Роман "Манило" колхозные порноужасы 2⁠⁠

Представляю вашему вниманию отрывок из романа "Манило" в жанре колхозные порноужасы воронежского писателя Трупака.

Перуанец недолго протянул в российской тюрьме.

Первые три дня, пока Карлито кормили таблетками, он вёл себя адекватно, ходил на прогулку и даже шпилил с нами в домино. Когда вереница колёс где-то запропастилась, он начал подгонять беса. Перуанец приспускал шорты, вскарабкивался с ногами на унитаз задом наперёд – сидя лицом к стене – откручивал вентиль для слива воды и напряжённо всматривался в журчащий под ногами ручеёк. Он проводил за этим занятием 10, а порой и 20 минут, и, как утверждал следивший за ним Борян, слезал с белого друга, выдавив для проформы микроскопическую какулю или жиденькую струйку мочи. От натуги с его лба градом лился пот, кудри прилипали к вискам, и в подмышках на футболке появлялись тёмные пятна.

Чтобы чаще возникал повод посетить парашу, Карлито пил и жрал в три горла. Он уничтожал предназначавшиеся ему положняковые харчи и доедал за остальными все объедки подчистую, вплоть до ненавистной нам хряпы. Благодаря этому перуанец исхитрялся гадить чуть ли не каждый час.

Пока он торчал в дальняке, мы, естественно, не могли ни поесть, ни попить. Особенно сильно бесило, когда Карлито седлал фаянсового коня сразу после того, как баландёр приносил хавчик. Покамест он силился опорожнить практически пустой кишечник или мочевой пузырь, жратва остывала. Если кто-то пытался ему помешать, перуанец корчил яростные гримасы, скалился, рычал и метал молнии глазами. В драку не лез, и мы его, придурка, не трогали.

Неделя миновала с момента заселения перуанца, когда Боряну сказали собираться на этап. Ему оставалось корячиться на зоне два с копейками года за ограбление продуктового магазина. Мы снабдили его чаем, провиантом и сигаретами в дорогу и чифирили до глубокой ночи, провожая в путь.

На следующий день после ужина к нам в хату заехал мордоворот с погонялом Боксёр. Под два метра ростом, с длиннющими ручищами и ножищами, пудовыми кулачищами и громко свистевшей флягой. Боксёр застукал жену с любовником и от души ему накостылял. Подумал, что забил насмерть, и отправился бухать с кентами. Но мудило выжил на свою голову. Узнав об этом, Боксёр выяснил, в какой больнице он лежит и завалился к нему в палату. Его не смутило, что Дон Жуан валяется на койке в нокауте, перебинтованный от пяток до макушки.

Рогоносец схватил деревянный стул и расщепил его на мелкие кусочки о тело мужика. На кипеш примчались менты. Боксёр вырубил одного, второго, выкинул их в коридор и забаррикадировался в палате. Добил любовника неблаговерной супруги, всадив ему в грудь обломок ножки стула с заострённым концом, прямо как Ван Хельсинг достопамятному графу Дракуле, и приготовился обороняться от легавых стойкой для капельницы.

Осаждающие помещение менты протаранили дверь, закрыли проход щитом, залили палату содержимым перцовых баллончиков и пошли на штурм. Боксёр вслепую от них отмахивался, будто от назойливых комаров, но его основательно отмутузили дубинками и поломали рёбра. Ночь он прокантовался на ИВС, поутру съездил в суд, и уже вечером его сбагрили в психиатрическое отделение от греха подальше.

Перуанец сразу невзлюбил Боксёра, от которого исходила осязаемая агрессивная энергия, словно от медведя-шатуна. Карлито разволновался и не находил себе места. То запрыгнет на пальму, то слезет и зашагает взад-вперёд. Чтобы разрядить обстановку, я заварил чайку и угостил всех грохотульками. Боксёр подрасслабился и, прихлёбывая напиток, лёжа на шконке, стал травить байки про свою службу в ВДВ. Карлито тоже подуспокоился и уселся на кровать Лёшика, располагавшуюся на первом ярусе. Я налил всем по второй кружке и раздал конфеты, но перуанцу приспичило в дальняк. Боксёр поглядывал на него, хмурил брови, качал башкой. Вскоре его терпение лопнуло, и он гаркнул:

– Завязывай с этой хуйнёй! Либо сри, либо слезай с параши!

Карлито пропустил его слова мимо ушей, всецело концентрируясь на льющейся воде. Я объяснил Боксёру, что у перуанца периодически коротит контакты, и он подолгу торчит в туалете. Намекнул, дескать, что с больного взять. Он покивал, соглашаясь, однако спустя несколько минут вновь не выдержал и пробасил:

– Вылезай оттуда, кому говорят!

Карлито посмотрел на него исподлобья и злобно бросил:

– Ньяхуй!

– Что он сказал? – спросил у меня Боксёр, ожидая перевода.

Я понял, что молвил перуанец, но пожал плечами.

– Слышь, к тебе обращаюсь, – не унимался Боксёр.

– Ньяхуй! – снова провозгласил Карлито.

Боксёр, наконец, уразумел, что его посылают на три буквы и впал в бешенство. Он подскочил к перуанцу и засадил ему с правой в ухо. Карлито слетел с насеста, как пушинка от порыва ветра, врезался кумполом в стену и свернулся на полу бубликом. Боксёр обхватил ручищами кабину наглеца, поднял его и с размаху шандарахнул виском об ободок унитаза. Череп Карлито вогнулся, кости треснули и через порванную кожу прыснула кровь.

На унитазе прорезалась зигзагообразная трещина, но он не разбился. Тогда Боксёр вновь сграбастал перуанца, вцепился в волосы на затылке и принялся долбить лицом о кромку толчка. Бум, бум, бум, бум. Он молотил до тех пор, пока не разбил нужник вдребезги. К тому времени фейс Карлито вмялся вовнутрь, словно алюминиевая банка, на центр которой кто-то наступил ногой.

Пол был залит шурующей из трубы водой, смешанной с юшкой и блевотиной, извергшейся изо рта перуанца перед его бесславной кончиной. Мы с Лёшиком, естественно, не вмешивались, страшась попасть под раздачу, и молча наблюдали за происходящим. Бросив бездыханное тело Карлито под общак, Боксёр обвёл нас налитыми кровью зенками, сел на шконку и глотнул холодного чаю.