darkfly35

Пустошь

Крошечный тупик... Это забытое всеми высшими силами местечко, которое не найти ни на одной карте города Эндбург. По истине злачное, страшное место, в которое не проникает слабый свет уличного фонаря. Даже лучи солнца никогда за всю историю не касались этих грязных, обшарпанных стен, воспаленного асфальта, покрывшегося оспинами тёмных трещин. Здесь не растёт никакая трава и даже захудалое дервце, не видно животных и птиц. Подростки опасаются этого места, взрослые обходят, не понимая причин своего страха и недоверия.

Именно поэтому оно стало таким затерянным и забытым. Жители города его обходят стороной, благо Крошечный Тупик находится на окраине города.

Но в этот осенний вечер люди заметили странный столп света, который был направлен ровно в центр забытого богом тупика. Буквально несколько минут жители близстоящих домов наблюдали холодный, режущий взгляд свет. Но так же быстро он и исчез: неподвижный столп качнулся, изогнулся и рванул вверх, исчезая за пушистыми облаками.

Напуганные люди тут же спрятались за закрытыми окнами и дверьми, боясь выглянуть на улицу. И без того страшное место стало ещё более опасным и пугающим. По всему Эндбургу разлетелись послание и предупреждения. О Крошечном Тупечке вспомнили на время.

Но, с приходом рассвета, люди совершенно забыли о этом месте... Магия? Наука? Секреты и интриги? Неизвестно.

Но что-то специально заставило жителей забыть о злачном месте, в котором, кстати, было положено начало одной огромной истории.

< . >

... он лежал на животе, лицом вниз, уткнувшись в грязный асфальт. Холодный осенний ветер ласкал красную воспаленную кожу на ступнях и ладонях, нежно касался тёмных волос, немного играя с отдельными слипшимися прядями.

Тонкое, худое тело подрагивало от холода, ведь дырявая серая роба не дарила и капли тепла.

Темно. Сыро. Пусто.

И страшно. Очень страшно.

Пролежав несколько минут, молодой человек резко дернулся, открыл глаза и перекатился на спину. Через мгновение он смог сесть, прижавшись к стене спиной. Удивлённые глаза уставились на ладони, покрытые ожогами.

Рваные мысли. В голове – тихий хаос. Ни одной мысли. Только понимание элементарных вещей: вот эти длинные непонятные палки с отростками — руки и пальцы, вот эти почти не работающие деревяшки — ноги. Вспышками пришли в голову названия частей тела и их какое-то назначение. Мозг смог добыть в пустоше нужную информацию о себе.

И всё...

И полная пустота. Больше ничего. Только какое-то липкое, знакомое чувство заполняет нутро, впитывается в сердце, словно влага в сухую землю. Ужас и потерянность. Непонимание. Физическая боль и душевная. Изнуренность. Пустота. Никаких данных не всплывает в памяти, лишь микс из чувст и тело, подчинённое инстинктам.

Молодой человек вновь судорожно дёрнулся, встал на ватные ноги и тут же упал, потеряв опору. Нос жалобно хрустнул, тупая боль прорезала всю голову, ужасно заболели обоженные ладони и ступни. Первый шаг и первое чувство, мгновенное угасшее.

Мир на секунду померк и исчез. А после ожил, но окрасился в алый. Новая проблема – кровь застелала слабые глаза. И больше никаких преград.

Встав на дрожащие колени и ладони, молодой человек повертел головой. Внимание привлёк тонкий лучик, светивший где-то впереди. И он пополз. Двигая слабыми конечностями, парень шёл на луч, который манил его. Маленький мотылёк, летящий на ослепительный свет костра. Погубит ли? Спасёт ли? Неизвестно.

Но страшно. Все равно. Весь долгий путь к цели он пытался вспомнить хоть что-то... Но в голове было пусто. Он понимал, что является чем-то живым, настоящим и существующим. Он понимал, что мир враждебен — иначе откуда то странное чувство спрятаться, спасти себя, — что в его жизни случилось что-то непонятное. Событие, перевернувшее его жизни.

Но больше ничего, абсолютное пустошь. Невероятная тишина. Полная прострация.

Свет фонаря, несчастный мотылёк прилетел на свою гибель. Тишина, ночь и страх. Подняться нет сил, тело состоит из боли и пустоши.

Белый лист или отформатированная карта памяти?

Пришло время «того самого часа». И почему-то он наступил на рассвете, около четырёх часов утра. С одной стороны вроде ещё жива ночь: только начинают меркнуть звёзды, луна – большой блин на сковородке неба – медленно скатывается за горизонт. А с другой стороны – розовато-жёлтое солнце, которое медленно ползло на небосвод.

Пожилая женщина, сидящая около постели мужа, дёрнулась, ресницы задрожали и глаза открылись. Она удивлённо посмотрела на свою худую, жилистую руку, которую обхватили холодные пальцы. Немного растерянно она перевела взгляд на любимое лицо... И выдохнула.

– Женечка! Бог мой, Женя! – голос женщины задрожал, она припала губами к ладони мужа, слёзы побежали по щекам.

– Вера, всё хорошо, – хриплый голос старичка дрогнул. Он попытался что-то ещё сказать, но закашлялся. Евгений дышал с трудом, хватал ртом воздух, прижимая ладонь к груди.

Он понимал, что его последний час наступил.

Время закончилось.

Смерть уже замерла на пороге комнаты.

Время пришло... Выцветшие серые глаза смотрели в потолок. Мужчина старался восстановить дыхание, чтобы успеть сказать кое-что важное.

Вера Иванова прижалась лбом к руке своего мужа, одну ладонь положила ему на грудь. Ужасно тяжело не плакать, сдерживать свои эмоции, когда на твоих руках, в твоих объятиях умирает любовь всей жизни.

– Женечка, родной, – шепчет старушка, поглаживая тяжело вздымающуюся грудь.

– Полежи со мной, Вера. Пожалуйста.

И без лишних слов она ложиться рядом, положив седую голову ему на плечо... Совсем как тогда, давно, ещё в молодости. Им было около двадцати пяти, жизнь только начиналась. Мир был новым, красивым и ярким. Не таким как в детстве или подростковом возрасте. Он был тоже молодым: и зелёная высокая трава, и небо, и деревья казались великанами, которые подпирали небосвод. Тогда они лежали на изумрудном ковре, лучи солнца слепили глаза, но они упрямо продолжали лежать и смотреть ввысь. Болтали о чём-то своём, строили планы и жизнь казалась длинной, бесконечной дорогой, которая будет через тернии вести у счастью.

И они прошли свой путь. Вместе. Всё, что ранее казалось мечтами – сейчас уже было настоящим. Небольшой домик в тихом посёлке. Внутри печка, треск дров в холодные зимние вечера, собранная ими же библиотека, телевизор, радио, уютные ковры, кресла, мягкий свет ламп. Гармония. На улице слышно как поют птицы, иногда кудахчут куры и кричат петухи. Лабрадор Макс и алабай Рекс веселились часто во дворе, заставляя пожилую пару улыбаться. Когда приезжали дети и внуки, крошечный дом оживал и играл новыми красками. Ребята как могли развлекали дедушку и бабушку своим выходками, но всегда очень уважительно к ним относились. С интересом слушали истории и чему-то учились.

А теперь всё подходит к концу. У Веры Павловны нет сил дотянуться до телефона и позвонить дочке или сыну. Нужно, нужно сказать, что их отец умирает! Она только вчера их обрадовала новостью, что её Женечке стало лучше. Но жидкость в лёгких видимо не собиралась отчаивается и отступать.

– Верка, любимая моя Верка, – мужчина холодной дрожащей рукой погладил жену по щеку. Дышал он тяжело, часто, с хрипами, будто тонул и отчаянно старался сделать вдох. – С двадцати пяти лет вместе с тобой, дорогая. Целых пятьдесят пять лет рука об руку!

– Это кажется таким ничтожным сейчас... – тихо прошептала Вера, поглаживая грудь мужчины. Кашель прервал его речь.

– Я рад, что этот час наступает дома, а не в больнице. Я рад быть с тобой сейчас. – Евгений смог перевести дыхание, теперь он говорил тише, почти шёпотом. – До тебя у меня были и другие девушки, но я так счастлив, что именно ты стала моей женой.

– А я рада, что ты мой муж. Лучший. Самый прекрасный. Я люблю тебя.

– Я знаю. Знаю. Пожалуйста... Я не знаю. Не звони детям сейчас, хорошо? Сашке рано на работу, а Танечке волноваться нельзя, внучок ещё один. Или внучка. А я не увижу.

– Что ты говоришь? – Вера Ивановна, как много лет назад, подняла худую ручку и показала мужу кулак. – Увидишь! Обязательно. Только не будет возможности прикоснуться к нему.

– Знаю, знаю. – голос всё становился тише, грудь вздымалась тяжелее. – Всё знаю. Плохо мне, Вера. И мама что-то не приходит за мной. Обидно, я так верил во все эти сказки, хотел её увидеть и отца.

– Встретишь их, всё будет хорошо. – женщина прижалась сильнее к своему мужу, сжала футболку в руке. – Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, слышишь? Ты помнишь? И Саша любит, и Таня. И внуки наши любят.

Около кровати жалобно заскулил Рекс, в тон ему стал подвывать Макс. Казалось, что кроме хриплого дыхания, почти беззвучных рыданий и воя двух собак не осталась ничего. Вообще ничего. Мир сузился до этой комнаты. Стены давали, часы слишком громко тикали и мешали сосредоточиться... Всё мешало! Всё было таким лишним, ненужным, бессмысленным.

Евгений вдруг резко дёрнулся, хватая ртом воздух. Но он его не получал. Одна рука резко поднялся в воздух, вроде в попытке что-то ухватить, но так же мгновенно опустилась.

– Я с тобой, слышишь, Женя. Я с тобой. – всё твердила Вера Ивановна, глядя в лицо мужа.

Кашель оборвался. Он перевёл взгляд на любимое лицо, губы дрогнули в попытке улыбнуться. Взгляд выцветших серых глаз был рассеянным, словно он хотел выхватить какие-то мелкие детали.

– Я люблю тебя. И всех вас очень люблю тоже. – одна слезинка сорвалась с ресниц. И Евгений снова уставился в потолок.

Теперь навсегда.

После заветных слов его грудь ещё несколько раз поднялась и опустилась, хватка на плече Веры заметно ослабла, холодные пальцы не держали её руку, сжатую в кулак.

Больше Евгений не шевелился.

Вера Ивановна зажмурилась, ожидая чуда. Вот! Вот сейчас он что-то скажет! Сейчас снова будет дышать!.. Но ничего. Глухая пустота. Ни вздоха, ни звука, ни шороха во всём их доме. Абсолютная тишина.

– Женя? – дрожащим голосом прошептала она. Так глупо, так наивно осознавать смерть любимого человека, но звать его, надеясь на ответ.

Пожилая женщина медленно села, опустила ноги на пол и только тогда обернулась... Глаза были открыты. Прекрасные серые омуты бездушно смотрели в потолок, на них явно видна была матовая плёнка смерти. В уголках губ, кажется, всё же почти родилась улыбка. Лицо какое-то спокойное, но заметны отпечатки страха и беспокойства. Пальцы на одной руке сжаты, другие расслаблены. Тело его было больше расслабленным, нежели чем напряжённым.

Вера Ивановна протянула дрожащую руку и закрыла мужчине глаза.

Чтобы больше никогда их не увидеть.

И тогда рыдания сорвались с её губ вместе с криком.

На часах было пять часов пяднадцать минут. Часы остановились. Мир ожил, но не для Веры Ивановны.

× . ×

Люди имеют свойство умирать. И кто-то успевает попрощаться, а кто-то нет. Смерть – не справедливая, жадная женщина в чёрном атласном плаще.

И никто не знает когда придёт «тот самый час».

Ценить нужно любой миг. Первый он или последний...