего укрытия – аптеки через дорогу, совершенно не сообразив, что можно было вернуться в подъезд. Теперь я упрекаю себя за это. Ливень вскоре превратился в белый поток воды, настоящую стену, сквозь которую и вытянутой руки не видно. Пришлось нам с Катькой перейти на шаг. Вдруг у перехода через дорогу, в ливне, я вместе с подругой отчётливо услышала сиплый шёпот Демьяны: "Не скроетесь, не сбежите, достану вас!»