Ардан (часть 2)⁠⁠

Ирина не говорила, сколько именно времени займет дорога. Она только рассказала, что заводить будильники нужно сначала на минуту, потом на три, пять минут, час и два. Сама она управилась за час с небольшим, кто-то из знакомых ее знакомых, по слухам, доехал аж за пятнадцать минут, и это был настоящий рекорд. Но она не слышала ни о ком, кто добирался бы дольше двух часов.

- Как вам узнать вашу остановку? – спрашивала она, видимо, читая мысли супругов, - Ориентируйтесь по будильникам. Как только они снова зазвонят одновременно, вы на месте. Выходите немедленно, водитель не будет ждать вас.

…

- Кажись, началось, - пробормотал Михаил и переставил свой рюкзак поближе к Лёхиным носилкам, загораживая сына спиной. Наталья, услышав, что шум колес стихает, поступила так же и настороженно уставилась на дверь.

Некоторое время было так тихо, что, казалось, они могут слышать биение своих сердец, а потом край одеяла на дверном проеме ворохнулся, и в салон хлынули запахи горящей резины и свежей, кипящей крови. А вместе с ними «на борт» поднялась фигура в латах, с окровавленной палицей в металлической перчатке и, повернувшись лицом к Хворостовым, застыла в проходе. Впрочем… это было громко сказано - лицом. От головы осталась едва ли треть – лишь нижняя челюсть, ощерившаяся остатками битых зубов. В просветы между осколками то и дело просовывался красный, мокрый язык, а в паре десятков сантиметров над ней лениво плавал своеобразный нимб, состоящий, казалось, из двух эфемерных, сияющих колец – золотого и серебряного. Кольца медленно вращались в противоположных друг другу направлениях, то и дело их гладкая поверхность озарялась, словно от всполохов далеких пожарищ.

У чудовища не было глаз, но Хворостовы чувствовали, что оно каким-то образом смотрит на них и… видит.

- Дай ему… что-нибудь, - нервно прошептала Наталья, не в силах отвести взгляд. Некоторое время муж не шевелился, и она успела увериться, что он растерял остатки мужества, но он вдруг медленно поднялся, оглушительно хрустнув коленями, и протянул рыцарю первое, что попалось под руку – банку с солеными рыжиками.

Повисла долгая, мучительная пауза. Сжавшаяся в комочек Наталья, выглядывающий из-под ее локтя подслеповатый Лёхин глаз и Миша, протягивающий дары стальной фигуре…

«Наверное, нужно что-то другое…», - запаниковала она, но вдруг кольца над остатками головы задвигались быстрее, а закованная в железо пятерня с лязганьем развернулась вверх ладонью, с благосклонностью принимая жертву. Михаил торопливо сунул в нее банку и тут же отшатнулся, чуть не упав на Лёху.

Бесконечно тянулись минуты. Секундная стрелка на «тормозящем» будильнике тыркалась туда-сюда, вообще перестав двигаться с места. Все вокруг застыло, даже висюльки под потолком перестали раскачиваться. А потом рыцарь молча развернулся и вышел из автобуса. Окровавленная челюсть с осколками зубов, сияющий нимб, шпоры на латных сапогах, в одной руке – чудовищная палица, а в другой… банка соленых рыжиков.

Расскажи кому – засмеют… но смеяться совершенно не хотелось.

Они выдохнули, только когда поняли, что автобус снова движется. Теперь они действительно это чувствовали. Слегка покачивались бока, на окнах трепетали одеяла, висюльки на потолочном поручне пускались в пляс, а споднизу что-то чавкало, словно пазик пробирался по размытой ливнями грунтовке. Соседний ряд сидений незаметно изменился, одевшись в набитые поролоном дерматиновые сидушки.

Лёха застонал и откинулся назад, закусив губы.

- Сын… ты как? – охрипшим голосом спросил отец после некоторой паузы.

Тот издал неопределенный звук, потом ответил:

- Лучше, чем этот терминатор... зачем ему наши грибы? Трудно же будет жевать их одной челюстью…

Михаил невольно фыркнул, усмехнулся. Но усмешка тут же увяла. Беззаботный юмор сына выдавал его крайнее отчаянье. Лёха прекрасно понимал, что считанные месяцы отделяют его от сырой могилы и крушения целого мира, который он толком и увидеть не успел… Стоит ли на последнем пороге бояться каких-то чудовищ? Тем более таких, которым для откупа хватает банки соленых грибов…

А вот Михаил испугался, и, чувствуя исходящий от жены кислый, мускусный запах пота, понял, что та на грани истерики. Он очень мягко положил руку ей на спину, но та все равно вздрогнула всем телом и вдруг принялась поспешно доставать из рюкзаков и расставлять перед собой банки и кулечки.

- Лучше сделай Лёхе укол, - попросил он, - Ему плохо…

- Мне тоже плохо! – выкрикнула она, но тут же закрыла лицо дрожащими руками и глухо пробормотала, - Знаю. Прости. Сделай сам…

После инъекции Лёха быстро уснул. Автобус раскачивался и подпрыгивал на кочках, и его голова в капюшоне спальника безвольно болталась из стороны в сторону. На какой-то миг Михаилу почудилось, что они в катафалке – везут сына на кладбище. Под ложечкой засосало. Он разлепил пересохшие губы, чтобы в трехтысячный раз произнести, что «не нравится ему все это», но промолчал.

…

Как и Наталья, он тоже сразу безоговорочно поверил Ирине. Если бы с ними стряслась любая другая беда, он бы обязательно заподозрил подвох и подставу. Да, она родная сестра жены, но… слишком уж много она натерпелась от них пакостей, и было бы логично предположить, что рано или поздно она постарается отыграться. Если бы речь шла о жизни Натальи или его самого, они лишь криво усмехнулись бы и мысленно поаплодировали такому изощренному троллингу. Но вопрос стоял о Лёхе, а Лёху Ирина обожала. Как родного сына. Какими бы напряженными и неоднозначными ни были их отношения, ни один из супругов никогда не ставил под сомнения искренность ее любви к племяннику.

Самые дорогие игрушки, которые были у маленького Лёхи, были подарены тетей Ирой, обучение в престижном вузе оплачено ей же. Как и билеты на каждые каникулы то в Париж, то в Геную, то в Амстердам. Хворостовы знали, что после окончания университета она ждет Лёху в Бельгии, готовит ему хорошее место в одной из своих фирм…

Правда, она понятия не имела, что Хворостовы отнюдь не собираются отпускать Лёху в «европы». Конечно, они об этом молчали, но родительская привязанность, густо присыпанная родительской же ревностью, не позволяла им даже помыслить, чтобы отпустить свое дитё в чужие края. Он должен быть здесь, с ними. Жениться и привести в их дом милую, скромную девушку, а следом - и внуков. Он должен прожить вместе с ними их жизнь – с поездками на дачу, совместными отпусками, встречей всех по очереди праздников. Расти, мужать и стареть рядом с ними … и, наконец, проводить их на погост. А потом являться к ним на могилы дважды в год с цветами…

Леха тоже не догадывался о родительских планах, учился изо всех сил, чтобы не посрамить тётю, и тоже мечтал вступить во взрослую жизнь в Европе. Когда он заболел, родители даже обрадовались, что появился благовидный предлог удержать его возле себя и, конечно, оставить настырную евротётушку с носом… Если бы не смертельная серьезность его недуга, их бы все вполне устраивало… Но, конечно, в этом они не признавались не только друг другу, но даже самим себе.

…

- Теперь ты получил ответ на свой вопрос, так? – с затаенной, отчаянной жутью прошептала Наталья после долгого молчания.

- Что?.. – Михаил с трудом выходил из несвойственной ему задумчивости.

- О попутчиках… Ты спрашивал, почему…

- Я помню, что спрашивал, - излишне резко ответил он и достал бутылку воды. Попил и передал жене.

- Они путешествуют на попутках, потому что… просто могут, - бормотала она, - Мы бы могли стоять на трассе хоть до Второго Пришествия, но не поймали бы такой автобус, потому что через наш мир они просто… не ходят.

- Хочешь сказать…

- Мы уже не на привычной нам Земле. Где-то… в другом месте…

- Почему же она не предупредила….

- Может, думала, что мы испугаемся и откажемся… А может, решим, что она нас дурит… Слышишь?

Михаил посмотрел на Наталью. Она, вся подобравшись, глядела на завешенную дверь. Чавканье под днищем стало более разрозненным, предметным, и Михаил понял – дьявольский пазик вновь замедляется…

Качнувшись в момент остановки вперед, они ахнули и застыли, приготовившись увидеть очередного немыслимого монстра, но в салон автобуса, кряхтя и подтягивая за собой старомодную сумку на колесах, забралась… пухлая бабка.

Супруги, хлопая глазами, шумно задышали. Совершенно обычная бабка. В берете, натянутом на уши, ватной душегрейке, длинной цветастой юбке и безразмерных калошах. Она мазнула безразличным взглядом по Хворостовым, поправила берет и тяжело плюхнулась на первое за водителем сидение. То, которое «для пассажиров с детьми и инвалидов»…

Висюльки тут же снова закачались под потолком. Ехали в полной тишине. Бабка меланхолично глядела в наглухо занавешенное синим, шерстяным одеялом окно и время от времени ощупывала бока коричневой, клетчатой сумки, словно проверяя, не выпало ли что…

Супруги надеялись, что и не выпадет, ибо края матерчатой, откидывающейся крышки то и дело приподнимались. Там что-то мельтешило бледной плотью; выглядывало одним, двумя, а порой и тремя глазами, окруженными короткими, белесыми ресницами; то вдруг наружу выпрастывались синеватые детские ручонки с неправдоподобно толстыми и желтыми ногтями или щерились полные острых зубов ротики.

Бабка, в который раз успокаивающе похлопывая по боку сумки, почувствовала на себе взгляды и обернулась.

- Такие непоседы, - произнесла она с извиняющейся улыбкой, -… Вам далече?

Супруги замялись, переглядываясь. Можно ли отвечать? Бабка же с вежливым ожиданием все глядела на них.

- Далеко…, - сдержанно ответила Наталья, - А… вы?

- До Червонного Скита. Кажный год ездию с внуками, приобщаю…

- К чему?

Михаил ткнул локтем Наталью в бок, и она прикусила язык.

- Как к чему? К Вере, конечно! – разговорчивая бабка мелко перекрестилась на перевернутый крест, украшающий кабину водителя, - Самое намоленное место… а вы?

- К Ардану, - коротко ответила Наталья, с опаской поглядывая на бабкину сумку. Михаил снова ткнул ее в бок.

Бабка понимающе покивала, заправила под берет выбившиеся короткие седины.

- Нам почти по пути. Моя остановка чуть раньше…

Супруги промолчали, и бабка, не найдя в них собеседников, отвернулась. Лишь время от времени, когда возня в сумке усиливалась, опускала на нее руку и успокаивающе похлопывала по клетчатым бокам.

«Ну-ну, пострелята… тихо́нько там… не шалите»

Долго ехали в молчании, нарушаемом лишь зловещими взвизгами и возней из бабкиной сумки. В какой-то момент снизу начало подтекать кровью, и Наталья, заикаясь от ужаса, подала голос:

- У вас там что-то… Может… есть хотят?… У нас еда…

Бабка затрясла головой и внезапно осклабилась белыми, острыми, как иглы, зубами. Казалось, их гораздо больше, чем тридцать два, и все они явно были своими…

- Благодарствую, касатики. Но, боюсь, они испортят аппетит.

Как всегда внезапно зазвенел будильник. Супруги были уверены, что отозвался тот, запоздалый, но звонил тот, что вечно спешил. Они чувствовали, что еще слишком рано, прошло явно не более 40 минут! Но они не стали медлить. Наталья взяла его в трясущиеся руки, и снова завела. Теперь на два часа. Если верить Ирине, это последний отрезок пути…

Остановки стали следовать чаще. Салон постепенно наполнялся.

Кто-то из пассажиров усаживался на свободных местах, кто-то оставался стоять, покачиваясь, в проходе. Иссиня бледный человек в старомодном сюртучке присел напротив Натальи и до самой высадки, широко расставив колени и уперев в них руки, старался заглянуть ей в глаза. Казалось, он вот-вот скажет что-то тошнотворно приветливое, настырное, требующее реакции, но он молчал.

В проходе, держась обеими руками за поручень, над ними нависала фигура, напоминающая Хэллоуинскую невесту в сером, шифоновом платье. Из-под густой, оборванной вуали Михаилу на плечо постоянно что-то капало. Он только раз осмелился коснуться мигающим, несмелым взглядом этой вуали и тут же уставился в пол. Там шевелилось что-то, напоминающее паучьи жвалы, и раздавались жалобные всхлипывания, как у напуганного ребенка.

Когда «невеста» и мужичок в сюртучке вышли, в салон поднялся длинный, сухой, как палка, старик. Без сомнения мертвый, ибо к его лбу прилип и держался на честном слове погребальный венчик, а следом за ним – на той же остановке – девчушка лет двенадцати в розовой курточке и шапке с «ушками». Из ее штанин, по последней моде тесно стискивающей щиколотки, на замызганный железный пол сочилось что-то тягучее, напоминающее подмороженный костный мозг. На сгибе локтя она небрежно держала полугодовалого ребенка, который то и дело беззвучно раззевал совершенно беззубый рот. Этот рот должен был выглядеть беспомощным и безобидным, но вместо этого пугал до чертиков, ибо постоянно полнился поднимающейся откуда-то изнутри свежей кровью и срыгивал на обрывок байковой, пестрой пеленки, которую девочка, рассеянно и покорно, каждый раз подставляла под его подбородочек.

Супруги, пытаясь абстрагироваться и отвлечься, следили за часами. «Нормальные» уже отсчитали большую часть времени и норовили сровняться с «опаздывающими». Они понятия не имели, что будут делать, если часы не совпадут. На сколько заводить? На три часа? На пять?

Пять часов в этом аду – это смерть для психики! Да и хватит ли у них даров на время такого длительного путешествия? Большинство пассажиров не обращало на них внимания, но многим приходилось совать в протянутые руки банки и свертки.

В какой-то момент автобус заполнился чудовищным смрадом деревенского туалета, и супруги, заткнув носы шарфами, с ужасом наблюдали, как в салон заполз заросший длинными седыми космами, совершенно голый старик. Он уселся по-турецки прямо посреди прохода, на колени себе водрузил выдолбленную из дерева ступку, в которой плескалось что-то... мясное, и тут же принялся мять это и помешивать. Завешенный серыми патлами, сверкал исступленно озирающий пассажиров, слепой глаз.

Наталья, заметив, что глаз задержался на ней, потянулась за мешком с кошачьими сухарями, но старик брезгливо сморщился, проворно метнулся к рюкзаку и вскоре выволок из него мешок с останками того парня. Разорвал. Из мешка тут же потянуло тухлятиной, но на фоне удушающего сортирного смрада, заполнившего салон, этот запах казался даже приятным.

Старикашка долго копошился в мешке с мертвечиной, перебирая отрезанные пальцы, потом довольно хрюкнул, прострекотал что-то себе под нос и вернулся на место. Супруги, как по команде, отвернулись и закрыли глаза, борясь с тошнотой, когда тот сунул подгнивший обрубок себе в рот и принялся с аппетитом его обгладывать, время от времени сплевывая бурую кашицу в горшок.

…

Наталья решила, что с нее хватит. Она натянула поглубже на глаза капюшон и под аппетитное чавканье старика почти задремала. Перегруженный мозг требовал передышки. Перед закрытыми глазами замелькали беззаботные картинки из далекого прошлого. Они с Иркой под апрельским солнцем, среди школьных друзей. Пижамные вечеринки, которые им с подружками устраивали время от времени родители. Их проказы…

Они с Иркой были однояйцевыми близнецами, и это открывало массу возможностей разыграть как случайных знакомых, так и учителей… Более способная и удачливая Ирка, сдала за нее, Наталью, все возможные экзамены. Включая и вступительные в ВУЗ… И вот как они ей отплатили.

Наталья зажмурилась крепче, припомнив все гадости и подставы, которые добрая душа Ирка терпела от нее… и от Михаила тоже, конечно… Начиная с той омерзительной «шалости», которую Мишка всю жизнь на голубом глазу оправдывал тем, что обознался.

«Да, вас - Зиту с Гитой - сам черт не различит!», - орал он в театральном гневе, когда она обнаружила Мишку в постели ничего не понимающей Иры. Наталья тогда уже была на третьем месяце беременности, и сделала вид, что поверила. Ей совершенно не улыбалось остаться с ребенком на попечении родителей. Но шито все было белыми нитками. Она бы никогда не поверила, что он не заметил бы подлог, прежде, чем тащить девку в постель, даже если бы они были клонами.

Всю злость она тогда выместила на Ирке, сломав ей челюсть в двух местах и настроив против нее друзей и родителей. Ирка, выписавшись из больницы, перебралась в общежитие, где ей, умнице-отличнице предложили койку, даже несмотря на то, что она была местная, городская. А ее место в родительской квартире занял новоиспеченный зять Миша.

А потом была… Полина…

…

Наталья тряхнула головой, прогоняя неприятные воспоминания, и открыла глаза. Видимо, действительно задремала. В мерно покачивающемся салоне снова остались только ее семья и стрёмная бабка с «внуками». Из сумки по-прежнему доносились приглушённые визги и возня.

- Проголодалися, шалунишки? – ласково спросила та и покосилась на Хворостовых. Наталья тут же с готовностью достала пакет с сухарями и банку маринованных огурцов – немногое, что уцелело за этот вояж. Бабка смущенно потупилась и, обтерев платочком губы, попросила:

- Они такое не будут… ужасные привереды… А можно немного из того мешочка?

Она умильно улыбнулась и кивнула на мешок с мертвечиной, запнутый кем-то под сидение. Наталья пожала плечами и с гримассой отвращения подпихнула ногой мешок по проходу. На полу остался осклизлый, бурый след.

Бабка что-то забормотала внезапно сильным, зычным голосом, и возня в сумке тут же стихла. Тогда она отстегнула ремешок, откинула крышку и, вывалив содержимое мешка, а следом сунув и банку огурцов, торопливо застегнула обратно.

- О-от так от, малята…, - прошепелявила она своим уже привычным голосом, - и огурчик на закуску…

Из сумки послышалось радостное ворчание и звук разгрызаемого стекла. Наталья невольно схватилась за щеку, словно у нее разболелись зубы.

- Так вы к Ардану? – бабка снова обтерла губы и развернулась на сидении, выставив ноги под ситцевой юбкой в проход, - Первоходы, вижу?

- Да… мы первый раз… Надеюсь, и в последний, - ответила Наталья. Бабка, не смотря на сумку, выглядела самой безобидной, самой… мирской что ли. Почему бы и не поговорить? – Вы его знаете?

- Доводилось пару раз навещать, - ответила старуха со сдержанным уважением, - Давно он сидит. Когда-то, помнится, мечтал вырваться. А сейчас… настолько погряз, что и после Страшного Суда не выберется. Все камень искал, ждал. Ну, и, как водится, дождался.

Она внезапно визгливо расхохоталась, запрокинув голову, и так же внезапно умолкла, продолжив:

- Как был лопухом, так лопухом и остался, хоть и взял себе этот… как его… псех-да-ним.

- То есть…, - Наталья встревожилась, - Хотите сказать, что он не поможет нам?

- Поможет, отчего не помочь хорошим людям, - старуха пожала плечами, зевнула и отвернулась. Наталье показалось, что она говорила о чем-то совершенно другом… Она уже хотела спросить, если «Ардан» – это псевдоним, то как звали Колдуна на самом деле, но случайно ее взгляд упал на ноги старухи, и слова застряли в горле. То, что она изначально приняла за резиновые калоши, оказалось чудовищными копытами. Наверное, такие безобразные лапы бывают разве что у каких-нибудь гигантских земноводных – вроде бегемотов. Растеряв всякое желание продолжать беседу, она отвернулась.

Медленный будильник застрял на одной жалкой минуте от звонка. Второй – бодро отсчитывал последние двадцать. Скорей бы…

…

Лёхе было два годика, когда Ирина вышла замуж – и не абы за кого, а за бельгийского студента, учащегося в МГИМО по культурному обмену. К моменту рождения прелестной Полинки, Хавьер окончил ВУЗ и вовсю внедрялся в коллектив бельгийского посольства в Москве, а Ирине снимал квартирку неподалеку от родительской квартиры. Странный, долговязый, с лошадиными зубами, выпуклым лбом и льняными волосами – он вызывал у Натальи отвращение, и, одновременно, лютую зависть. Потому что ее собственный светоч жизни – Мишка – после техникума с трудом смог пристроиться лишь помощником мастера на местный умирающий завод.

Былые дрязги из-за Мишки сёстры, может, и не забыли, но старательно делали вид, что да. Даже во время девичьих посиделок с винишком, когда вспоминается всякое, а обиды просятся наружу, они не затрагивали болезненную для обеих тему.

Было лето, родители жили на даче, Мишка пропадал на заводе, Хавьер – в Москве и сестры почти все время проводили друг с другом и детьми. Ирка ненадолго выскочила до аптеки за смесью для Полины, и тогда-то все и произошло. Потом установили, что малышка оторвала деснами пуговицу-нос у тряпичного кролика и задохнулась. Наталья ничего не успела сделать. Она была на кухне, когда приковылял Лёха и сообщил, что «Поя плохо спит».

Наталья сразу бросилась спасть племянницу, трясла ее за ноги, пыталась изобразить приём Хеймлиха, но испугалась, что только переломает ей ребра, и оставила все, как есть, метнувшись вызывать скорую…

А через пару минут вернулась Ирка…

…

- От и наша стансыя …, - бабка засуетилась, поднимаясь и тяжело подпихивая сумку к выходу, - Передавайте там приветы.

Когда пазик перестал раскачиваться, она быстро изобразила собранными в щепотку пальцами перед лицами супругов какую-то загогулину и вышла. Наталья только спустя несколько секунд поняла, что та их перекрестила, на свой лад – снизу вверх, задом наперед… Что ж… большего они и не заслужили.

- Скоро? – спросил Михаил. Кажется, это были первые его слова за долгие-долгие столетия. Наталья посмотрела на мужа и не на шутку встревожилась. Бледный, осунувшийся, без конца потирающий грудину. Нашел время! Если его хватит кондрат, как, спрашивается, ей в одиночку тащить носилки?

Она достала из кармана пузырек с валидолом и сунула ему таблетку.

- Под язык, котик, - пробормотала она, стараясь добавить в голос нежности, которой совершенно не испытывала. Ирка была не из гулящих и не полезла бы к первому встречному в постель… Значит, он ее долго обрабатывал и не мог не знать, что это другая девушка, ведь она, Наталья, уже несколько месяцев, как носила его ребенка…

Перед глазами всплыла старая и страшная картина. Мишка, подпрыгивающий на одной ноге и пытающийся запихнуть в штанину другую. Его раскачивающийся в полустоячем положении внушительный причиндал, и Иркина растерянная физиономия, виднеющаяся над натянутым до подбородка одеялом…

Навалилась страшная усталость. Казалось, они провели в этом чертовом пазике большую часть своей идиотской, никому не нужной жизни…

…

После похорон дочери Ирка на несколько месяцев загремела в психушку. Наталья, мучимая ужасом, злорадством и виной, ходила к ней дважды в день. Если бы Ирка бросалась на нее с кулаками, плевалась или оскорбляла, она бы приняла это, как епитимью, и в душе успокоилась, но Ирка даже не думала ее обвинять. Она винила только себя.

«Проклятый заяц!», - причитала она, раскачиваясь на больничной койке, - «Что я за мать, если не предвидела опасность?!»

Наталья ожидала, что Хавьер тут же с возмущением отсеется из их жизни, но вместо этого он терпеливо дождался, когда Ирке станет лучше, уволился из посольства и забрал ее домой, в Бельгию. Вот только детей у них больше не получилось, а они, измученные смертью первенца, и не стремились к этому больше. Всю свою нерастраченную материнскую любовь Ирка обрушила на Лёху, осыпая его подарками и при любой возможности забирая племянника к себе на европейские каникулы.

Хавьер продолжил политическую карьеру, а Ирина затеяла прибыльный бизнес. Конечно, были у нее филиалы и в России. Они катались, как сыр в масле, в то время как Наталья с Мишей едва сводили концы с концами. Ирина пыталась помочь, подбрасывая Мишке то один интересный проект, то другой, но бизнесмен из него был так себе, и он, обычно через месяц, с фырканьем уходил «из дела».

Наталья внутренне бесилась от этого, уверенная, что Ирка просто мстит, подбрасывая ее мужу непосильные задачки. Что она слишком труслива, чтобы честно бросить перчатку и объявить войну, а потому пакостит окольными путями, но… каждый раз, доведенная до отчаянья бесконечным безденежьем и бытовухой, принимала и подарки, и деньги и работу …

…

- Слушай… А можно как-то просто повернуть назад?

Наталья вопросительно уставилась на мужа.

- Дыши глубже и не дергайся, - ответила она, - лекарство не сразу действует.

- Не нравится мне все это…

- Неужели? - Наталья хмыкнула.

- И все-таки? Мне кажется, это какая-то ловушка…

У Натальи засосало под ложечкой. Может, и Миша сейчас прокручивает все то же гавно…

- Прекрати, - прошипела она, - Ты прекрасно знаешь, что нет никакого протокола, чтобы повернуть все вспять.

- Может… просто вырубить эти чертовы будильники и выйти?

- Только попробуй! Или ты забыл, что на кону Лёхина жизнь?

Михаил заткнулся, а Наталья оглядела салон. С тех пор, как «сошла» старуха, пазик явно не двигался. Что, если они что-то случайно… нарушили? Или, может, автобус движется, но как в самом начале – совершенно незаметно?

- А если дело все-таки не в Лёхе? Может, она заманила нас сюда, в лесную чащобу, устроила со своими европейскими дружками маскарад, а теперь они затаились снаружи и ждут, когда мы не выдержим и выйдем, чтобы хором завопить «сюрпраааайз!!!».

Наталья не стала отвечать, видя, что Михаил и сам не верит в эту глупость и просто пытается успокоить себя болтовней. Им уже очень давно не двенадцать, и они не в детском лагере…

- Почему мы не трогаемся? – резко сменил тему Миша и в голосе его зазвенели явно истеричные нотки. Он потянулся к окну, намереваясь заглянуть под одеяло, но рука его замерла в нескольких милиметрах от него. Как это часто бывает у супругов, его явно посетила та же самая догадка, что и Наталью. И в то же самое время.

Пазик ждал… припозднившегося пассажира! Такого, которому не требуется стоять на пустынной трассе с поднятым пальцем… Такому машину подают к самому подъезду. С личным водителем и бутылкой шампанского в ведерке со льдом…

Супруги обменялись испуганным взглядом, почувствовав, что что-то… надвигается. Внезапно Лёха часто задышал и застонал во сне, отбиваясь от кошмаров. Порфирий начал дико метаться по клетке, а потом застыл, вжавшись в дальний угол. Бока его взмокли и ходили ходуном. Пламя в керосиновых лампах начало дико трещать и чадить, а потом разом потухло. Хворостовы, сами чувствуя себя мышами в клетке, вцепились друг в дружку и замерли.

Почувствовалось едва различимое движение. Казалось, темное нутро автобуса стало еще темнее. Слышалось что-то похожее на статическое потрескивание, запахло ладаном. Наталья взвизгнула, ощутив, как что-то отвратительно холодное и скользкое, похожее на огромную улитку, коснулось ее лица и принялось рисовать узоры на ее лбу. Следом сдавленно замычал и забился Михаил. Наталья перехватила его руки и пожала, посылая мысленный призыв – не двигаться и молчать…

Несколько секунд спустя Нечто отпустило их, отодвинулось куда-то в хвост салона. Супруги снова начали дышать, но хоть руки сами тянулись к головам, чтобы стереть «узоры», они не решались сделать это…

Близкое, хоть и совершенно безмолвное, присутствие черной тучи позади нервировало, наводило ужас, путало мысли. Глаза лезли из орбит, пытаясь рассмотреть что-то в кромешной тьме.

Когда будильники внезапно разразились бешеным и, как всегда, совершенно неожиданным перезвоном, они заорали, подскочили, сталкиваясь и ударяясь лбами, нашарили ручки носилок и, слепо тычась во все подряд, вывалились наружу. Отползли как можно дальше, подтягивая за собой спальник с сыном.

Лежа на палой листве они во все глаза смотрели на чертов автобус, готовые к погоне. К тому, что черное Нечто непременно последует за ними, разорвет их на части, пожрет и выплюнет…

Надо было хватать ребенка и бежать прочь, но они не в силах были даже пошевелиться и только жадно метали испуганные взгляды на занавешенные окна, пытаясь уловить движение. Но автобус казался совершенно пустым и давно заброшенным. Может, напряжение последних часов сыграло с их воображением злую шутку…?

- Порф…, - пробормотала Наталья, когда, наконец, смогла снова связно мыслить, - Надо забрать его…

- Ты спятила?! Он его наверняка сожрал!

- Да не было там никого… сами себя накрутили в потемках…

- Ты это серьезно?

- Я имею в виду, последнего… не было там никого…

Михаил сдавленно хмыкнул, от чего из носа брызнули сопли, и указал на нее пальцем. Она спохватилась, мазнула пальцами по лбу и уставилась на уже подсыхающие черные разводы. Несомненно кровь… бедный Порфирий…

Некоторое время они были заняты тем, что оттирали свои лбы и укладывали Лёху обратно на носилки. Он по-прежнему спал. Явно устал и замерз, несмотря на теплый спальник, но, слава Богам, никаких узоров на его бледном лбу не было.

- Куда теперь?.. – начал было Михаил и осекся, оглядываясь, а потом горько и глумливо продолжил, - Вот теперь самое время выступить из-за деревьев с криками «сюрпрааайз!»

Все тот же российский лес. Та же кривая пихта с беличьим дуплом, одной веткой словно перстом указывающая на ржавый, брошенный пазик. Наталья замотала головой, отказываясь верить, но через мгновенье увидела брошенные у входа налобные фонарики.

- Какая-то чушь…, - беспомощно забормотала она, озираясь по сторонам, - Какая-то...

Плечи ее расслабленно поникли. Она кивнула на мелькающие вдалеке за деревьями теплые огоньки, словно там стоял уютный сельский дом.

Когда они взялись за носилки и двинулись на огонек, то думали, что выйдут к ведьминой избушке и совершенно не ожидали оказаться на остатках средневекового замка. Лес неожиданно закончился, и вокруг, насколько хватало глаз, раскинулось бугристое, каменное поле, в которое превратились некогда величественные стены.

От замка осталось немного – всего лишь крошечная постройка, бывшая когда-то то ли флигельком, то ли башенкой – три невысокие, почерневшие стены с жалким навесом из дранки и соломы. Чуть в отдалении в неверном свете факелов угадывалась обвалившаяся крепостная стена с огромными, витыми, коваными воротами и остатками подъездной дороги.

Во флигельке у двух из оставшихся стен стояли заполненные книгами стеллажи, а у третьей – стол из антрацитово-черного камня, выполненный в форме пятиконечной звезды. Внутри на стенах горели десятки факелов, придавая жалкому жилищу странное ощущение уюта.

https://pikabu.ru/story/ardan_chast_3_9913339