Русальная неделя⁠⁠

(четвёртая часть серии Календарные рассказы)

Период с понедельника на троицкой неделе до понедельника следующей недели. В Русальную неделю выходят из воды русалки, играют, качаются на деревьях и заманивают прохожих.

Ольга сидела на ветке берёзы и наблюдала свои похороны. Её хоронили в лесу, за оградой кладбища. Мама надела на дочку белое платье, прикрыла фатой лиловое лицо. Бедная мамочка! Какая она маленькая и сгорбленная! И чёрное ей совсем не идёт!

А Феликс, чьей невестой считала себя Ольга, не пришёл...

На дне его рождения пили шаманское, курили, играли в бутылочку. Было ужасно весело. Ольга пришла в себя от собственного хохота.

- Да она у тебя щекотки боится! - сказал его приятель Витька, размазывая по её животу и груди что-то липкое. А Феликс смеялся! Феликс хохотал! А наутро сказал:

- Не нужна ты мне, раз под Витькой побывала.

Прыгнула сгоряча с обрыва, а там - течение...

Теперь жизнь Ольги - в холодном речном омуте. Девушка плавала в тёмной воде, и с каждой минутой её зеленоватые волосы становились длиннее, а тело - гибким и невесомым.

Везде можно жить, если знаешь, для чего...

У Ольги появились подруги. С Троицыного дня русалки оставили воды и блуждали врассыпную по полям, перелескам и рощам. Жили на склонившихся над водой ивах или плакучих берёзах и ждали...

Треск байков взорвал сонный шёпот леса, прервал одинокую кукушку. Парни деловито разожгли костёр, достали шампуры.

- Хорошо-то как! - воскликнул Феликс. - Правильно, что баб не стали брать, от них одни заморочки!

В сумерках начали незаметно проступать из леса полупрозрачные девичьи тела, едва прикрытые длинными зелёными волосами. Они приближались и сужали круг, отсекая от спасительных байков.

- А ты говоришь, без баб, да тут своих полно! - попробовал пошутить Витька. - Давайте, девчонки, подсаживайтесь!

- А что у тебя в руках, полынь или петрушка? - спросила девушка.

Витька вздрогнул от неожиданности.

- Дык, это... петрушка...

- Ах, ты моя душка, - ответила русалка и принялась щекотать его, пока не пошла у Витьки пена изо рта, и не повалился он ничком на траву.

А Феликс смеялся. Феликс некрасиво корчился от щекотки, но продолжал хохотать. Он так и умер, широко распахнув рот. Валялся в траве с разинутой пастью, которую тут же деловито принялись обследовать хозяйственные муравьи.

Лесное эхо какое-то время ещё пыталось воспроизводить этот жуткий хохот, и он блуждал меж деревьев, гулко отталкиваясь от стволов. Но вскоре всё стихло. И только в ветвях плакучей берёзы долго шептались листья да зазывно кричала кукушка...

(продолжение следует)