Галопом по Европам. Глава 2. Часть 2
Моё сердце замерло на мгновенье, затем упало в пятки и там и осталось. Синенький чайный сервиз!.. Мамочки мои!.. Уникальный набор Александр III! Воспоминания о первой встрече с этим чудом легендарного фарфорового завода вихрем пронеслись в голове.
Лет десять назад я увлеклась антиквариатом, случайно купив на блошином рынке в Испании четыре декоративные сюжетные тарелки за двадцать евро. Из любопытства стала копаться в интернете и с удивлением обнаружила, что моё приобретение представляет некоторую ценность. Увлечённо перечитала огромное количество литературы, изучала клейма, монограммы, начала рыскать по барахолкам Европы, пополняя свою коллекцию. Как результат, достаточно твёрдо могла отличить мейсенский фарфор от лиможского, Императорский от Гарднера.
В первый год нашего знакомства Света пригласила меня отмечать Новый год. Гостей ожидалось много. Я напросилась помогать и рьяно сновала между кухней и залом, расставляя столовые приборы и сворачивая салфетки. Зинаида Александровна удовлетворенно кивнула, осмотрев мои льняные лодочки, а затем сказала:
– Светочка, достаньте с Наташей синенький чайный сервиз.
Мы полезли на антресоли, вытащили оттуда коробку, открыли её и я обомлела! Безупречной формы тончайшее блюдце лежало сверху, благородно поблёскивая тёмно-синим кобальтом в сочетании с золотом и витиеватым цветочным рисунком. Я перевернула тарелочку и посмотрела на подругу. Она с удивлением спросила:
– Что случилось?
А меня начало тошнить, голова закружилась и я уселась на ковёр, не выпуская из рук драгоценность. На оборотной стороне блюдца стояло клеймо Императорского фарфорового завода с монограммой Александра Третьего – буква А в центре венка, клеймо с 1881 по 1894 года!
Прибежала Светкина мама, увидела меня на полу и переполошилась:
– Наташенька, тебе плохо?
– Тетя Зиночка, откуда у вас это? – севшим голосом спросила я.
– Что?
– Сервиз…
– Ну, не знаю... сколько себя помню, всегда у нас был. От мамы достался, а ей от её м-мамы….
Подруга подсунула мне бокал коньяка, я выпила одним махом, пришла в себя и начала вытаскивать содержимое из коробки. С осторожностью вынимала предмет за предметом, осматривала, переворачивала их, проверяя клейма, и расставляла прямо на полу. Сервиз был великолепен, на двенадцать персон, с чайником и молочником. Он поразительно хорошо сохранился, без сколов и трещин, не хватало только одного блюдца.
Светик с тётей Зиной стояли молча.
– Его… его нельзя для гостей ставить, разбить ведь могут, – произнесла я в полнейшем смятении, задрав голову.
– Но, почему?.. Мы всегда им пользуемся по большим праздникам, – сказала тётя Зина, растерянно оглаживая руками кухонный фартук с красно-жёлтыми петухами.
– Как ещё не переколотили! Включи ноутбук, Света!
Подруга метнулась в комнату. И я долго и вдохновенно посвящала их в историю завода, показывала клеймо, сравнивала его со знаком на чашках и блюдцах, а на десерт обозначила рыночную стоимость – около семисот тысяч рублей или пятнадцать-шестнадцать тысяч евро.
Тётя Зина со Светкой отказывались верить и дружно пили валерьянку.
– Как минимум, четыре поколения прошло, если считать от тебя, – я озвучила династическую связь, указывая на младшую из членов семьи. – То есть, получается, от пра-пра-бабки.
– Может, она была любимой фрейлиной императора? Он ей подарил в знак любви. Вот это супер! – высказала версию Света, начав проводить родословную, конечно же, не ниже чем от царской фаворитки.
– Кто бы спорил, что твой повышенный интерес к мужчинам на генном уровне. Надо его убрать и никогда никому не показывайте.
Я понимала, что может случиться всякое, не дай Бог, кто-то узнает. Светик по – прежнему не могла принять сенсацию и переспросила:
– Ты точно уверена?
– Сомневаешься? Давай сфоткаем и разместим в интернете, но за последствия не ручаюсь.
Мы аккуратно убрали сервиз в коробку, переложив его льняными салфетками с васильками, и снова поставили на антресоли. Иногда тётя Зина звонила мне и говорила пароль:
– Наташенька, приходи, жду.
И я неслась как сумасшедшая, чтобы ещё раз подержать в руках сокровище, почувствовать гладкость и теплоту старинного фарфора, помыть, просушить и снова бережно упрятать наверх. Я не просила продать, да и свободных денег на дорогостоящие покупки у меня не было, но точно знала - такие вещи не должны уходить из семьи. Их следует передавать из поколения в поколение как драгоценную реликвию.
За восемь лет экономические катаклизмы в стране и скачок евро по отношению к нашей национальной валюте значительно повысили ценность чайного сервиза. На тот момент стоимость составляла около одного миллиона двухсот тысяч рублей. И вот теперь, это рукотворное чудо, музейный экспонат, предмет моего обожания и вожделения, лежало в большой белой коробке в багажнике на заштатной польской таможне!
Светик в недоумении смотрела на меня.
– Что?
Как рыба стунец, хватая ртом воздух, я приходила в себя. С трудом сделала глотательное движение, протолкнула котлету внутрь и, еле сдерживая подступившую злость, спросила:
– Почему ты мне не сказала?
– Что я должна была сказать? Тебя же не было, а потом закрутилась, – она попыталась объяснить, заметив, что я готова взорваться.
– Сейчас лопну от бешенства!
– Они же родные сестры, мама и тётя Нина!
Я чуть не взвыла от гнева! Невидящим взглядом сверлила бокс для просвечивания автомобилей и бесилась! Как они могли?!.. Как они могли его располовинить?! М-мм… Как?.. Объясняла же, в семье должно оставться! Ну, почему?!.. Почему он достался им, а не мне? Несправедливо! Синенький….
– Какой тебе синенький? Это кобальт, ко-бальт!.. Миллион раз говорила! – взвилась я, потеряв самообладание. Прикрывая рот ладонью, давилась яростью, чтобы не наорать на подругу.
– Они так решили, не я! Этот чёртов сервиз не мой!
– Не чёртов, а Александр Третий! Но ты хотя бы документы оформила?
– Какие документы?.. Боже мой, даже не подумала! – ответила подруга, моментально побледнев, следом на её лице начали проступать красные пятна.
Протяжный гортанный рык вырвался из моей груди. Господи, какой кошмар, мы контрабандистки!.. Что сейчас будет?!.. Я закрыла глаза, пытаясь справиться с волнением, и с силой провела рукой по лицу. Осознание безысходности затопило разлившейся рекой и выплеснулось через край. Я исступленно сжала Светкин локоть, задыхалась от бури чувств и отстреливала фразы:
– Ты… ты не опоздала с этим вопросом? Документы?.. Я тебе скажу, какие документы!.. Свидетельство на вывоз– раз! Экспертиза в Минкульте – два!
– И что?
– Ничего!.. Угадай с трёх раз, что случится, если найдут?!
– Господи, мне плохо! – сдавленным голосом сказала подруга, извечным женским жестом прикрыв рот ладошкой. – Какой ужас!
– Не то слово!.. Ему больше ста лет! Это культурная ценность Российской Федерации! Можешь себе представить?.. Кто бы дал разрешение вывезти? Кто?.. Ну, ты знаешь таких людей?
Я рассвирепела до такой степени, что чувствовала как напрягаются жилы на шее. Грозящие нам безрадостные последствия Светик явно осмыслила. Она не смогла выдавить ни слова, заморгала часто-часто и отрицательно помотала головой. Лицо заострилось, губы сжались в тонкую полоску, подруга пыталась вдохнуть, но только издавала невнятные захлёбывающиеся звуки. Она не шевелилась, застыв в неподвижности и не выпуская из руки недоеденный огурец. Даже костяшки пальцев побелели, так она его сжимала! Я же пыталась сообразить, что со всем этим делать, вернее, что с этим ничего сделать нельзя.
На меня же как помешательство нашло и я продолжала хрипло уничтожать подругу:
– Стоимость этой коробочки полмиллиона! А таможенную декларацию ты заполнила?
– М-может быть….
– Хочешь еще?.. Пожалуйста! Всё вместе называется контрабанда!.. Понятно?!..
Она ничего не ответила и тоскливо угукнула.
– Штраф равен стоимости нелегала!.. У тебя есть свободные пятьсот тысяч?..
Света икнула, моргание прекратилось, но теперь у неё задергался левый глаз. Нервный тик начался и у меня, только справа, однако обвинительную речь я должна была закончить, иначе невозможно!
– Как мы ещё нашу таможню проскочили, уму непостижимо!.. Хотя, дуракам везет!.. То есть, дурам!
– М-может, и здесь проскочим?!
– А если нет?.. Хочешь сидеть в тюрьме?.. Российской или польской? На твой выбор!
– Н-но я же не знала!
– Кого это интересует?
– Что делать-то?.. – прошептала Света, испуганно глядя на меня в ожидании готового ответа.
– Не знаю!.. На этот вопрос будет отвечать Александр Друзь! – со злорадством сказала я, именно такой у меня всегда была первая реакция на стресс. – Делай что угодно! Вешайся прямо здесь, в отстойнике!.. За решетку не пойду, зэчками станем на старость лет?.. О детях подумай!
После окончания престижного вуза в Москве я несколько лет проработала финансовым аналитиком в крупной компании. В особо сложные минуты моя мозговая деятельность учащалась до состояния компьютера, просчитывающего варианты. Сейчас я лихорадочно искала лазейку к спасению, но на ум ничего не приходило – хоть ты тресни, её не было! Мы провезли контрабанду и теперь получим по закону! Что ж, оставалось биться до конца – либо борись, либо спасайся бегством, только бежать-то некуда!
Пан майор возвращался к нам. Мы синхронно натянули на лица подобие улыбок. Я резко отпустила Свету, огурец выскочил у неё из руки и откатился к багажнику. Таможенник проводил его взглядом и хмыкнул.
Что делать-то?! – меня потряхивало от этой мысли. Я цеплялась за крохотную надежду– может быть, сейчас он поставит отметку в контрольном талоне и на этом всё закончится. Не тут-то было! Офицер попросил открыть машину для досмотра!
– Простите, не розумем по польску, – отозвалась Света, прочухавшись от первого потрясения и кокетливо пожимая плечиками. Хотя, это движение больше напоминало судорожное.
По-польски она розумела очень даже прилично, как и я. Речь Посполитую мы посещали с завидной регулярностью, для калининградцев города Гданьск, Эльблонг и Мальборг почти то же самое, что для москвичей Тверь, Тула или Владимир. Понятно, элементарный запас слов у нас имелся. Кроме того, давнее знакомство с Лешеком, Лехом Тарновским, не прошло даром, подруга довольно сносно изъяснялась на этом языке и даже знала несколько песен. В данную минуту Света смекнула, что для нас лучше польский не знать. Не понимаем и всё тут! Не обязаны и никто не заставит! Мы с подругой переглянулись – играем идиоток, потянем время, пока сообразим, что делать.
– Что там? – сказал пан майор, постучав брелком по багажнику фольксика. Он жестом показал, что нужно вытаскивать вещи.
Чёрт!.. Сердце отстукивало в ритме румбы!
Светик, вильнув точёным бедром, не торопясь подошла к багажнику и плавным движением открыла его. Я, тяжело вздохнув и закусив губу, встала рядом с обречённым видом. Так простояли около минуты, уставившись внутрь и выдерживая паузу. Поляк с нетерпением произнёс:
– Винимайте вешчи!
Мы вместе вытащили большую коробку, задевая друг друга локтями и успев перешепнуться: "Ну, что?", "Ничего, не знаю, а ты?", "Тоже ничего"! Поставили её на землю, медленно выуживали и укладывали аккуратными рядами предметы санитарной гигиены – два рулона туалетной бумаги, четыре упаковки женских ежедневок, два тюбика зубной пасты, пару пляжных соломенных шляп, дезинфицирующие салфетки, шампуни, бальзамы и много других мелочей. Полный набор хорошего парфюмерно-косметического магазина! От волнения я уронила флакон с шампунем. Он треснул и вязкая оранжевая жидкость яркой лужицей расползалась по асфальту. Чёрт!
Таможенник крутил брелок на пальце и с интересом смотрел то на меня, то на подругу. Светик солировала изощрённо – она выгибала спину, подбоченивалась справа, слева, принимая позу гитары, тонкими пальчиками подравнивала ряды коробочек и флаконов, в общем, ломала комедию. Поляк втянул живот, выпятил грудную клетку, поправил волосы и изменил вектор движения в сторону неё, выдвинувшись на два шага вперёд.
Было бы куда затащить мужика, подпоить и Светка уложила бы его на обе лопатки, без вариантов! Но мы на таможне, на польской границе! «Чёрт побери! Что делать?.. Что делать?» – мысль билась как пойманная рыба в сети.
Солнце палило нещадно. Я натянула шляпу, пряча под ней бушующие эмоции. Усердно пыхтела, пытаясь вытащить вторую коробку, подруга закончила и взялась мне помогать.
– Такая тяжеленная, что в ней– кирпичи? – голосом приговорённого к смертной казни спросила она. – Может, его попросить помочь?
– Не знаю, не я паковала. Так он и бросится наши вещи тягать!
– Откроем давай, перетаскаю на скамейку.
Утихомиривая чувства, я распечатала коробку. Ну и ну! Чего там только не было! Домкрат, аварийный знак, светоотражающие жилеты, подушки для плавания, большой туристический фонарь, ежедневник с прицепленной ручкой, и ещё разные железяки и приспособления, назначение которых мне неизвестно. Ясное дело, эту коробку собирал Славка. Я некстати подумала: «Интересно, неужели он предполагал, что мы двинем вплавь на Корсику, через Тирренское море? Посреди ночи усядемся верхом на надувные подушки и будем подсвечивать себе туристическим фонарём»? Слов нет, учитывая наши прошлые подвиги, гипотетически это возможно, в реальности – исключено. Света боялась воды как огня и категорически отказывалась заходить в море выше колен хоть с плавательным средством, хоть без него.
Подрагивающими руками я вынимала вещи из коробки, подруга относила их на скамейку. Таможенник покручивал брелок на пальце и смотрел на неё, слава Богу, не на меня. Три шага от багажника до лавки Светик проходила как по подиуму, туда и обратно. Я исподтишка поглядывала, оценивая натуральность игры – она сбалансировала центр тяжести, голова прямая, макушку тянет вверх, бёдра выносит как настоящая манекенщица. Каждый раз возвращаясь, подруга нашёптывала идеи для спасения:
– Может, коробку уроним?.. Пусть разобьётся, осколки никто проверять не будет.
– Какую? Ты точно знаешь, где он?
– Да, в белой, – ответила Света, тяжело вздохнув, и снова удалилась.
Я как представила, что мы сейчас намеренно грохнем сервиз, мне стало ещё хуже.
– Могу в обморок упасть, – предложила подруга на очередном витке.
– И я…. Что это даст?
– Не знаю, но мы же женщины….
Я достала фонарь. Он был такой классный, как у военных, с большим прожектором, протянула его Свете и нечаянно нажала на кнопку. Совершенно случайно! Мощное свечение ударило в её раскрасневшуюся физиономию, она резко отпрянула и яркий луч уткнулся в глаза пана майора. Он негромко вскрикнул, зажмурился и закрыл лицо руками.
Ах ты, Господи! Ещё и это!.. Я растерялась так сильно, что никак не могла отключить дурацкий фонарь и крутила им во все стороны, кляня собственную неуклюжесть: Чёрт! Итак-то!.. Вечно я…!
Светик приняла огонь на себя, синицей подлетела к таможеннику и защебетала:
– Простите, пан майор!.. Как неловко получилось! Простите, пожалуйста!
Подруга сплела паутину из заломленных тонких рук и серых страдальческих глаз. Она обеспокоенно заглядывала поляку в лицо, дотрагивалась до его рук, охала, ахала и бесконечно извинялась. Грудь у пана майора развернулась колесом, продержалась в таком положении несколько секунд, но тут же сникла. Видимо, у бедолаги не хватило дыхания выстоять перед Светкиным натиском.
Подошёл другой таможенник, помоложе. Он выхватил у меня злосчастный фонарь, отключил его, положил на скамейку и заговорил с нашим паном майором. Тот уже совсем очухался и только изредка потирал глаза. Мы получили короткую передышку и привалились к машине.
– Ну, ты даёшь! – чуть слышно сказала Светка.
– Не специально же!
– Я тоже!
Мы примолкли, прислушиваясь к разговору мужчин, но они беседовали слишком тихо. «Что-то заподозрили? – я старалась угадать по движению губ и приглушённым звукам. – Психологи же, мать твою!.. Если люди нервничают, значит, есть что скрывать. И с фонарем ещё!.. Может, обсуждают штраф за мой фортель? Так и Бог с ним, пусть выпишут и отпустят»!
– Как думаешь, о чём они? Ничего не могу разобрать, – сказала Света, напряжённо пытаясь уловить обрывки польской речи.
– Не знаю!.. Я вообще уже ничего не знаю!
Офицеры негромко переговаривались, поглядывая на разложенное имущество. Со стороны это выглядело великолепно! Справа от нас гора железок и причиндалов для путешествий, слева, на асфальте, всякая-всячина для мелкой уличной торговли. Всё вместе напоминало барахолку в воскресный день, если ещё наши тряпки развесить – один в один блошиный рынок.
Молодой таможенник ушёл, а пан майор придвинулся ближе. Я решительно открыла свой чемодан, но поляк ловко прихлопнул крышку и подчёркнуто вежливо сказал:
– Не нужно, пани.
Непонятно было, то ли он нас потихоньку ненавидел, то ли боялся очередной выходки. Наверняка, офицер представил, как две русские пани трясут тряпками у него под носом. Шоу с одеждой мы могли растянуть часа на два, а значит, ещё некоторое время оставаться на свободе, но какой мужик это вытерпит?
Я покорно закрыла чемодан, изображая облегчение. В груди всё клокотало – вот сейчас он обнаружит сервиз и нам конец! Хоть караул кричи – и, правда, что делать-то с этой посудой? Чёрт побери!.. Что делать?
Таможенник указал брелоком в большую белую коробку, запечатанную скотчем: Эту!
Пятнистая, как пантера, подруга рванула ручку своего ярко жёлтого чемодана и со словами «Побачьте мои вещи, пан майор!», ринулась грудью на амбразуру! Господи Исусе, при чём здесь «побачьте», мы же не на Украине? До смерти перепуганная Света от усердия попутала языки и страны.
– Не нужно, пани! – повторился поляк и вновь приосанился.
Он пригладил волосы на затылке и мягко отодвинул Светкину руку. И тут случилось что-то невероятное – подруга отлетела вместе с чемоданом! Она упала, ударившись о скамью, и замерла.
Я подскочила к ней и запричитала:
– Света!.. Светочка, что с тобой?.. Открой глазки!
Пан майор приземлился рядом. Его лицо посерело, глаза вылезли из орбит, дышал он тяжело и глухо, как старый паровоз.
– Убивец! – брякнула я, неизвестно откуда выдернув слово на старорусском языке.
Схватила шляпу и вручила таможеннику, жестом велев махать. Он затряс ею перед носом у обездвиженной подруги, а я брызгала ей в лицо аква спреем и повторяла:
– Светка!.. Светочка!..
Она, определённо, переигрывала. Я могла поклясться, что офицер ничего плохого ей не сделал – не врезал, не толкнул, Светик отлетела сама, как ракета на Байконуре. Но подруга лежала, не шевелясь, а под ногами валялся раздавленный огурец. Молнией пронеслась догадка – она наступила на него, когда с перепуга вцепилась в чемодан и на нём же поскользнулась! Тут я ужаснулась и заревела!
– Светка!.. Светочка, не пугай меня!.. Открой глазки, ну… пожалуйста!
Меня трясло от захлестнувшей паники. Что с ней? Хлопала подругу по щекам, пыталась поднять за плечи отяжелевшее тело, но оно снова грузно оседало.
Пан майор сообразил что-то, отшвырнул шляпу на землю, включил рацию и быстро заговорил по-польски. Через несколько минут примчался белый автомобиль со знаком «AMBULANS». Двое мужчин в медицинской одежде выскочили из него и бросились к Свете, бесцеремонно отпихнув и меня и офицера. Они ощупывали её, осматривали зрачки, а потом достали носилки и осторожно положили на них потерпевшую. Мой затуманенный взгляд проводил подругу, исчезающую в глубине фургона, сирена взвыла и неотложка умчалась. Я заревела ещё громче.
Неизвестно откуда взялись два молодых таможенника на легковом автомобиле с надписью «GRANICA», один из них приходил раньше. Они о чём-то поговорили с паном майором, затем белобрысый подошел ко мне и спросил:
– Пани может ехачь?
– К-куда?.. В тюрьму?
Я совсем ополоумела и готова была сдаться польским властям, как если бы сама убила подругу. Благо, парень недостаточно хорошо владел русским языком и про места не столь отдалённые ничего не понял.
– Пани будет ехачь в хоспитал до своей дивчины?
– Д-да, я б-буду ехать!.. К-конечно, я буду ехать, – говорила я, безостановочно всхлипывая, кивая и размазывая слезы. Думала об одном – куда угодно, лишь бы подальше отсюда!
Он поставил штамп на контрольный талон, протянул мне бутылку с водой и сочувственно сказал:
– Спокойнее, пани!
Втроём они сгребли наши вещи, распихали по коробкам и втиснули в багажник. Почему-то всё не поместилось и излишки просто свалили россыпью. Пан майор запрыгнул в служебную машину, жестом указав следовать за ним. Ничего не осознавая, я нырнула за руль и мы покинули пограничный пропускной пункт Граново Республики Польша.