Глава 2. Воспоминание: Дед Рахим
Дед Рахим.
Знаешь, что я понял, перебирая обрывки воспоминаний? Что наша память — не архив, а свалка. И самое ценное там — не факты, а тот мусор, который мы по ошибке приняли за сокровища.
Вот, смотри. Говорят, мой дед Рахим был суровым человеком. Говорят, он мог быть жесток. Но что я помню? Ничего. Три клочка кинопленки, отпечатавшейся в мозгу, и их достоверность — под огромным вопросом.
Первый клочок. Он привозит мне орехи и букварь. Стоит молча. А я, пацан, чувствую не деда, а какую-то каменную глыбу, вставшую в нашей квартире. И тишина от него — густая, тяжёлая, как будто он принёс её с собой вместо воздуха.
А потом — второй клочок, испорченный кадр. Все вышли, и он поворачивается ко мне. И его лицо, это каменное лицо, вдруг искажается. Он не оскаливается, нет. Он обнажает зубы. Короткий, резкий звук по-татарски, которого я не понимаю. И в его глазах — не ненависть. Хуже. Холодное, безразличное презрение. Как к насекомому. Этот взгляд парализовал меня тогда. И сейчас, когда я его вспоминаю, по спине бежит холодок.
И вот я, взрослый мужик, ловлю себя на мысли: а был ли этот момент вообще? Или мой детский мозг, напуганный этим молчаливым великаном, сам его придумал? Дописал туда нужную эмоцию, чтобы оправдать свой страх? Это же хуже любого кошмара — не знать, что правда, а что твой собственный вымысел, въевшийся в память как реальность.
И вся наша семейная история — это такие же испорченные кадры. Одни говорят — он тиран, бил бабку. Другие — герой труда, кормилец, пахал на двух работах. Кому верить? Всем и никому. Мы все вруны, когда дело доходит до прошлого. Мы лепим из него ту версию, которая нам удобнее.
И апофеозом этого цирка стали его похороны. Я помню спешку. Помню, как его, завёрнутого в белое, быстро убрали с глаз долой. И да, была та самая тетрадь. Старая, потрёпанная, с непонятными загогулинами. Я держал её в руках — последнюю вещь, связывающую меня с этой загадкой по имени «дед». И тут подходит какой-то родственник, о существовании которого я не подозревал, и просто выдёргивает её из моих пальцев. Без слов. Без объяснений. Просто — раз, и нету.
И всё. Финал истории. Не память, а дыра. Не ответы, а украденная тетрадь.
И знаешь, в чём главный пиздец? Я сейчас рассказываю это тебе, а сам снова злюсь. Не на деда. А на того мужика, который украл у меня эту тетрадь. Вот она, правда. Не великая-идея о преемственности, а простая, детская злость из-за украденной хуйни.
Вот так и живём. С ворохом чужих слов и парой своих сомнительных воспоминаний. И пытаемся из этого хлама собрать хоть какую-то правду