В поту потуг, как в масле сыр —
Рисую кроки.
Костёр потух, раздался мир,
Иссякли сроки…
Из тьмы на нас, сменивши галс,
Ползёт на пеленг,
«Брекекеке, коакс, коакс!» —
Тоска и зелень.
Бумажный звук, сухой привал,
Как пыль на венчик.
Не свет — не мрак. Не смерть — не шквал.
Покой — не вечный.
Я вышел из стерильной темноты
В седую нестерильную долину.
Пройти её — не поле перейти —
По силам было б только исполину.
А я и не прошёл: глазной янтарь
Полировал я солнцем и ветрами,
Бросал его потом куда-то вдаль —
Но мчал ко мне обратно жёлтый камень…
С годами всё грустнее и злобней
Я становился. И в бессильной муке,
Я вскоре начал повторять: «Забей!»,
Когда пытался грызть гранит науки.
Поистрепалось всё, как ни скажи.
Осенним зомби я упорно и упрямо
Бреду теперь средь воющих банши
Под знаменем гремучего бедлама.
В стареньком парке —
Римские Парки.
В мраморной сетке морщин
Статуй забытых
Грустят монолиты,
Клёны и гроздья рябин.
Виделось чётко —
В древней чечётке
Танца древесных ундин
Весело, мило,
Листья кружили,
Слышались песни богинь:
«Ветер осинный,
Время всесильно!
Золотом злобной листвы
Рдеются раны —
Рыжи, багряны:
Летние дни сочтены!
Ветер свободный,
Скоро холодным
Ты поползёшь из низин!..».
В пляске русалок
Тихо настало
Время осенних грустин.
Сверкнул болид
В ночной тиши:
Свет колеи
Недолго жил…
Я в небе след
За штраф принЯл,
Но не по мне
Звучал хорал:
То Вечный Бард
Сквозь Вечный Грех
Надеждопад
По мне поверг…
В зенит Луны
Мечу теперь
Стихи и сны.
И искры вер.
Приблизившись к исходу мелких сУет
Всю грязь былого кинул я в Геенну,
От бед остыл, теперь самозабвенно
Сижу, пока рисуется — рисую…
Ни ропота — лишь Кронос в беге стрелок
Рокочет денно, нощно, неустанно.
Набросок тишины пока составлю,
Но пусть этюд мой нарастает, зреет.
Закат малинный в ежевичном небе
Над морем (что вживую не видал я).
Светило тонет в непомерной дАли,
Шумит прибой, нашёптывая эпос:
Сказанья о лихом девятом вале,
И молниях, и бледном гневе пенном —
Звучит в ленивом волновом биенье
Рассказ стихии о былинных шквалах…
(Вдохновлено одной ведьмой)
Опять… кипит чумазый котелок,
Под ним горят сомненья, ёлки-палки;
Печали плавятся и тлеет злобный рок —
Судьбины невозвратные подарки.
Угли ворОшит заскорузлою рукой —
Карга старинная (а на плече неясыть…)
Над пряным зельем ведьме чудится покой
С боязнью то ль напортить, то ли сглазить.
А варево шумит, и всё густей
Волшебный эликсир. Его туман духмяный
Старухе шепчет множество вестей:
Благих, хороших, добрых… но обманных.
Избушка, будто бы, — чудесный уголок,
И будто б нет вокруг древлянского болота.
Суставы не болят, и каждый позвонок…
Чу — петухи кричат! Будильник… На работу
Не хотел я смотреть новостей,
Не хотел не по букве завета:
"Не читай, босогон, ты печатных статей,
Просто жуй свою, сука, котлету."
Это, сроду... на солнце смотреть -
Я ж и так им изрядно пригретый:
И дурак, что ли, я - слепнуть, боли терпеть?..
Только песня совсем не об этом.
А о том, что хотел побыстрей,
В белый флёр предпророка одетый,
С бледной пеной у рта, закусив удила...
Позабыть про свою, про вендетту.
Осушил дофига ёмкостей,
Но зачем говорю я про это?
Жизнь горстями черпал, но не чуял горстей...
Лишь смотрел в уходящее лето.
А на поезд я свой опоздал,
И от грусти по дизельной дымке
Взял чернила и песню свою написал -
Справил, значит, по лету поминки.
Плыть кашалотом через сеть кальмаров
Судьба-подруга вечно вынуждает.
В нас от присосок ярко тлеют шрамы…
Но в повод кто-то издаёт дорамы:
Цветы и пуговицы в виде ярких лилий,
И сахара и слёз сверхнужное обилье,
Припудренное ангельскою пылью,
Забористой, покруче сенсемильи…
Не так, не так! В безбрежном Океане
Без дыма и пыльцы плавник летает,
Чтоб выжить и успеть средь камарильи
Достичь необходимого обилья,
И плавать вольно, и, хотя б, без рвоты
Предвидеть предстоящую охоту:
Терзать не глядя и, куски глотая,
Мечтать о будущности, как о вышнем рае.
