Матрёна о критиках
Это было, наверное, в 1925—1926 годах на Украине, где в отпуске москвичи — Завадский, Вульф, Комиссаров, Марков, Прут, Морес, Кедров, Титова вместе с актерами Киевского театра — снимали комнаты на хуторе Канев в белоснежных мазанках.
Давний друг Раневской драматург Иосиф Прут вспоминал это время:
«Из Москвы тронулись вчетвером: Ирина Сергеевна Вульф, Юрий Александрович, Павел Александрович Марков и я.
По прибытии на место нас прекрасно устроили в уютном домике у великолепной хозяйки, пятидесятилетней вдовы Матрены Гнатовны.
Утром следующего дня Ира и Павел пошли знакомиться с местностью и рынком, а Юрий Александрович вышел посидеть под окнами — на завалинке.
Я что-то записывал в комнате, возле открытого окна, и услышал такой разговор между Завадским и хозяйкой:
— Ну, раз вы вже у моей хате, так расскажите, Юрий Лександрович: хто з вас хто?
— Я — режиссер! — ответил Завадский.
— Это ж як понять?
— Режиссер — человек, который руководит всем на сцене. Вы бывали в театре?
— Ну як же?! Була. У Полтави: смотрела «Запорожца, шо був за Дунаем»! Добре грали!
— Значит, я — режиссер: объясняю артистам, как надо двигаться, как произносить слова, как быть одетыми, и так далее…
— Ясно. А Воня хто? (Это, естественно, про меня.)
— Иосиф Леонидович — драматург. Он пишет все то, что артисты говорят и делают.
— Ага, писменник!.. Ну, а Арина Сергеевна?
— Она — артистка.
— Спивает? Може, танцует?
— Если надо, и поет, и танцует.
— Разумию. За вас — ясно. Ну, а той малый, шо вы Пашкой кличете?
— Павел Александрович — критик.
— Это чево?
— Вот Иосиф Леонидович напишет пьесу и прочтет ее труппе. Артисты, в том числе Ирина Сергеевна, выучат все наизусть. Затем я объясню артистам, как надо играть. А когда все уже будет готово, — приходит Павел Александрович, смотрит представление от начала до конца и потом говорит всем нам, что ему кажется плохо, что не годится, чему зритель не поверит…
— Стой! Значит, Осип робыть, робыть, робыть; Арина Сергеевна — робыть, робыть, робыть; вы — робыте, робыте, робыте… А Пашка прийде, гляне, да тильки каже, шо це гавно, да то — гавно, — так ему за то еще и гроши платють?!
Завадский ничего не мог ответить, не имея возможности что-либо противопоставить столь «железной» логике. Он только развел руками: очевидно, Матрена Гнатовна была права…"
Давний друг Раневской драматург Иосиф Прут вспоминал это время:
«Из Москвы тронулись вчетвером: Ирина Сергеевна Вульф, Юрий Александрович, Павел Александрович Марков и я.
По прибытии на место нас прекрасно устроили в уютном домике у великолепной хозяйки, пятидесятилетней вдовы Матрены Гнатовны.
Утром следующего дня Ира и Павел пошли знакомиться с местностью и рынком, а Юрий Александрович вышел посидеть под окнами — на завалинке.
Я что-то записывал в комнате, возле открытого окна, и услышал такой разговор между Завадским и хозяйкой:
— Ну, раз вы вже у моей хате, так расскажите, Юрий Лександрович: хто з вас хто?
— Я — режиссер! — ответил Завадский.
— Это ж як понять?
— Режиссер — человек, который руководит всем на сцене. Вы бывали в театре?
— Ну як же?! Була. У Полтави: смотрела «Запорожца, шо був за Дунаем»! Добре грали!
— Значит, я — режиссер: объясняю артистам, как надо двигаться, как произносить слова, как быть одетыми, и так далее…
— Ясно. А Воня хто? (Это, естественно, про меня.)
— Иосиф Леонидович — драматург. Он пишет все то, что артисты говорят и делают.
— Ага, писменник!.. Ну, а Арина Сергеевна?
— Она — артистка.
— Спивает? Може, танцует?
— Если надо, и поет, и танцует.
— Разумию. За вас — ясно. Ну, а той малый, шо вы Пашкой кличете?
— Павел Александрович — критик.
— Это чево?
— Вот Иосиф Леонидович напишет пьесу и прочтет ее труппе. Артисты, в том числе Ирина Сергеевна, выучат все наизусть. Затем я объясню артистам, как надо играть. А когда все уже будет готово, — приходит Павел Александрович, смотрит представление от начала до конца и потом говорит всем нам, что ему кажется плохо, что не годится, чему зритель не поверит…
— Стой! Значит, Осип робыть, робыть, робыть; Арина Сергеевна — робыть, робыть, робыть; вы — робыте, робыте, робыте… А Пашка прийде, гляне, да тильки каже, шо це гавно, да то — гавно, — так ему за то еще и гроши платють?!
Завадский ничего не мог ответить, не имея возможности что-либо противопоставить столь «железной» логике. Он только развел руками: очевидно, Матрена Гнатовна была права…"