Последний вздох (из серии "Девяностые в районной больнице")
Во второй половине девяностых учился я в медицинском училище и работал санитаром в приёмном отделении районной больницы. Место невеселое, иногда за «урожайную ночь» вывозили два-три трупа, особенно из реанимации. Спасибо архитекторам, которые спроектировали помещение морга прямо посреди больничных корпусов. Везешь с утречка остывающее тело, закрытое простыней. А навстречу тебе радостные поступающие с остановки идут. Очень оптимистично. А тут как назло – ветерок внезапный. И из-под простыни ножка с номерком примотанным к синему пальцу с длинным желтым ногтем. Встречные бабуськи шарахаются и крестятся. Начмед из окна ругается. Но ведь санитары не властны над стихиями. Прикроешь номерок простынёй и дальше везёшь.
Раньше, бывало, оставляли почивших в коридоре до утра. Пока документы оформят, пока санитара морга с ключами найдут. Иногда уже к полудню вывозили. Но однажды достался пациент, с которого за несколько часов лежания в коридоре натекло в носилки литров пять всяких биологических жидкостей. Из дырок в пузе, через которые дренажи торчали, ну и так, через естественные отверстия. Довезли-то мы его хорошо, а вот когда на крыльцо поднимали, носилки наклонились, и всё это добро хлынуло моему напарнику Виталику на ноги и живот. Как Виталик матерился! С тех пор не задерживали покойников. Вывозили даже в темноте.
А как-то сидим в приёмном, в карты играем. Виталику не везёт, он уже в третий раз подряд «дурак». Напарник при каждом проигрыше фыркает, жалуется, что карта не идёт. Тётя Валя – санитарка со скуки третий раз пол моет. Только и слышно, как серая тряпка в ведре чавкает. И меланхоличное:
- Поднимите ноги, ироды!
Пациенты замирают на кушетках в самых удивительных позах, боясь коснуться ступнями вытертого линолеума. Все знают, что в больнице главная тётя Валя. У неё и главврач по помытому не ходит. Пациенты все сплошь плановые. Язвы, гастриты, аппендициты, холециститы. Скукота. Хоть бы подрался кто.
И тут на столе дребезжит наше проклятие – старинный телефон в чёрном пластиковом корпусе. Дежурный фельдшер Дима поднимает трубку и тут же кивает нам.
- Готовьтесь. Скорая с ментами летит.
- Ножевое? – вяло интересуется Виталик, перед которым маячит призрак четвёртого «дурака».
- Не-е-е. Деда какого-то из квартиры выпилили.
А история грустная. Жил-был одинокий старик. То ли с семьёй у него не сложилось, то ли разъехались все – не суть важно. Кошку не завёл, зато чокался каждый вечер с зеркалом, чтоб не тоскливо было. Телевизор смотрел. И вот в один отнюдь не прекрасный вечер приключился с ним инсульт прямо посреди родной кухни. Рухнул дед на пол и затих. День лежал, второй, третий.
Соседи в девяностые были ещё хорошие, заметили отсутствие старика быстро. Но все эти три дня разбитый инсультом дед тихо умирал на полу своей кухни. Позвонили участковому, тот забрался на козырёк балкона, заглянул внутрь и увидел лежащего. Тут уж выломали хлипкую дверь, вызвали медиков. Те приехали, уверенные, что будут забирать труп, но фельдшер вдруг уловил слабое сердцебиение. Вот и летит сейчас по городу буханка с мигалками. Везут нам трёхдневного «покойника».
Звоним в реанимацию – готовьтесь. А тут уж и скорая во двор залетает. Мы с Виталиком бросаем карты, подгоняем каталку к крыльцу. Запах из машины – «специфический». Дед, пока лежал, все свои естественные надобности в штаны справлял. Там это дело слежалось, подсохло, слегка окаменело. Водитель все форточки открыл, но спасает мало.
Тащим деда в приёмное. Дежурный врач кричит:
- Куда приволокли? Срочно в реанимацию! Вы же видите, я тут ничего не сделаю!
Выкатываем носилки с дедом в длинный коридор, бежим в реанимацию, а в дверях грудью встаёт реаниматолог:
- Куда! Он весь в говне! Мойте в приёмке, а потом привозите!
Дежурный из приёмки бежит следом.
- Да он на последнем издыхании. Срочно – реанимационные мероприятия.
- У меня стерильно в отделении! Помоете – привозите!
И начинают над дедом ругаться. Оно и понятно. Последнему санитару уже ясно, что дедушка - не жилец. А если и жилец – то недолго и под аппаратом. Реаниматолог не хочет занимать койку на неопределённое время, а дежурному из приёмки не надо лишний труп на отделение – его за это премии лишат. Вот и футболят.
- Пойдём, покурим? – предлагает Виталик. – Это надолго.
Доктора уже на маты перешли.
- Погоди, - говорю. – Ещё виноватыми сделают. Скажут, что санитары медленно везли – вот и помер. Подождём.
Доктора бодаются. Наконец побеждает реаниматолог, и деда везут в приёмку мыть. Врач приёмного торопит, лезет под руки, пока тётя Валя не посылает его. Прямо на каталке срезаем с деда штаны, майку в пятнах непонятного, но неаппетитного происхождения. Дед бледный с синюшными пятнами по морщинистому телу. Едва слышно дышит. Тело холодное. Обрезки одежды, перемешанные с окаменевшим дерьмом скидываем в угол.
- Куда кидаете, ироды! - ворчит тётя Валя. – Тазик вот, возьмите.
И подсовывает нам жестяную посудину с надписью красной краской «Клизменная». Сама берёт в руки ножницы, режет трусы, осторожно обходя самое дорогое. Потом заботливо обтирает тощие ноги мокрой тряпкой, складывает в ведро остатки нижнего белья и ветхой одежды.
- Ишь, болезный, загнил-то как. Ну ничего, сейчас мы всё поправим.
И тут дед судорожно вздыхает, на секунду замирает, потом грудная клетка его опускается в последний раз.
- Хр-р-р-р.
И затихает.
- Ну вот, блин, - расстраивается тётя Валя. – Только зря мыли.
И в сердцах швыряет тряпку в ведро.
- Заземлили, б…, - сплюнул Виталик.
«Заземлили» - это на нашем сленге, ну понятно и без перевода.
Дежурный врач приёмного расстраивается и садится писать бумаги. Реаниматолог потирает руки, довольный. Дима звонит в морг.
- Теперь пошли, покурим, - предлагает Виталик. – Спешить уже некуда.
