Побег
Рюкзак и тень
- Нас что-то тут еще держит? - не дожидаясь ответа Луи начал укладывать нехитрые припасы в рюкзак Юлиана.
Его пальцы, быстрые и точные, перебирали их скудное имущество, будто совершая таинственный обряд. Пакетик соли был аккуратно вложен в боковой карман, словно это был не пищевой продукт, а эталон веса. Пачка сухарей заняла место по центру спины, для равномерного распределения нагрузки. Две банки энергетика, последний напиток цивилизации, он поместил на самое дно, засунув в носки, чтобы они не гремели.
Юлиан смотрел, завороженный этой почти религиозной точностью. Вместо простой упаковки вещей он как будто создавал артефакт под названием «Выживание».
Луи с щелчком застегнул все молнии и пряжки. Он не стал взвешивать его в руке. Он просто поднял его с земли одной рукой, без видимого усилия, и нацепил на плечи Юлиана, поправив лямки так, чтобы они легли ровно в нужные точки.
— Держи. Теперь ты выглядишь экипированно, — констатировал он. Рюкзак лег на спину Юлиана всей тяжестью их нового бытия.
— Погоди, — Юлиан попытался перевести дух. — А твои вещи? Где твой рюкзак?
Луи с искренним, почти детским удивлением оглядел себя с ног до головы, разводя руками.
— О! Я путешествую налегке. Мысли должны быть быстрыми, а руки — пустыми. Тяжесть пригибает к земле. А я... — он сделал легкий пируэт, — ...предпочитаю оставаться тенью.
— Хотя... — Луи вздохнул с преувеличенной драматичностью, как будто ему предложили решить сложнейшую математическую задачу. — Так и быть. Я понесу твою мокрую куртку, которой ты побрезговал. Высушу ее на себе.
Он подобрал куртку и натянул ее. Ткань легла на него, все еще отдавая сыростью. Луи похлопал себя по пустым карманам, оглянулся по сторонам, закинул в нагрудный карман зажигалку, а в боковой - пустую пластиковую бутылку, подумав, добавил к ней стопку одноразовых стаканчиков.
— À Versailles? — Луи вскинул руку вперед и вопросительно посмотрел на Юлиана.
Юлиан молча смотрел на этого тощего дикаря в его промокшей, нагруженной хламом куртке и чувствовал, как тяжесть рюкзака на его собственных плечах становится все реальнее и невыносимее. Он нес все. Луи — лишь идею.
Дорога на Версаль была туннелем из молчания. Разбитые витрины, брошенные машины, сорванные ставни — все это сливалось в однородное полотно разрушения. Юлиан шел, уткнувшись взглядом в асфальт, пытаясь не видеть этого. Рюкзак впивался в плечи стальными зубьями.
На ржавой крыше полуразрушенного булочника сидела ворона. Неподвижная, как изваяние. Её черные блестящие глаза с холодным любопытством провожали две движущиеся фигуры.
— Смотри, — хрипло произнес Луи, нарушая тишину. — Уже отвыкла. Не боится.
— Кого ей бояться? — не поднимая головы, пробормотал Юлиан. — Людей больше нет.
— Она улетит на юг - там теплее и проще найти пищу. Привыкнет снова к шуму.
Они прошли мимо. Ворона не шелохнулась.
Чуть дальше их взгляды привлекла одинокая детская коляска, стоящая посреди тротуара. Она была чистой, почти нарядной. Казалось, её только что здесь оставили.
— Странно, — Юлиан невольно замедлил шаг.
— Что именно? — Луи скользнул взглядом по коляске. — То, что она цела? Или просто то, что она тут?
Юлиан не нашелся что ответить. Пустота была страшнее разрушения.
Они шли дальше, и взгляд Юлиана зацепился за аккуратно припаркованный у тротуара «Ситроен». В салоне, на пассажирском сиденье, лежала раскрытая книга.
— Интересно, какую главу он не дочитал? — тихо спросил Юлиан, больше у самого себя.
— Самую важную, — так же тихо ответил Луи. — Всегда не дочитываешь самую важную главу.
Они миновали очередной перекресток. На стене обгоревшего магазина кто-то вывел краской кривую, но яростную надпись: «Боги умерли первыми».
— Оптимисты, — хмыкнул Луи, кивая на граффити. — Значит, когда-то верили, что боги вообще были. А ты верил, профессор?
— Я верил в причину, следствие и вероятностные распределения, — устало ответил Юлиан. — А это выглядит как полное их отсутствие.
К вечеру, когда силуэты версальских зданий начали вырисовываться впереди, они наткнулись на единственный за весь день признак недавней жизни — еще теплые угли костра на пустыре.
— Кто-то был здесь несколько часов назад, — констатировал Юлиан.
— И ушел, — добавил Луи, тыча палкой в золу. — Ни тебе объедков, ни мусора. Аккуратные такие.
Они нашли укрытие на ночь в версальском квартале — полуразрушенный салон какого-то дорогого адвоката. Стеклянная стена была выбита, но кабинет с кожаным диваном уцелел. Юлиан сгреб с него обломки стекла и рухнул на него, не снимая рюкзака. Тело гудело от усталости, но стоило закрыть глаза, как мозг вспыхивал жестокой, ясной бессонницей.
«Ты не спишь и не умираешь, ты смотришь рекламу по кабельному» — чья-то старая, забытая фраза вертелась в голове, но вместо рекламы перед ним проплывали образы: срезанные кабеля в лаборатории, похабный рисунок на его стене, странный взгляд вороны.
Он лежал и слушал тишину. Абсолютную. В городе, где должны были слышаться гул машин, голоса, музыка, царила гробовая тишь. И в этой тишине не было слышно ни дыхания, ни шагов Луи. Юлиан не знал, спит ли он, покинул ли убежище или просто сидит в углу, не шелохнувшись. Эта неизвестность сверлила мозг сильнее любого шума.
Ночь тянулась бесконечно. В какой-то момент ему показалось, что в дверном проеме мелькнула тень. Он резко сел, сердце заколотилось.
— Луи?
В ответ — лишь шелест листьев за выбитым окном. Он пролежал так до самого утра, встречая рассвет с воспаленными, горящими глазами и абсолютно трезвым, пронзительным сознанием, острым как бритва.
Когда первые лучи солнца упали в комнату, Луи вошел с улицы. Он выглядел отдохнувшим и свежим, словно только что вернулся с утренней пробежки, а не провел ночь в апокалиптических руинах. Даже косички казалось были аккуратно переплетены.
— Доброе утро, соня, — его голос звенел свежестью, контрастируя с помятым лицом Юлиана. — Вставай. Пойдем посмотрим, что тут можно найти на завтрак. Местные гурманы, наверное, оставили нам парочку деликатесов.
Юлиан с трудом поднялся, чувствуя, как все тело отзывается болью.
— Ты... где ты был? — с трудом выдавил он.
— Осматривал окрестности. Читал утренние газеты, — Луи ухмыльнулся, поворачиваясь к выходу. — Ты сегодня неважно выглядишь, профессор. Бессонница? Мозг отказывается отключаться, прокручивая старые ошибки? Бессонница? Сны о квантовой запутанности и перерезанных проводах? Еда поможет. Или не поможет. Но искать ее все равно надо.
Юлиан лишь молча уставился на него. Этот человек, его спутник, был загадкой, раздражающей и пугающей. Он не спал, он не уставал, он был свеж, в то время как сам Юлиан рассыпался на части. И от этой мысли становилось не по себе.
Парк и река
Версаль остался позади, угрюмый и подавляющий. Но едва они переступили невидимую границу парка Сен-Жермен, мир перевернулся.
Здесь не было ни выбитых стекол, ни следов пожаров. Здесь царила иная власть. Дороги зарастали мягкой, упругой травой, в которой тонули подошвы. Кустарники, освобожденные от рук садовников, сплетали кроны в причудливые, невиданные раньше арки. Воздух, густой и сладкий, был напоен запахом влажной земли, цветов и чего-то неуловимого, дикого. Птицы, не умолкая, выводили трели.
И Юлиан… забылся.
Его измученное сознание, зажатое в тиски бессонницы и анализа неопределённости, наконец разжалось. Он перестал видеть в каждом кусте потенциальную засаду, в каждом звуке — угрозу. Он просто шел, ноги тонули в траве, а солнце грело лицо. Минутная, драгоценная передышка, дарованная ему слепой и равнодушной природой, которой не было дела до краха его цивилизации.
Именно в этот момент покоя Луи начал исчезать.
Он не уходил — он растворялся. Шел рядом, отбрасывая на тропинку длинную тень, и вдруг эта тень сливалась с глубокой тенью от старого дуба, а когда Юлиан поднимал глаза, перед ним была лишь пустая тропа, освещенная солнцем. Или же он видел его впереди, силуэт на фоне ослепительного светового пятна, пробивавшегося сквозь листву. Юлиан моргал, чтобы стереть блики с сетчатки, и — его не становилось.
В первый раз Юлиан списал это на усталость. Во второй — почувствовал холодок под ложечкой. В третий — остановился, вглядываясь в зелень, и услышал сзади:
— Заскучал без меня?
Он обернулся. Луи стоял, прислонившись к дубу, с которого только что слетел щегол. На его лице играла уклончивая, знающая улыбка.
— Ты… куда ты пропадаешь? — со странным упреком спросил Юлиан.
— Я никуда не пропадаю, — просто ответил Луи. — Я здесь. Просто ты иногда перестаешь меня видеть.
Он оттолкнулся от дерева и снова зашагал вперед, и в этот раз Юлиан не сводил с него глаз. Но через несколько минут Луи снова сделал то же самое — шагнул в полосу солнечного света, пересекавшую тропу, и будто шагнул сквозь зеркало. Он не скрылся за деревом, не свернул за поворот. Он был там, а потом его не стало.
На этот раз Юлиан не стал его звать. Он стоял один посреди буйной, безразличной жизни парка и понимал, что его спутник был частью чего-то иного. Частью тишины, частью теней, частью того самого хаоса, который он так отчаянно пытался понять и пережить. И Юлиан не знал, лучше ли такой спутник, чем идти в одиночку.
Последние аллеи парка Сен-Жермен остались позади, словно закрылась дверь в единственную неповрежденную комнату рухнувшего мира. Они вышли к реке и пересекли Сену по призрачно-пустому мосту. Еще пара часов пути по безмолвным улицам — и перед ними открылась панорама Пор-Сержи.
Их взорам предстала не знакомая по открыткам аккуратная набережная, а нечто иное. Вода подобралась к самому верху каменной облицовки, подтопив нижние ступени и плавающие понтоны. Уаза раскинулась широко и лениво, ее течение было почти незаметно. Десятки лодок — от яхт до простых алюминиевых катеров — покачивались на мутной поверхности, будто в ожидании хозяев, которые никогда не вернутся.
Юлиан остановился, сраженный видом. Не разрухой, а аномалией.
— Смотри, — прошептал он. — Вода... какой уровень. Выше обычного. Намного выше.
Луи молча наблюдал, его взгляд скользил по водной глади с холодным интересом.
— Логично, — начал Юлиан, его научный ум тут же принялся выстраивать объяснение. — Остановлены насосные станции. Никто не качает воду на поля, на заводы, в водопровод миллионов людей. Река перестала быть ресурсом. Она просто... вернулась к своему естественному состоянию. Восстановила свой баланс.
Он говорил это с рациональным облегчением. Это было понятное, почти элегантное объяснение, вписывающееся в его картину системного коллапса.
Луи медленно повернул к нему голову. В его глазах не было ни согласия, ни насмешки.
— Может, и так, — произнес он тихо. — А может, река просто налилась силой. Силой, которую у нее отнимали годами. И теперь она сама решает, где ее берег.
Юлиан хотел возразить, привести данные о водопотреблении в регионе Иль-де-Франс, но слова застряли в горле. Он смотрел на неподвижную, тяжелую воду, подступившую к самым стенам зданий, и его логичное объяснение вдруг показалось ему детским и наивным.
Он отмахнулся от этих мыслей. Впереди были лодки. Дорога домой. А это было важнее любых аномалий.
Они стояли у кромки воды, изучая флотилию заброшенных судов.
— Маленькую проще тащить, — констатировал Юлиан, кивая на легкие надувные лодки. — Через шлюзы...
— И проще превратить в решето, — парировал Луи, брезгливо тыкая носком в спущенный борт. — Выбирай ту, что выживет. Не ту, что удобно тащить.
Его взгляд скользнул по причалу и остановился на алюминиевом катере с плоским дном. Юлиан последовал за его взглядом и вздохнул. Лодка выглядела надежной, но тяжелой.
— Ладно, — сдался он. — Но топливо? Его же растащили первым.
Луи, сидя на корточках у воды, даже не повернул головы.
— Мародеры берут то, что лежит на виду. И то, что могут унести быстро. Иди и посмотри, что осталось в темных углах.
Юлиан с сомнением подошел к портовой заправочной станции. Двери будки были выломаны, пластиковые канистры валялись пустые, перекатываясь под ногами. Воздух густо пах горькой бензиновой гарью — кто-то пытался поджечь резервуары, но не преуспел.
Он уже хотел уйти, но вспомнил слова Луи о "темных углах". Забравшись внутрь разрушенной будки, он отодвинул опрокинутый стул и заметил в углу люк в полу, почти невидимый под слоем грязи. Ручка была сорвана, но он смог поддеть крышку ломом, валявшимся рядом.
Внизу, в тесном техническом помещении, стояли три канистры. Две — пустые, но третья, двадцатилитровая, была полна. Чей-то старый, припрятанный НЗ, забытый в хаосе грабежа.
Таща тяжеленную канистру к лодке, Юлиан увидел под причалом еще одну — полупустую, но плавающую в воде. Кто-то не смог ее удержать, и ее прибило к сваям.
— Видишь? — Луи, наконец подойдя, покачал головой, глядя на их скромную добычу. — Они хватали, что могли, и бежали. Нам и этого хватит.
— Еда, — сказал Луи, когда Юлиан, пыхтя, поставил канистры. — Теперь о еде. Голодный штурман ведет корабль на скалы.
И снова Юлиан отправился на поиски — уже по своей инициативе. Он нашел кладовую в разграбленном кафе, где завалившаяся полка прикрыла собой коробку с зерновыми батончиками и пакет риса.
Когда все трофеи были уложены в лодку, Луи наконец поднялся с места. Он не помогал грузить, а лишь наблюдал. Но теперь его поза изменилась. Он стоял неподвижно, сканируя окрестности, и его тело излучало готовность.
— Теперь можно плыть. Ты справился.
Он дернул трос. Мотор чихнул, захлебнулся и заглох. Вторая попытка — та же история. На третью раздался истошный, яростный визг, мотор взревел и наконец заработал. Волна облегчения захлестнула Юлиана. Они оттолкнулись от причала.
Первый сотни метров был пьянящими. Ветер в лицо, вода под килем, чувство движения и свободы. А потом ровный гул мотора начал срываться. Он захрипел, чихнул клубом сизого, едкого дыма, дернулся в конвульсиях и с резким, тоскливым лязгом затих.
Наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борт. В нос ударил сладковатый, непереносимый запах паленой поршневой.
Юлиан тупо смотрел на дымящийся мотор, не в силах осознать, что произошло.
— Что... что с ним?
Луи, сидевший на носу, медленно обернулся. Его лицо было невозмутимо.
— Ты профессор, а я всего лишь танцор.
- Я профессор квантовой оптики, а не механик, - огрызнулся Юлиан.
Лодку медленно понесло течением обратно. Их великий побег длился ровно семь минут.